Чудеса и любовь в ночь перед рождеством
Либретто по повести Гоголя написал известный литератор Яков Полонский, творческая деятельность простирается практически на весь XIX век, и, пожалуй, нельзя назвать ни одного поэта или писателя того времени, с кем не был бы знаком Яков Петрович. Слава мирская, конечно же, проходит быстро, но самых известных строк Полонского вы не знать не можете: "Мой костёр в тумане светит, Искры гаснут на лету…". Но, к сожалению, А. Н. Серов, не успев написать оперу, 1 февраля 1871 года скончался. Через пару лет, а именно в 1873 году, Русское музыкальное общество объявило конкурс на написание оперы с либретто Полонского — во-первых в память композитора, а во-вторых, не пропадать же готовому материалу? На конкурс было подано шесть опер под девизами, имена авторов не разглашались. Лучшей была единодушно признана опера Чайковского "Кузнец Вакула", что влекло за собой денежную премию в полторы тысячи рублей и постановку на сцене Мариинского театра. Оперы остальных претендентов на премию вероятно, были ещё хуже, чем та, что получила первую премию. Впрочем, Чайковский, хотя и гордился некоторое время своим произведением, но после провальной премьеры и он счёл оперу неудачной. Она выдержала восемнадцать спектаклей в течение нескольких сезонов и была снята с репертуара. Пётр Ильич её существенно переработал, сделал динамичнее, переписал партитуру и 19 января 1887 года в Большом театре состоялась долгожданная премьера оперы под названием "Черевички". Чайковский сам встал за дирижёрский пульт, хотя дирижировать не любил и боялся. По крайней мере, он сам писал о своих концертах в Карнеги-холл несколькими годами позже, что без некоторого количества водки подниматься за дирижёрский пульт не осмеливался. Как он дирижировал, сказать трудно, потому что спрашивать об этом надо у оркестрантов, а как вы понимаете, теперь уже это делать поздно. Улучшенная и переработанная опера продержалась на сцене ещё меньше, чем предыдущая, всего семь спектаклей, и на этом её судьба, по крайней мере при жизни Чайковского, была завершена. Некоторая историческая ирония судьбы состоит в том, что в конкурсную комиссию, отбиравшую лучшее произведение на текст Я. П. Полонского, входил в числе прочих Н. А. Римский-Корсаков, который уже после смерти Чайковского написал на этот сюжет оперу "Ночь перед рождеством", которая и стала эталонным произведением на этот сюжет. То есть, исторически выиграл тот конкурс 1873 года именно он. Хотя и несколько позже. Фото: Антон Дубровский Тем не менее, в советские времена опера Чайковского заняла своё вполне заметное место в репертуаре оперных театров. И теперь за неё взялся театр "Геликон-опера". Ведь чем любопытен этот театр? Своей абсолютной предсказуемостью в том, что касается профессионализма и полной непредсказуемостью в той части, которая касается собственно постановки и концепции оперного спектакля. Поэтому можно представлять себе заранее всё, что угодно, но на сцене увидишь что-то всё равно неожиданное. Неожиданность и непредсказуемость постановки "Черевичек", осуществлённой на сцене "Геликона" режиссёром-постановщиком Сергеем Новиковым, заключается именно в полном, стопроцентном слиянии музыки и сценической идеи. Тут необходима некоторая дополнительная ремарка. Советская, точнее говоря, соцреалистическая музыка практически полностью выросла из музыки русских композиторов второй половины XIX века, взяв за основу и законсервировав, деликатно скажем, не самые сильные её образцы. Я не говорю, что это хорошо или плохо, я констатирую историко-эстетический факт. А музыка "Черевичек" относится именно к этому пласту музыкальной культуры — в ней чередуются совершенно изумительные музыкальные фрагменты с - как бы это поделикатнее сформулировать — с недостаточно изумительными. И любим Чайковского мы всё-таки не за это произведение. Хотя "Черевички" смело можно назвать оперой-полигоном для Чайковского, потому что хорошо видно, как некоторые находки и наработки использованы им позднее в других произведениях, вплоть до "Пиковой дамы". Так вот, полное и органичное слияние музыки Чайковского и сценического воплощения оперы выразилось в том, что можно было бы назвать "стилем студии им. Довженко" в самом высоком и хорошем смысле. Начиная прямо с увертюры, которая эстетически продолжает линию, идущую ещё от Первой симфонии, а лексически — от Второй "Малороссийской". Фото: Антон Дубровский В наши дни мы уже привыкли к тому, что во время оперной увертюры на сцене происходит какое-то пантомимическое действие, как будто постановщик пытается как-то сгладить ошибку композитора, ни к селу, ни к городу написавшего какой-то музыкальный текст минут на семь. Здесь же на увертюре висит занавес, на котором написано "П. И. Чайковский "Черевички". Вот точно такой, какими были бы титры, открывающие начало советского фильма-оперы. Любого, я здесь не про "Черевички", а про стиль. Вот такие чёрно-белые титры, и даже шрифт органичен, и для достижения полной аутентичности не хватает лишь лёгкого подрагивания кадра. Вообще надо заметить, что весь спектакль являет собой удивительное