Режиссер Клим Поплавский: «‎Снятое в пекле войны кино —  самая громкая молитва о мире»‎

Когда ты по-честному снимаешь неигровое кино о войне, то сценарист тебе не нужен. Война все пишет сама. Тебе нужно лишь смело идти за твоим героем, он в атаку - и ты туда же, он - в пылающий под обстрелами лес - и ты за ним, и когда он посреди разрывов произносит "Отче наш" - ты вторишь рядом… Что бы ни происходило на передовой - на дисплее твоей камеры всегда мигает красным REC. Новая докудрама "Военкоры-3: он молится на языке Бога" режиссера Клима Поплавского откроет II Международный фестиваль документального кино "RT.Док: Время героев".

Показ пройдет 23 февраля в Цифровом деловом пространстве. Накануне премьеры "РГ" встретилась с документалистом и узнала, почему не нужно снимать кино об СВО тем, кто не был в самом пекле.

Клим, герой вашего нового фильма - военный корреспондент RT Arabic Саргон Хадая, сириец, который, как сказано в аннотации, молится на том же языке, на котором разговаривал Иисус Христос. Это, разумеется, сильный образ. Но только ли за тем, чтобы услышать "Отче наш" на арамейском, вы стали снимать эту картину?

Клим Поплавский: Вся зона СВО - горячая точка, но на фронте всегда есть места погорячее. Саргон - один из немногих в мире, кто работает прямо на линии соприкосновения, и мне он интересен именно этим. Он вообще уникальный человек. Билингв. В совершенстве владеет русским и арабским. При этом похож на настоящего голливудского актера - что-то между Расселом Кроу и Джоном Сноу. Репортажи Саргона смотрят миллионы, потому что многие в арабском регионе сопереживают России, прекрасно понимая, что эта война развязана теми же руками, которые погружали в хаос Ближний Восток. Сам Саргон, кстати, прошел Сирию, был там ранен.

Но, безусловно, то, что он арамеец по национальности, земляк Иисуса Христа - тоже немаловажно для меня. Молитва "Отче наш" на арамейском проходит через весь фильм. Тот, кто был на фронте, знает, что молитва там не прекращается никогда. Ты молишься, чтобы парни дошли, чтобы штурм удался, чтобы ты остался живым…

Можно сказать, что ваше кино - это тоже своего рода молитва?

Клим Поплавский: Любой из моих фильмов, снятых в пекле войны, - это молитва. Пожалуй, самая громкая молитва о мире. И в то же время это урок молитвы. Потому что когда человек в жизни или на экране видит, как мир трещит по швам, он скорее вспоминает о Боге, вспоминает слова, которые ведут не к ненависти и разобщенности, а к примирению и соборности.

Ваш новый фильм, на мой взгляд, только и состоит из моментов, когда хочется воскликнуть "О, Боже!"…

Клим Поплавский: Да, мы вместе с Саргоном много жесткого повидали во время съемок. У Кременной враг закидал наши позиции фосфорными бомбами и скинул кассетный боеприпас, чтобы лес загорелся. И он загорелся, а вместе с ним и наши боекомплекты, минные поля… Несколько часов мы находились в фонтане осколков, вокруг нас все взрывалось и горело.

Когда из Кременной приехали бравые пожарные, чтобы потушить минное поле, наши бойцы накидывали на них свои бронежилеты - хоть какая-то защита. В это же самое время враг, понимая, что много людей скопилось в одном месте, подключил артиллерию. Земля горит, все вокруг взрывается, а сверху летят снаряды. Так себе ощущения, но кадры получились эпическими.

Вы были режиссером игрового кино и тот же Донбасс публично не поддерживали, в отличие от вашей мамы, известной актрисы Яны Поплавской. Но практически сразу после начала СВО вы уехали на передовую, что так "переключило" ваше сознание?

Клим Поплавский: Я внимательно следил за тем, что происходит на Донбассе, и до 2022 года осознавал, что моего участия там не требуется. Но когда началась мобилизация, стало понятно - теперь государству нужна помощь, просто так механизм мобилизации не запускают. Я ждал повестку, но она не пришла. Тогда я сказал себе и родным: все равно поеду. Но так как ничего с военными действиями меня до этого не связывало, если не считать снятых мной военных фильмов, то я решил пройти подготовку: окончил курсы в Российском университете спецназа в Гудермесе, затем в Москве обучился в Центре спецподготовки тактической медицины. Я узнал, как передвигаться на поле боя, как вести бой, где укрываться от снарядов, как оказывать себе медицинскую помощь, если получил ранение.

Сначала я сопровождал военных священников. Потом в подразделениях, в которых мы бывали, стал проводить инструктажи по тактической медицине. А когда увидел, что парням не хватает не только знаний, но и аптечек, начал возить на фронт гуманитарку. В этом мне очень сильно помогал Фонд Яны Поплавской, моей мамы. Благодаря народному сбору мы, например, обеспечили госпиталь 150-го отдельного медицинского батальона оборудованием на десятки миллионов рублей.

