28 ноября в российский прокат выходит фильм «Эммануэль» — эротический триллер, поставленный по одноименному роману Эммануэль Арсан. Картина не стала прямым ремейком знаменитого фильма 1974 года с Сильвией Кристель в главной роли, это совершенно новая «Эммануэль», снятая женщиной и о женщине. Режиссер картины Одри Диван и исполнительница главной роли Ноэми Мерлан в интервью для «Газеты.Ru» рассказали, как проходили съемки и какой философский смысл заложен в картине о девушке, находящейся в поиске наслаждений.

Режиссер Одри Диван — о том, как показать женский оргазм

— Как родилась идея «Эммануэль»? — Однажды ко мне в руки попал роман Эммануэль Арсан. Прочла его просто из любопытства. Прежде всего потому, что я никогда не видела полностью фильм (1970-х годов. — «Газета.Ru»). Никогда не досматривала до конца — не чувствовала, что это мое. Книга оставила двойственное впечатление. Она наполнена множеством невыносимых пережитков 50-х годов: не подвергаемый сомнению патриархат, триумф колониализма… Но в то же время написана женщиной от первого лица. Героиня там — скорее субъект, чем объект, а это не могло быть произнесено в фильме 1974 года. Первым делом я решила вернуть власть самой Эммануэль, сделать ее субъектом в своей собственной истории. — Вы свободно адаптировали книгу, при этом ваш фильм начинается и заканчивается двумя откровенными сценами, которые замыкали картину 1974 года. Но есть очевидное отличие: в вашем фильме героиня становится участницей этих событий, в то время как раньше это была ее фантазия. Можно ли сказать, что таким образом вы освобождаете Эммануэль от ее фантазий, в которых она была всего лишь объектом, и сосредотачиваетесь на ней самой? — Я хотела разорвать связь [с предыдущим фильмом]. Хотела рассказать историю женщины, которая не испытывает удовольствия и решает его обрести. А как мы находим себя? Как освобождаемся? Что вызвало у меня желание снять этот фильм, так это длинная философская дискуссия об эротизме в книге. Я пришла к выводу, что эротизм — это прежде всего вопрос рамок, ограничений, отражения того, что открыто и спрятано. Отсюда выплывают на поверхность более интимные вопросы — о женском пути и собственных отношениях с сексуальностью, удовольствием. В наши дни удовольствие, кажется, полностью связано с императивом повышения роста производительности в капиталистическом смысле. Мы должны увеличивать, оптимизировать, монетизировать. Для меня вопрос, который ставит фильм, звучит так: «Как освободиться от этих рамок, которые заставляют нас постоянно все подряд «лайкать» — получать удовольствие, потреблять, — не получая настоящего удовольствия?» — Углубляясь в философский аспект, фильм напоминает работу Мишеля Фуко о дисциплинарном обществе и практике надзора, регулирующих все, что связано с удовольствием. — Тема надзора в фильме, конечно, есть. Эммануэль работает в отделе контроля качества сети роскошных отелей. Она должна следить за тем, чтобы каждый гость получал идеальный опыт. Моя Эммануэль — мелкий служащий в вездесущей системе рейтингов, где надзор контролируется, где наслаждение производится и калибруется. Для меня отель — в том числе и скрытая его сторона, где крыло здания находится на реконструкции, что менеджмент пытается скрыть любыми способами, — это метафора тела, которое мы доводим до фальшивых стандартов совершенства. На самом деле это стремление к совершенству — просто способ обуздать желание при помощи скрытого, нормализованного насилия. Мы с Ноэми много работали над тем, как сделать отель отражением тела. Тело — это доспехи, которые постепенно срываются. Ноэми нашла манеру держаться, стоять ровно и прямо в самом начале фильма, но постепенно ее движения становятся все плавнее и свободнее. — Почему вы перенесли место действия из Бангкока в Гонконг? — Я искала место в Азии, которое будет достаточно космополитичным, но в то же время позволит мне исследовать следы колониализма в нашей сегодняшней системе. Пространство должно было восприниматься как оторванное от реальности, лишенное смысла, построенное на насильственном взаимоотношении разных классов. Я хотела подчеркнуть колониальное и классовое насилие таких мест, где удовольствие немногих счастливых людей обеспечивается потом несчастливых масс. — Одна из сильных сторон фильма — то, что место действия можно