Пугачев отдельно, Есенин отдельно

НЕ ДЛЯ СЦЕНЫ РОЖДЕННЫЙ Вообще, "Пугачев", написанный Есениным в самый разгар увлечения имажинизмом (да и посвященный имажинисту Мариенгофу) , представляет собой, по сути, несколько очень ярких, может быть, местами и гениальных, но очень мало связанных друг с другом монологов и диалогов. Так же ль он в полях своих прилежно Цедит молоко соломенное ржи? Так же ль здесь, сломав зари застенок, Гонится овес на водопой рысцой, И на грядках, от капусты пенных, Челноки ныряют огурцов? - интересуется заглавный герой в самой первой сцене. Это он насчет мужицкой жизни, но запоминаются, натурально, только огурцы. И так везде. Вообще, конечно, для сцены эта вещь "в чистом виде" непригодна. "Не знаю, бывали ли когда такие трагедии. Кроме Пугачёва, никто в моей трагедии почти не повторяется: в каждой сцене новые лица. Это придает больше движения и выдвигает основную роль Пугачёва", – признавался сам Есенин. Говорят, сам Мейерхольд не придумал, как вывести "Пугачева" на сцену. Юрий Любимов на Таганке – придумал. 55 лет спустя после написания, в 1967 году. Фото: © Денис Жулин Нам, конечно, сразу вспоминается монолог каторжника Хлопуши, сподвижника легендарного бунтаря, в исполнении Высоцкого. Помните? Приведите меня к нему, Я хочу видеть этого человека. Есть видеозапись – и действительно, это ни на что не похоже. "Это не монолог драмы, а какая-то речитативная ария, необычная песня, но без смягчающего песенного размера и лада. Ритм диктуется не чередованием ударений, а переливами душевных движений", - писала критик Наталья Крымова. Есть и знаменитая фонограмма – монолог Хлопуши читает сам Есенин. Гениально читает, если что. Высоцкий был с записью знаком, но сделал по-своему. Сам спектакль, судя по описаниям и постановщика, и актеров (сохранились, конечно, и фото) помимо текста Есенина, включал фольклорный элемент и сильную символичествую сторону – та самая "плаха с топорами", изготовленная Давидом Боровским, была доминантой. Виселицы. Дерюга. Цепи (актеры жаловались на постоянные занозы от всего натурального). Плюс связывающие действие интермедии Николая Эрдмана (с императрицей Екатериной и разными смыслами, включая намеки на актуальные советские дела), позволяющие держать материал, что называется, в узде (Любимов сомневался, что публика выдержит двухчасовой напор поэтической стихии). Плюс комментарии к происходящему от скоморохов (речитатив авторства Высоцкого!). Такое вот дополнение к есенинскому тексту. Ну и актеры какие – Николай Губенко (Пугачев), Борис Хмельницкий, другие, весь золотой состав Таганки. Ставить "Пугачева" и сейчас, почти 60 лет спустя, не оглядываясь на ту постановку, невозможно. Федор Малышев и оглядывается. На многое, вообще, оглядывается. ПЕСНИ И ПЛЯСКИ НАРОДОВ МИРА Малышеву чуть больше 30-ти, но он на сцене Мастерской Фоменко поставил уже не один спектакль (ставил и в соавторстве со своей женой, Полиной Агуреевой). Пушкин. Гоголь. Булгаков. Не шутка! И это не говоря об активной актерской работе (включая сериальную). Критика встречала его постановки по-разному. Да они и были разными. Например, "Мастер и Маргарита" (как раз сорежиссура с Агуреевой) – по мне, скорее, неудача. А вот про "Пугачева" так не скажешь. Самое главное, постановщик нашел подход к тесту, создав на его основе яркое фольклорное шоу. При этом историософские материи, столь важные для Есенина, режиссера не занимают ни в малейшей степени (кроме заезженных рассуждений о русском бунте, бессмысленном и беспощадном; цитаты Бердяева в программке, тоже насчет этого, смотрятся довольно комично). Думаю, не стоило умничать и в такой малой степени. Мы видим, как огромная, пестрая ватага увлеченно носится по сцене, передвигая деревянные динамические конструкции, этакие осадные башни на колесиках (художник-постановщик – Евгения Шутина). Сцена заселена густо и по делу. Народные напевы буквально насыщают двухчасовое (без антракта) представление; хороши женские вокальные партии в исполнении "хора плакальщиц". Хороши и партии народных (древних) инструментов, довольно дико звучащих, что добавляет в густо сваренную, горячую кашу на сцене приятный нюанс. Двигаются многочисленные исполнители ловко и слаженно (хвала хореографу Виталию Довгалюку). "Все вертится, и кружится, и несется кувырком", – как писал еще один классик. Но не совсем хаотично, а по определенным правилам. Удивляться происходящему вскоре перестаешь, и то, что Тагир Рахимов, как отмечали коллеги , играет не Хлопушу, но, натурально, Высоцкого в роли Хлопуши, уже даже не смущает. В общий костер и это кидай! Стихи Есенина дополнены Пушкиным, Башлачевым, Егором Летовым, Высоцким и даже рэпером Хаски. В общем, решение не самое удачное, особенно, когда стихи звучат внятно (а не в обрывках разговоров и полупесен-полустонов, несущихся со сцены). Например, знаменитый текст Александра Башлачева "Некому березу заломати" читается как монолог – и, увы, когда это происходит встык со стихами Есенина, Башлачев сильно проигрывает (а кто бы не проиграл?). Но Малышев, кажется, искренне этого не понимает. (Кстати, вернувшись со спектакля, я с большим удовольствием перечитал Есенина; так что точно не зря сходил). Фото: © Денис Жулин Вообще, роль текста в этом действе решительно второстепенна (что вообще-то не свойственно текстоцентричным "фоменкам"). То ли постановщик сделал такой выбор намеренно (какие в буране, катастрофе слова?), то ли просто "не справился с управлением". В итоге Есенин прорывается к зрителям отдельными репликами и монологами, которые буквально хрипит сорванными связками (думал – беда, почитал коллег – вроде прием) исполнитель заглавной роли Владимир Свирский. Такая манера не предполагает ни работы с текстом, ни вообще каких-либо смыслов. Многое, очень многое теряется! И песнями-плясками этого все же не компенсировать. Получившееся в итоге органичнее смотрелось бы в исполнении ансамбля "Русская песня". Ну а для Мастерской Фоменко это выглядит чистым экспериментом. Но неудачным, в любом случае, его назвать нельзя.