Сюр с предельной достоверностью

Вчера до самой ночи просидел Я на кладби́ще, всё смотрел, смотрел Вокруг себя; полстёртые слова Я разбирал. Невольно голова Наполнилась мечтами...(М. Лермонтов) По замыслу режиссёра вселенная пушкинских образов в прорастающих сквозь друг друга сюжетах "Повестей" ожила в сюрреалистическом пространстве метафорического некрополя-воспоминания. Герои четырёх пушкинских новелл - "Выстрел", "Метель", "Гробовщик", "Станционный смотритель" - предстали пред зрителем в виде памятников на могилах старого кладбища. Киношный эффект сизого тумана в вечерних сумерках едва освещал покрытые временем мраморные скульптуры. Восставшие из мёртвых поведали о былом. Вернулся 1812 год. Три условных стены на сцене распахивали двери из иного времени и пространства, откуда появлялись персонажи (художник - заслуженный художник России Александр Дубровин, художник по костюмам - Наталья Агарёва, балетмейстер - Марина Макарова). Интрига повествования закрутила сразу все сюжетные линии. Переплетаясь, "уступая" друг другу дорогу, четыре истории создавали полифоничность развития, обретая динамику экшена и не позволяя провисать сценическому действу. При одновременном раскручивании сюжетов в каждой повести сохранялась своя логика, приведшая к смысловой точке. Своеобразно подчёркивало прозу вкрапление стихов Пушкина. Сильвио из "Выстрела" декламировал "Я памятник воздвиг себе нерукотворный". Поп, венчающий молодых в "Метели", бубнил нараспев молитву в виде "У лукоморья дуб зелёный". "Пушкиниада" воссоздавала поэтическую ауру нашего гения, пользуясь хрестоматийностью поэта. Взгляд на пушкинскую эпоху щурился от кривой усмешки из 21 века. Музыкальное оформление Максима Морозова включило короткие цитаты из Баха, Дебюсси, Шостаковича наряду со свободной импровизацией сопровождения. Жалкая жизнь станционного смотрителя с бесконечным требованием постояльцами лошадей проходила на фоне дикой скачки панк-бита. В целом, первый акт акцентировал мрачные размышления о фатальности случая, трагичности судеб, нагнетая впечатление темным освещением, клубящимся дымом и фигурами усопших. Этот хоррор, кажется, сознательно подавался публике для выплёскивания определённой доли адреналина. И это стало понятно во втором акте, который радикально поменял тональность спектакля. "Барышня-крестьянка" наполнила сценическое существование светом и воздухом, молодостью и лёгкостью, романтическими переживаниями и искромётным юмором. Аромат этого чудесного букета воспринимался острее, благодаря контрасту с предыдущими замогильными приключениями знакомцев покойного Ивана Петровича Белкина. Авторский текст в спектакле читался всеми артистами-участниками попеременно, от лица коллективного рассказчика. В первом действии заметные актёрские соло были у В. Нефёдова (Смотритель), М. Яковлева (Прапорщик), Н. Вострецова (Сильвио). Во втором - сложились развёрнутые роли с интересной актёрской подачей у М. Игнатова (Берестов), А. Яблонского (Муромский), А. Бурковской (Лиза). Характерно забавный дуэт двух помещиков артистически слаженно взаимодействовал в мизансценах. Лиза была смела и уверена в своём двуличном образе. Режиссёр не отказал себе в удовольствии порезвиться и подурачиться, сотворив дополнительного сценического персонажа - Зайца (М. Климкин). Заяц стал причиной безудержного хохота зала, когда вышел вместо Лизы в платье барышни на знакомство с молодым барином. Грустинку после этого эпизода внёс романс "Генералам двенадцатого года" на слова М. Цветаевой и музыку А. Петрова. Музыкальный номер прозвучал, как приношение героям всех войн. Счастливый финал умилил публику. Занавес закрылся, и заяц отпустил вверх воздушный шарик-сердечко. Ай да заяц, ай да пушкин сын! Хочется отметить, что актёрский кастинг был подобран умело, собрав в единый организм исполнительскую команду. Важно, что и пять нынешних артистов-дебютантов работали на одной волне, влившись в коллектив, не дававший сбоя. По окончании спектакля режиссёр поблагодарил многочисленных зрителей, также труппу за работу в условиях ремонта, который хоть и с задержкой, но позволил открыть новый творческий год.