воспринимать как чисто ментальное пространство. Когда к вам пришло такое яркое решение? — Поздно, потому что странным историям нужно время, чтобы обрести форму. Но с самого начала я хотела исключить натурализм и создать отдельный мир. Не антиутопию, но нечто не связанное с реальностью. Я хотела, чтобы фильм проявился в таинственном пространстве, где размыты границы между сном и фантазией, реальностью и выдумкой. — Фильм 1974 года был эротической мелодрамой, в то время как ваш — эротический триллер. И присутствие Наоми Уоттс в вашей «Эммануэль» заставляет вспомнить «Малхолланд Драйв». — Я хотела, чтобы у картины была нездоровая, параноидальная сторона. Меня вдохновляла фильмография актеров. Конечно, Наоми привносит воспоминания об определенном фильме с ее участием. Она может быть нежной и властной одновременно. Ее сложно определить однозначно. Что же касается Ноэми, мне она очень понравилась в картине Селин Сьямма «Портрет девушки в огне», равно как и в «Тар» Тодда Филда, где я заметила, насколько хорошо она играет на английском языке. Ноэми способна воплотить беззаботное счастье и полную холодность. У нее обезоруживающая улыбка. Но в то же время, работая над сценарием, я вспоминала сериал «Белый лотос». Меня вел стиль самого отеля. И я решила, что Уилл Шарп, который там играет, воплощает какую-то иную мужественность, открыто демонстрируя беспомощность, которая очень ценна для моего фильма. Когда я предложила ему роль, он был счастлив и признался, что как раз посмотрел мой предыдущий проект, «Событие», сидя с детьми в новогоднюю ночь. Он был весь в этом ответе — и мне захотелось узнать его получше. — Холодная режиссерская манера напоминает «Девушку по вызову» Стивена Содерберга. Вы на нее ориентировались? — Я не думала об этом, хотя мы со сценаристкой Ребеккой Злотовски посмотрели несколько эпизодов, когда начали писать сценарий. Как и проекты «Клэр Долан» Лоджа Керригана и «Жанна Дильман, набережная коммерции 23, Брюссель» Шанталь Акерман, которые показывают мрачную рутину проституции. — Раз вы упомянули фильм Шанталь Акерман, можно ли провести параллель между ним и вашей картиной, где под вопросом оказывается тревога, порождаемая удовольствием? — Это один из моих самых любимых фильмов. Когда вы стараетесь создать характер, на который будете проецировать разные ситуации, вы не превзойдете Жанну Дильман. Я восхищаюсь доверием, которое Шанталь Акерман оказывает зрителю. Мне нравится идея слепого доверия. Это рискованно, но мне нужно было пойти на риск после «События», где надзор показан более явно. Здесь история открыта для толкований. Если говорить о других жанрах, я люблю «Клео от 5 до 7» Аньес Варда. Меня вдохновляло, как Варда переворачивает камеру в середине фильма, чтобы смотреть на мир сквозь призму, которая выходит за пределы социальных функций и репрезентации. — Пожалуй, неудивительно, что в соавторы сценария вы пригласили Ребекку Злотовски. Ее картина «Мое прекрасное лето с Софи» — это «Эммануэль» XXI века. — Я обожаю этот фильм. Прозрачность, с которой она показывает тело — и грубо, и изысканно, — меня по-настоящему впечатлила. Мы много работали вместе над черновой версией сценария. Она одна из немногих, кто увидел, что главный герой-мужчина как бы «сбегает» за рамки сюжета. Развив эту идею, мы поняли, что он должен быть чем-то вроде призрака. И обыграли этот момент. — Вы уже во второй раз экранизируете книгу об ограниченной, подавленной сексуальности. Но несмотря на эту связь, фильм получился формальной противоположностью «Событию». — Для меня связь между двумя картинами лежит в вертикали, на которой женщина — это субъект. Кроме того, мне понравилась идея создания женского персонажа, который необязательно будет привлекательным для всех, поскольку мне не кажется, что сейчас много таких героинь. Я до сих пор вижу множество женских персонажей, для которых смысл существования — быть милой, доброй. Это меня раздражает. — Оператором-постановщиком выступил Лоран Танги. Как вы выстраивали эстетику фильма? — Шаг за шагом мы искали общий язык. В основе всего были взаимоотношения между эротизмом и временем. Мы много работали над светом, очень искусственным и выстроенным светом в отеле, а потом, во второй части фильма, у нас ослепляющий, фрагментарный свет. Лоран крепко сдружился с Ноэми. Иногда я