В российский прокат вышел немецкий фильм "Жизнь"

Немецкий оригинал этого фильма называется Sterben - "Умирание". Русскую прокатную версию назвали оптимистичней - "Жизнь". Между этими полярными состояниями души пребывают, перетекая из одного в другое, герои картины. Самый личный из фильмов Маттиаса Гласнера получил "Серебряного медведя" Берлинского фестиваля за лучший сценарий. И это заслуженно: таких интеллектуально накаленных, драматургически изысканных картин в кино не снимали давно.

Кто-то видит в фильме черный юмор - по-моему, юмора там не больше, чем разлито в самой жизни, а смеяться тут или содрогаться от ужаса - дело субъективное. Автор посвятил его своим родным, живым и ушедшим. Отделить в нем реально пережитое от сконструированного сценаристом не берусь - возможно, даже то, что кажется недостатком, на самом деле всего лишь несовершенства жизни, в которую нас погружают.

Здесь нет единого сюжетного стержня. Кинороман разбит на главы, каждая сосредоточена на одном персонаже, и иной раз, как в "Расемоне", мы видим одно и то же событие с точки зрения разных героев. И еще, как у Чехова: "люди пьют чай, а в это время"…

Формально в центре - alter ego режиссера - дирижер Том Лунис (Ларс Айдингер), репетирующий с молодежным оркестром виолончельный концерт его друга Бернарда; солистка - любовь и жертва композитора, кореянка с музыкальным именем Ми До. Бернард (Роберт Гвиздек) фанатически предан своему искусству и потому всегда неудовлетворен созданным, вечно в депрессии и близок к тому, чтобы отменить премьеру.

Но Том появится не сразу. Мы видим его отца и мать (Ханс-Уве Бауэр и Коринна Харфух). Отец на последней стадии Паркинсона, уже не контролирует себя; немногим лучше состояние матери, которой предстоит операция. Зрелище абсолютно душераздирающее, дано во всех физиологических подробностях, иногда забавных - как вождение автомобиля вслепую, иногда жутковатых от сознания необратимости жизни. Да и зрелищем это скоро перестанет быть - снято так и ритм таков, что нас мощно засасывает в сам процесс торможения человеческого организма вплоть до его близкой остановки. Пять минут сеанса - и мы уже живем там, со стариками, их муками и увяданием.

А теперь появится и Том. Сначала телефонным звонком, вполне формальным. А потом и лично в ореоле своих забот. Роды у Лив (Анна Бедерке), с которой у него странные отношения: ребенок от другого, но на родах она хочет видеть Тома. Это суетливое "двоеотцовство" как бы и комично, но только со стороны - а мы уже внутри фильма и вместе с героями лихорадочно пытаемся найти равновесие там, где быть его не может.

Новая глава - новая героиня: сестра Тома Эллен (Лилит Штангенберг), ассистент стоматолога, сильно пьющая девица, крутящая любовь с женатым дантистом Себастьяном (Рональд Церфельд) и вовлекающая в свои переживания все свое окружение. Женщина-гиньоль, которая поет про комнату, где "я убиваю тебя". Сцены бурного выяснения отношений над креслом беззащитного пациента могут позабавить, если не представлять себя на его месте.

Одна из самых сильных сцен - диалог Тома с матерью в пустой комнате, где только чайный стол и фарфоровый кот на комоде. Только что вернувшись с тягостного для обоих ритуала безлюдных похорон скончавшегося наконец отца, эти двое начинают вспоминать давние, нелепые, но запавшие в память эпизоды, жестко и жестоко объясняясь друг другу в нелюбви - дуэт двух фантастических актеров Айдингера и Харфух. Надо видеть застывшие лица обоих, замерших словно под градом взаимных пощечин: в этой локальной ситуации отразилась вдруг целая жизнь.

В этой жизни внятно и веско присутствует ее фон. Социальные службы призваны помогать, но очерствели и только добивают упавших. Питейно-музыкальная индустрия всей своей мощью способствует распаду личности. Тонкая грань между искусством и китчем размылась до неразличимости, вводя немногих думающих в отчаяние. Все это в фильме, как и в жизни, существует на равных, нет ничего главного и второстепенного - есть единый поток, в котором безуспешно пытается сохранить себя личность.

Отчаянным ощущаешь и сам этот фильм, где все вопреки канону: и ровный ритм там, где должны быть взрывы и паузы, и ровный рельеф там, где должны быть взлеты и падения, и вот это смешение жизни и умирания вплоть до их полного отождествления. Не говоря о его трехчасовом метраже, который мы должны пережить. Я думаю, настоящая жизнь этого интеллектуально накаленного фильма начнется, когда он выйдет онлайн и на дисках. Когда его можно будет смотреть, как читают роман, - с остановками для передышки и соразмышлений. Потому что если впустить в себя сразу всю жизнь этих типичных для времени людей, представшую как никогда подробно и внятно, можно задохнуться.

Примерно это и случилось, по-моему, с исповедующимся нам автором картины. Долго и умело следуя по тонкой грани правдивости и нигде ее не нарушив, в финале он сдается, и то, что должно было стать негромким, как весь фильм, итогом вдруг киксануло. Идет вымученная целой жизнью премьера симфонической сюиты добровольно ушедшего Бернарда, звучит специально для фильма написанная музыка Лоренца Дангеля, а стоящий за дирижерским пультом Том безуспешно борется с подступающими рыданиями - здесь теряет убедительность даже такой многоопытный актер, как Айдингер.