сочетание демонстративного консерватизма — весь украинский быт — и интерьеры мазанок (художник-постановщик Ростислав Протасов), и костюмы (художник по костюмам Мария Высотская), и хореография (Эдвальд Смирнов), и работа художника по свету (Денис Енюков) — это всё вот именно такое красиво-лубочное, какое мы привыкли видеть в советских постановках, всё очень душевное и тёплое. Гоголевское. И даже работа специалиста новой генерации в театрально-постановочном деле, художника по видеопроекции Дмитрия Иванченко, прекрасно вписывается в эту эстетику, добавляя лишь каплю иронии, например в сцене перелёта Беса и Вакулы по маршруту Диканька — Санкт-Петербург демонстрируя чрезвычайно плотный воздушный трафик — параллельными и пересекающимися трассами на разных эшелонах какого транспорта только нет — мётлы, ступы… Естественно, это сочельник, у всех неотложные дела. Ирония и юмор, прямо скажем, не самые сильные стороны дарования Петра Ильича Чайковского. Исключением в "Черевичках" стал, пожалуй, лишь квинтет соискателей на внимание Солохи. Так что компенсировать эти музыкальные недостатки пришлось создателям постановки. И это было восполнено с лихвой. Чего стоит торжественный приём у Екатерины во дворце, когда придворные во время танца заходятся в верноподданическом экстазе — и это решено средствами хореографии — сцена блистательно поставлена Эдвальдом Смирновым. Изумительный интерактив-колядование в начале второго акта, когда хор выходит в зал с мешками для гостинцев и зрители в ответ на колядку "Выросла у тына Красная калина" бросают в эти мешки заранее в антракте выданные бублики и конфеты. При этом артисты хора успевают "повзаимодействовать" с каждым зрителем, откликнувшимся на колядку, что совершенно не мешает петь этот достаточно сложный и развёрнутый хоровой номер (хормейстер Евгений Ильин). Конечно же, каждый персонаж оперы без исключения — и Вакула, и Оксана, и Солоха, Чуб, Пан Голова, да все (я не упоминаю сейчас имён солистов, потому что был на предпоказе и это немного иной жанр, чем премьера, но все были великолепны) — каждый персонаж был праздником и фейерверком актёрских действий. Но центральным героем спектакля стал Бес, который в своём развитии прошёл путь от одного из провинциальных соискателей "приза Солохи" до теневого (в буквальном и переносном смысле) управделами при дворе Её Императорского Величества, от простого чёрного от сажи чёрта, радостно реагирующего на любое упоминание его имени всуе, до настоящего придворного беса в парике и с розовым бантом на кончике хвоста, который сперва тренируется в непростом деле управления марионетками на делегации запорожцев, а потом переходит и к делам Двора. Фото: Антон Дубровский Но главная мысль спектакля, воплощённая очень ярко и однозначно — настоящая любовь бескорыстна. И туфельки императрицы в финале спектакля вдруг вспыхивают и исчезают, потому что не в туфельках дело, а в настоящих чувствах. И, разумеется, в конце обзора, пусть и вынужденно поверхностного, несколько слов об оркестре. В течение всего спектакля неоднократно в голову приходила одна и та же мысль — "Господи, ну кто же так пишет!". Чайковский написал одну из самых трудных для исполнения оперных партитур. Симфонические антракты — это лишь одна сторона вопроса, хотя каждый из них является фактически полноценной частью симфонии. Но оркестровые партии "Черевичек" полны не только тонких камерных элементов, требующих серьёзной ансамблевой работы, но и сольных фрагментов практически у всех инструментов, причём не только обычных мелодических, как это обычно бывает, но и целых сольных каденций, при этом встроенных в общую драматургическую ткань. Так что каждый из артистов оркестра заслужил глубокое уважение и аплодисменты за личное профессиональное мастерство. Особого восхищения заслуживает работа дирижёра-постановщика Филиппа Селиванова, который не только мастерски исполнил эту чрезвычайно непростую партитуру с её симфонизмом, хорами, ансамблями, ариями, но и целенаправленно придал этой несколько, как бы поделикатнее выразиться, чрезмерно эпической и местами даже не самой удачной музыке необходимую динамику и драйв, собрав всё многообразие форм и элементов в одну цельную музыкальную и драматургическую конструкцию. Фото: Антон Дубровский И последнее. "Геликон" не был бы "Геликоном", если бы к такой заметной премьере не устроил бы выставку, как это стало уже традицией, в фойе Зимина. Выставка называется "От Диканьки до Петербурга", она включает в себя живопись и графику XVIII-начала XX века из частных собраний, картины, посвящённые эпохе и месту. Здесь и исторические портреты и, что самое, пожалуй, интересное, жанровые картины, такие, как "Свадьба в Малороссии" неизвестного художника (1890-1900-е гг.), "Ярмарка в Сорочинцах" С. И. Святославского (конец 1880-1890 гг.) и пейзажи, скажем, "Вид Киево-Печерской лавры" К. Д. Трохименко (бумага, графитный карандаш, акварель, 1918 год). Обобщающая формулировка проста — это спектакль-праздник, это трогательный и нежный спектакль о любви. Не только о любви Оксаны и Вакулы. Просто о любви. В самом широком смысле.