видела, как они импровизируют, это очень вдохновляло. Я им не мешала. Быть режиссером — это в том числе иногда промолчать и дать случиться чему-то неожиданному. Так и с моей героиней, я хотела ее отпустить. Принять тот факт, что контролировать все — невозможно. Иногда даже бояться, возможно, часто. И принять неизвестность. — Художник-постановщик Катя Вышкоп выстроила идеальные декорации. Как вы работали над ними? — Я хотела, чтобы декорации были фантазийным продолжением определенного ритма режиссуры. Мы хотели, чтобы присутствовали следы ориентализма — в отеле, — но чтобы они были слегка таинственными, расплывчатыми. Я доверяла ей абсолютно. Иногда я видела декорации уже в день съемок определенной сцены. Еще один пример того, что бывает, когда отпускаешь ситуацию. — Вас окружали прекрасные люди, при этом ваша главная героиня весь фильм излучает ощущение гнетущего одиночества. — Эммануэль одинока, как и Анна в моем предыдущем фильме. Потому что мы живем в мире «одиночества в окружении». Я хотела начать с необоснованного одиночества, чтобы потом попытаться разрушить его, создать связь, преодолеть ее страх перед другими людьми. Мне нравится, когда люди обнажаются, становятся уязвимыми. Это дает возможность создать осторожную, тонкую связь между персонажами. — Как вы работали над откровенными сценами? Их немного, но есть две, которые обрамляют фильм. И то, как они срежиссированы, много говорит об общей канве картины. — В первой сцене Эммануэль поворачивается спиной к мужчине, и в зеркале отражается ее отсутствующий взгляд — он показывает, насколько ей все безразлично. В этой сцене нет связи с другим человеком, ни для нее, ни для него. В конце — все наоборот. В этой последней сцене я хотела, чтобы эротизм исходил и от слов, и от картинки. Эммануэль наконец-то говорит, что она хочет. Мы не сразу поняли, как соответствующим образом показать женский оргазм. Мы с Ноэми отчаянно старались сделать все правильно. В большинстве картин в кинематографе женский оргазм служит лишь подтверждением мужской сексуальной силы. Порнография создала сотни тысяч изображений стонущих женщин. Здесь я пыталась показать правду в виде изнеможения, финального выдоха — выдоха чувством, будто мы поднялись на гору Эверест просто для того, чтобы сорвать цветок.

Ноэми Мерлан — о домогательствах фотографа в первый день работы моделью

— Что вас привлекло в проекте? — Я совершенно ничего не знала про «Эммануэль», ни про книгу, ни про фильм. Все, что мне было известно, — картина наделала много шума, когда она вышла. О том, что Одри ищет актрису на роль Эммануэль и что она подумала обо мне, я узнала лишь за два дня до встречи. И была очень польщена. Когда прочла сценарий, меня зацепила эта интимная история. У меня появилось ощущение путешествия вглубь себя — я окунулась в историю женщины, которая пытается найти связь со своим телом, воссоединиться с ним, будто бы она никогда не могла найти связь с собой, со своим удовольствием. Одри мне почти сразу же сказала, что это будет история о женщине, которая пытается воссоединиться со своим желанием. А это был как раз главный вопрос — для меня это очень личная история, как для любой женщины. Я не говорю, что каждая должна пройти этот «квест» в поисках наслаждения. Есть люди, которые не испытывают оргазмов или сексуального влечения. Но когда вы включены в процесс поиска желания, это очень сложно. Потому что общество вам говорит, что прежде всего вы находите себя, удовлетворяя мужчин. — В какой момент вы пришли к такому выводу — как женщина и как актриса? — Мне это стало понятно, когда началось движение MeToo. Получается, несколько лет назад. Неожиданно у меня открылись глаза, и я поняла, что весь этот дискомфорт, вся боль, которую я постоянно испытывала в личных отношениях, социальных, даже в публичной сфере, все это давило на меня и, если честно, ранило. Но в то же время я играла роль, думала, что мне это нравится, потому что общество меня в этом убедило. Я говорила себе: «Все нормально, я хорошо выполняю свою роль, это круто», хотя на самом деле не испытывала удовольствия. Долгие годы это пожирало меня. Дело не только в том, что ты ничего не чувствуешь и заставляешь себя получать удовольствие, в этом есть что-то некротическое. Либидо отмирает, забирая с собой наслаждение и желание. На самом деле