"Мертвые души" живых

Премьера. Мест нет. Сидели на ступеньках лестницы, стояли. Аншлаг. Погас свет в зале, и неожиданно, на первой секунде спектакля сцена тоже погрузилась в темноту. Накладка? Прием? "Затемнение кадра" часто используют кинематографисты как промежуточную точку между сценами или для финала, но режиссер Михаил Белякович взял "темный кадр" для пролога и сразу напугал зрителей мраком и музыкальной атакой. Заявка спектакля – мистический триллер. Значит, должно быть страшно. "Мертвые души" – первое погружение режиссера в классику, в Гоголя, и надо признать, что погрузился он очень глубоко, туда, где нет и не может быть света. Общение со зрителем начинается с цитирования текста из Библии, в то время как на сцене не что иное, как ад. Зрителей захлестывают волны полной драматизма музыки, по темной сцене и рядом (пространство раздвинуто) носятся, кувыркаются, кривляются, ломая в танце тела – души умерших. Так это воспринимается. Кружатся в танце и обитатели городка, весело, беззаботно, глупо. До приезда к ним Чичикова, во время визита. Для них ничего не меняется, ну, есть новая тема для пересудов, ну, умер помещик один, ну, умер другой. Танцы и музыка не имеют в спектакле самостоятельного толкования, они создают настроение, держат ритм, строй спектакля, обогащают сценическое действие. "Если спектакль не музыкален, не ритмичен, значит, это плохой спектакль", – говорил Юрий Завадский. Как с ним не согласиться? "Мертвые души" под пером драматурга Павла Суркова обрели новое звучание, он переосмыслил гениальное произведение Гоголя, одарив Чичикова мистической силой, он не иначе как Темный ангел, стоящий на страже Империума человечества. Спустился к людям не за мертвыми душами, а за порочными, живыми. Текст адаптирован под Гоголя, под всего Гоголя, включая "Шинель", "Страшную месть"… Сам Михаил Белякович вышел на сцену в роли губернатора из "Ревизора". Режиссер не скрывает, что хотел шокировать зрителей. И ему это удалось. Все известные персонажи только внешне – люди. Они рассказывают о себе, но в страстных, гневных речах каждого, в движениях узнается скрытый "зверь": кабан, змея, паук, крыса, жаба. Артисты обладают развитым речевым аппаратом, как же иначе, но не каждый способен формировать сложные звуковые комбинации. Максим Гигенин (Собакевич), Антон Белов (Ноздрев), Андрей Санников (Плюшкин ), Андрей Кудзин (Манилов), Ксения Ефремова (Коробочка) показали уникальное речевое мастерство. Особенно удивили Андрей Санников и Ксения Ефремова, сочетая в своих монологах разные интонации, переходы, объединив в голосовой палитре человека, крысу, жабу. Минус – длинные монологи, построенные на повторении текста, а также превышающий градус истерик и затянутые сцены "вкусного" умирания героев. Скорее всего, у подростков и молодежи 16 + такие сцены вызовут гомерический смех, может, такого эффекта добивался режиссер? Взрослые зрители с удивлением наблюдали, как из кожи вон лезут артисты, причем без всяких заметных усилий. Безусловный плюс спектакля – сценография, за которую, как и за все остальное, отвечал Михаил Белякович. Подвижный круг на сцене – это танцпол, карточный стол, прорубь, коробка. Режиссер называет свое изобретение жерновами, колесом сансары и музыкальной шкатулкой, в которой все происходит. Неожиданное сравнение. Музыкальная шкатулка, в которой нет положительных героев, и всем одна дорога – в ад. Где же выход? Как слуга Чичикова Селифан (Артур Хачатрян), бежать в монастырь, ибо нет душевных сил жить в мире, где исчезает человечность? Как тут не вспомнить 15 скульптур Шемякина "Дети – жертвы пороков взрослых"… Чичиков, приближаясь к финалу спектакля, меняет черную "шинель" на белую. Всех наказал и сам очистился. Антон Багиров после спектакля объяснил себя как Чичикова: "Действие началось с фрагмента из Библии о Содоме и Гоморре. Для меня Чичиков – Ангел и Архангел, которые сожгли Содом и Гоморру. И пошли по свету собирать мертвые души. Такая у них миссия. После того, как ты сжег во благо, ты все равно сжег, за это должен проделать определенный путь, чтобы вернуться на место. Его путь от Содома и Гоморры до финальной молитвы. У Чичикова начинается путь с раскаяния, заканчивается единодушием. Наш спектакль не о реестре мертвых душ, а об омертвевших душах в живом еще теле". И здесь надо заметить, что монолог, прозвучавший в финале спектакля, ничего общего с Гоголем не имеет, это коллективное творчество. Без него, без разжевывания – что такое хорошо, а что такое плохо – спектакль сохранил бы таинство. Но все вместе взятое – визуальное, звуковое, энергетическое, абсурдное путешествие по человеческим душам наверняка отзовется в зрительских сердцах. Только в такой острой, утрированной трактовке можно рассказывать про наш душевный зоопарк. "Вспомните, что у вас есть душа, она обязана быть чистой!" – кричит режиссер.