Фильм "Болеро. Душа Парижа" рассказал историю создания шедевра Мориса Равеля
На 46-м ММКФ в программе "Арт Кор" показали один из самых мейнстримовых фильмов фестиваля - биографическую картину французского режиссера Анн Фонтен "Болеро. Душа Парижа". Фильм выбирает из истории жизни композитора Мориса Равеля те эпизоды, которые стали важными для создания его шедевра "Болеро", и заставляет задуматься о том, как сложно переплетаются в каждом творении те множественные источники, которые привели к его появлению на свет.
Актер Рафаэль Персонас, играющий Мориса Равеля, чем-то похож на Киллиана Мерфи - например, пронзительностью своего взгляда - а фильм "Болеро. Душа Парижа", при всей парадоксальности сравнения, можно сопоставить с "Оппенгеймером". Биографическая лента Анн Фонтен - как и историческая лента Кристофера Нолана, рассказывающая о создании проекта, изменившего ход мировой истории, - также показывает, как вся жизнь одного гения, яркая и насыщенная, в сухом остатке брошена "в топку" одного произведения, которое навсегда свяжется в сознании людей с именем этого человека.
Да, для музыковедов Равель - это и его концерт для левой руки, написанный для Пауля Витгенштейна, потерявшего руку на войне, и сюита "Гробница Куперена", и великолепная одноактная опера-балет "Дитя и волшебство". Но все же, когда мы говорим "Равель", то думаем "Болеро". Как сообщается в финальном титре картины, каждые пятнадцать минут где-то в мире исполняется это произведение, а в массовой культуре, как мы увидим в самом начале, есть много его обработок и интерпретаций в любых музыкальных жанрах.
Анн Фонтен, запомнившаяся своим биографическим фильмом о становлении Коко Шанель с Одри Тоту в главной роли, опираясь на биографию Равеля, написанную в 1986 году музыковедом Марселем Марна, решила рассказать, как характер композитора и его профессиональные качества, а также владевшие им чувства, жизненные обстоятельства и даже случайности привели к появлению "Болеро". Фонтен делает это вполне убедительно, в целом не выходя за рамки зрительских ожиданий о байопике и позволяя нам узнать много новых деталей о Равеле как художнике и человеке.
Сюжетообразующей для фильма является история заказа танцовщицы русского происхождения Иды Рубинштейн (Жанна Балибар) балета Равелю. В фильме даже есть ощущение, что сам композитор, желая выделиться, предлагает балерине создать для нее что-то особенное.
Заказ есть, сроки исполнения балета назначены, ни ноты не написано, а когда работа все же началась, права на "Иберию" Альбениса, оркестровку которого планировал создать Равель для нового творения, вдруг были выкуплены. И тогда чуть ли не от отчаяния композитор сначала выстукивает ритм, а потом пробует на клавиатуре соответствующую ему мелодию. Она даже становится слишком навязчивой, не отпускает его. Он решает отказаться от нее, но Мися Серт (Дория Тилье), пианистка, ставшая, если верить фильму, единственной романтической привязанностью Равеля, вдруг насвистывает эту мелодию, она ей нравится. И тогда, как признается композитор своей подруге и соратнице, пианистке Маргарите Лонг (Эммануэль Дево), он решает просто исполнить эту мелодию, длящуюся минуту, семнадцать раз подряд, чтобы прийти к заданной длительности композиции в семнадцать минут. При этом ритм "Болеро" начинает прослушиваться в фильме Фонтен и в звуке будильника композитора, и в нетерпеливом стучании своих собственных пальцев, и в однообразном ритмичном гудении заводских турбин: именно на завод приводит композитор Иду Рубинштейн, чтобы представить ей свое творение и дать ей прочувствовать его смысл.
Убедительно показана эмоциональная закрытость композитора, граничащая с некой аскетичностью и рождающая у критиков упреки в механистичности его творческой манеры. Именно в этом, как убеждает нас лента Фонтен, сокрыта его тайна, особенный и уникальный эмоциональный мир.
Так, среди самых запоминающихся сцен - фэешбек со странным прыжком из окна молодого Равеля после того, как он выбыл из конкурса на престижную Римскую премию, или странное объяснение в любви Мисе, где отказ поцеловать ее объясняется его стремлением быть особенным мужчиной в ее жизни. При этом несколько странно, что в фильме не нашлось места упоминанию работы с "Русскими балетами" Дягилева и созданию "Дафниса и Хлои" - ведь тогда стало бы более ясно, почему именно Равелю Ида Рубинштейн заказала свой новый балет.
Равель в интерпретации Персонаса - мечущийся, мучающий себя и других музыкант, погруженный в себя и ищущий нужные звуки месяцами и даже годами, рвущий или сжигающий рукописи, над которыми кропотливо работал. При этом он не отшельник, а часть парижского высшего света (Мися Серт и ее брат, меценат Ципа Годебский - его друзья и покровители). Равель увлеченно дирижирует своей музыкой, страстно реагирует на не нравящиеся ему репетиции балета "Болеро", иронично спорит с известным музыкальным критиком. Насыщена линия отношений с матерью, показанная через флэшбеки писем ей с фронта, куда Равель отправился добровольцем. Эти воспоминания вплетаются в созданный Фонтен и Персонасом образ эмоционального аскета, бережно хранящего в душе самых дорогих ему женщин и несущего их через всю жизнь потому, что они были похожи на его мать.
Фильм оставляет ощущение того, что мы долго следили за летящей стрелой, которая постепенно накапливала свою энергию, и вдруг увидели, как она достигла своей цели, но после этого ее поглотило глубокое море. Кадры первого исполнения в 1928 году "Болеро" Равеля в Парижской опере (почему-то в вестибюле при этом узнаются интерьеры "Опера-Комик") становятся звуковой и визуальной (на сцене - эротически заряженная труппа Иды Рубинштейн) кульминацией фильма, в котором на самом деле и помимо "Болеро" звучит много прекрасной музыки (в основном - из сочинений композитора для фортепиано, а также из его сюит). Но после фильма у зрителя остается послевкусие так и неразгаданной тайны. Нас преследует печаль по поводу того, что, возможно, Равель так и не написал самого главного, отразившего бы суть его пронзительного взгляда и необычного характера.
Сам Равель вовсе не считал "Болеро" вершиной своего творчества, и картина Фонтен смогла пройти по очень тонкой грани: рассказать нам о том, как создавался один шедевр, но при этом убедительно намекнуть, что многие произведения - лишь результат случайностей и совпадений, и, возможно, из того источника, из которого они пришли, могло бы появиться нечто иное.