Бутылофон и симфония гудков. В Музее музыки открылась выставка "Мы звуколюди"
Обычного человека слово авангард применительно к искусству настораживает: это что-то странное, непонятное, далекое, которое не очень хочется приближать и понимать.
Так что Музей музыки проявил, по словам его директора Михаила Брызгалова, мужество, организовав выставку ""Мы звуколюди!" Музыка русского авангарда". Объяснять ее можно начиная с названия, первая его фраза - из "Царапины по небу", поэмы Велимира Хлебникова о прорыве к новому знанию. Объяснять, как этот отрыв от привычного случился в музыке, раскрыть логику авторов, шедших поперек привычных гармоний, кураторы выставки начали с рояля Владимира Одоевского, друга Пушкина.
В его октаве не 12, а 19 клавиш. Стремясь точнее воспроизводить народную песню, Одоевский заказал инструмент с клавиатурой, разбитой не по полу-, а по четвертьтонам, максимально сократив музыкальные интервалы. Понять, как это звучало, можно, одновременно проведя пальцами по первым октавам рядом стоящих в зале пианино. Одно настроено на 1/4 тона ниже другого по методу композитора 20-х годов Ивана Вышнеградского. Звучит странно, кажется, что жестоко фальшивишь...
Несшиеся в темпе локомотива 20-30-е годы уплотняли музыкальный пейзаж страны. Никогда прежде воздух не был так сильно наполнен звуками совсем не скрипок и виолончелей, а фабрик, строек, дорог, автомобилей, большого города. В 1913 году Владимир Маяковский предлагал сыграть ноктюрн на водосточных трубах, а уже через десять лет советский композитор Арсений Авраамов взялся исполнить куда более грандиозную вещь. На фото он, стоя на крыше, дирижирует "Симфонией гудков", "поставленной" в Баку и Москве. Местом исполнения индустриальной симфонии стали сами города, а в музыку превратились пушечные и пистолетные выстрелы, выкрики речовок, шум самолетов, свист пара, заводские и паровозные гудки. Для выставки нашелся и сам гудок - громоздкий железный агрегат.
Музыка русского авангарда - это толстый многослойный пирог, в котором тесту дают подняться не только ноты, а также слово и просто шум. "Бобэоби пелись губы...", "Уу - а - ме - гон - э - бью!" - стены украшают стихи футуристов Хлебникова и Крученых, считавших, звук стиха важнее его смысла. С ними соглашались современники-композиторы.
Выставки в Музее музыки всегда максимально интерактивны: на одной экспозиции ты можешь послушать, как гудят водопроводные трубы за стенкой, на другой нейросеть генерирует музыку твоих любимых тонов. На новой выставке кураторы, раскладывая на атомы авангардные шумы, не только объясняют их теоретически и исторически, но и приглашают посетителей, дошедших до раздела "Искусство шума", самим стать авангардистами, раскладывая перед публикой ноты, например, "Марша футуристов" или симфонии "Железный лист". А можно и без нот, просто войдя в зал "Музыка машин", заполненный машинерией, созданной когда-то гением кино- и театральных звуковых эффектов Владимиром Поповым из МХАТа. Один посетитель идет с молотком к железному листу, другой - к "рояльчику", имитирующему стук станка, третий крутит ручку колеса, изображая ветер, четвертый бьет калошей по висящему над ним чемодану, воспроизводя звук барабана, - и звучит полноценный индустриально-шумовой ансамбль. Некий порядок в этот шум привносит бутылофон: если поиграть деревянной палочкой по подвешенной на балке галерее бутылочек уменьшающегося литража, мы услышим самую обычную гамму, которой, однако, не хватает верхних си и до: кураторы не нашли таких маленьких чекушек.
Но зато один из них, преподаватель консерватории, музыкант и композитор Петр Айду написал для шумовых аппаратов Попова "Звуковые ландшафты". Собственноручно вычерченная партитура произведения - сложные композиции из прерывистых линий, геометрических фигур, осциллограмм - находится на выставке в разделе "Формы звука" в окружении нотных станов и других форм записи музыки современных российских композиторов, продолжателей дела Александра Скрябина, впервые связавшего музыку со светом (автограф "Поэмы огня" 1910 года украшает начало выставки).
В число "звуколюдей" кураторы поместили не только Скрябина, не только основателя фонетической поэзии футуриста Алексея Крученых, инженера Евгения Мурзина, создателя советского синтезатора АНС и участников "Персимфанса", первого бездирижерного оркестра 20-х, от которого остались только фотографии и афиши.
Не забыт и секретарь партячейки села Бессоновка Михаил Штрянин, сконструировавший в 1934 году трехгрифный инструмент, задуманный как электрогитара. Парторгу не хватало всего лишь 5 рублей, чтобы "допилить" конструкцию, - его письмо в инстанции с просьбой выделить деньги действия не возымело. Но Штрянин и на недоделанном инструменте свой концерт в деревенском клубе сыграл.