я была в точке, с которой начинается фильм. Для меня, в моей личной жизни, все изменилось совсем недавно. Прошло не так много времени с тех пор, как я была в положении Эммануэль. Я вела себя как какой-то робот в патриархальном капиталистическом обществе, абсолютно не владеющий своим телом и его желаниями. — Вы начинали карьеру как модель. Можно ли сказать, что это повлияло на вас, ваши отношения с телом и желаниями? — Да, это даже началось раньше — и происходило в школе, в рекламе, на телевидении, в кино, везде. С того момента, как вы вступаете в подростковый возраст, начинается огромное давление со стороны других людей. Я рано начала работать моделью — и тут же мне дали понять, что я всего лишь тело, что я должна держат рот закрытым, что я должна улыбаться и быть худой, еще худее, чем я есть. На первой же фотосессии меня домогался фотограф, хотя я была несовершеннолетней. Агентство встало на защиту фотографа. И это продолжалось годами. Так что, естественно, я начала взрослую жизнь с чувством, что я себе не принадлежу, ни сексуально, ни физически. Мне не принадлежало ничего. Я была моделью для других. А кроме того, в интимных отношениях вся динамика развивалась вокруг удовлетворения мужчины. Все, что я сейчас сказала, — суть фильма и причина одиночества моей героини в самом начале. Так что я чувствовала личную связь с проектом, с Эммануэль и с Одри. — Фильм выводит вопросы доминирования далеко за рамки гендера, классовой борьбы или колониализма. Мир, который он описывает, — практически дистопия. Вы почувствовали это, читая сценарий? — Лично для меня фильм рисует мир, в котором мы рискуем оказаться, если не освободим себя от запретов и попыток показать, кто сильнее. «Эммануэль» учит, как можно разрушить рамки и вернуть себе чувственность, эмоциональность, сексуальность, текстуру, смелость, способность на риск, гибкость, уважение. — В какой обстановке снимался фильм? — Было очень атмосферно. Мы все побывали в Гонконге. И было такое удушающее ощущение, поскольку мы находились на земле, где властвует капитализм. И в то же время мы чувствовали, что вокруг нас, неподалеку, есть скрытая от глаз любовь и жизнь, бьющая ключом. Мы начали снимать в отеле — том, что показан в фильме, — и в какой-то момент оказались заперты там из-за тайфуна. Точно как в фильме. Эти параллели между выдумкой и реальностью полностью погрузили нас в атмосферу кино. Мы абсолютно слились с картиной, потому что жили там же, где снимались, — в этом роскошном отеле. Все это сразу придало происходящему особенное ощущение. Я выработала для себя распорядок, которому обычно не следую. В этом было что-то автоматическое. Я вставала утром, ела всегда одно и то же, делала упражнения, шла на съемки — а потом день заканчивался. Каждый день я выполняла ритуалы, которые приближали меня к моей героине, которая старается контролировать все, что происходит, чтобы избежать конфликта с самой собой. И со временем поняла, как показать, что она все отпускает. Мне нужно было понять, как выразить телом закрытость, прозрачность, как притвориться властной, чтобы потом забыться, как все отпустить, отказаться от контроля, позволить своей хрупкости проявиться, выразить эмоции, улыбнуться. — Как вы работали над откровенными сценами? — Мы очень рано ими занялись вместе с Одри и Стефани Шен, хореографом и коучем по интимности, с которой я раньше работала над картиной Жака Одиара «Париж, 13-й округ». Мы искали, как показать воссоединение со своим желанием, какие позы можно выбрать, чтобы визуализировать эволюцию. Это тонкий момент — как без слов, без всего, показать, что сначала у нее секс лишен удовольствия и как она в конце концов учится его получать. Я абсолютно доверяла Одри и Стефани. Меня интересует и будоражит разговор о сексуальности, особенно о женской сексуальности. — Вы все же посмотрели фильм «Эммануэль» или прочли книгу? — Я ничего не смотрела и не читала до недавних пор. Единственное, что мне это дало, — все вокруг говорили: «Ты не боишься? Ты знаешь, что случилось с Сильвией Кристель? Не боишься, что тебя задвинут в долгий ящик и подвергнут остракизму в индустрии?» Когда я слышала такое, то говорила себе, что если мне и страшно, то я все равно на своем месте. Есть есть страх, значит, есть и шанс рискнуть. Если люди боятся, то речь идет о чем-то важном.