Вы спросите, как я тогда стал фронтовым документалистом? Еще в самом начале моих поездок на Донбасс на меня вышли представители Института развития интернета и попросили снять кино, получился короткий метр "Человек-улитка". Когда выдавалась возможность, я также снимал о медиках и о том, что видел в наших поездках. Но со временем понял, что должен и могу снимать больше, причем - на линии соприкосновения. Там, где почти никто из кинодокументалистов не бывает.

Помню, когда во время съемок фильма "Наши берега" мы высадились на острове на Днепре, где охота за нашими лодками идет круглые сутки, бойцы назвали меня и моего фронтового оператора Антона Мещерякова Робинзонами, потому что мы были первыми в принципе гражданскими, которых они здесь увидели.

А зачем так рисковать собой?

Клим Поплавский: Во время Великой Отечественной войны погибло более 300 военных корреспондентов, операторов и документалистов, цена этого подвига - наше адекватное понимание того, чьими руками была выкована Победа, какой ценой она была достигнута. Если бы все это не было зафиксировано на видео, то та несусветная чушь, которую сегодня несут западные СМИ и которую открыто транслируют политические деятели, могла бы прокатить. Но пленку не обманешь.

Чтобы и по поводу СВО в мире не осталось грандиозных заблуждений, чтобы моим детям никакой режим не мог сказать, что все было по-другому, я сегодня иду и снимаю.

Но есть и еще одна причина моего нахождения на передовой. Человек с камерой очень сильно поднимает боевой дух. Когда бойцы понимают, что они в кадре, им хочется быть еще красивее, еще мужественнее, потому что их подвиги увидят дети, семьи... Я бы хотел призвать всех, в чьей это власти - открыть школы фронтовых кинодокументалистов, сегодня этому, увы, нигде в России не учат.

Вы на передовой применяете знания, полученные в университете спецназа?

Клим Поплавский: Если вы имеете в виду, стреляю ли я из оружия, то я отвечу так: на передовой всегда есть оружие под рукой, и если парни вдруг будут не справляться, то за мной дело не встанет - возьму автомат в руки. И если на меня будет лететь дрон, то я, разумеется, не буду махать ему ручкой, подстрелю "птичку" не думая. И если нужно будет заполнять рожки патронами, я тоже оставлю камеру и буду заполнять рожки. Все парни, которые берут меня на передовую, это знают. Когда передо мной оказывается раненый, то, опять же, без раздумий я бросаю камеру, помогаю раненому. Честно говоря, я не могу представить ситуации, когда бы я выбрал кино, а не спасение человека.

Нужна ли художнику дистанция, в том числе временная, чтобы снять честный фильм о войне?

Клим Поплавский: Дело тут не в дистанции. Все проще: наши мастера не снимали в годы войны, потому что сами воевали, а потом долго восстанавливали страну, наконец, восстанавливались сами. Им было не до творчества. Сегодня многие их тех, кто может создавать настоящее кино, тоже заняты войной в той или иной мере. А это требует много сил, поверьте. Так что новое кино, особенно военное, начнется только тогда, когда спецоперация закончится, и с нее придут актеры, режиссеры, сценаристы, принесут все то, что сейчас они видят и переживают. И тогда у нас появятся новые "А зори здесь тихие" и "Двадцать дней без войны".

Ключевой вопрос

Вы как-то сказали, что столь полярное отношение молодежи к СВО и к Родине можно объяснить только разностью воспитания. А как вы воспитываете своих детей?

Клим Поплавский: Я искренне считаю, что релоканты - это люди, которым не читали в детстве Сергея Михалкова. У них нет понятия, что такое хорошо, а что такое плохо. Они вне адекватного русла восприятия мира.

А что касается моих секретов воспитания, то я бы выделил несколько основных. Первое - любовь, нежность и внимание всех членов семьи. Это то, что я получил и от своих родителей, за что им огромное спасибо.

Второе - чтение. Если мы говорим про раннее детство, то это русские народные сказки, или те авторские, где добро побеждает зло. Я своим детям, у меня их трое, читаю Михалкова, потому это все тот же классический нарратив.

Третье - не спускать хамства и грубости, тем более по отношению к слабым. И наконец, четвертое, - детям нужно показывать примеры заботы. Если ты видишь, что кому-то нужна помощь, ты должен остановить все свои дела и помочь этому человеку. Только так мы можем воспитать людей, которые в тяжелые для Родины моменты бросят все свои дела и пойдут помогать.

Яна Поплавская, актриса, телеведущая:

Письмо вызвало такой резонанс, что мне с тех пор днем и ночью пишут матери со всей страны. А когда они встречают меня на улице или на форумах, то обнимают, плачут и кладут в карманы моего платья, кто тысячу, кто две, кто пять тысяч рублей, говорят: пусть эти деньги пойдут на тех мальчишек, которым вы отправляете помощь. Они знают, что я практически круглые сутки занимаюсь гуманитаркой. Что тут сказать: мы не разучились гордиться теми, кто, рискуя собой, идет на фронт. Мы по-прежнему умеем сострадать. И как никто умеем ждать. Мы все самые лучшие, самые мощные ждуны на свете.