Алексей Герман рассказал "РГ" о работе над фильмом о Сергее Эйзенштейне

Алексей Герман: На самом деле это старая идея Константина Эрнста. Он мне предлагал поработать над этой историей еще лет пять назад. Но тогда уже шла работа над "Воздухом", и мы решили историю Эйзенштейна отложить.

Алексей Герман: Эрнст - синефил, он любит Эйзенштейна, любит фильм "Иван Грозный", его интригует история его создания, как и вообще эпоха, когда он родился. Это с одной стороны. А с другой, Эйзенштейн - это одна из немногих фигур в русском искусстве, которую можно назвать мировой звездой. Знают Достоевского, Дягилева, Станиславского, Стравинского и еще имена - но, к сожалению, гораздо меньше, чем хотелось бы. А из русских кинорежиссеров, пожалуй, знают и действительно изучают - лишь Эйзенштейна и Тарковского.

Алексей Герман: Так вот надо вспомнить, что кинематограф - это еще все-таки и брендинг страны. Что это разговор между нами и людьми из разных культур. Наш же кинематограф почти не общается с миром, потому что мы действительно мало рассказываем о своих выдающихся гражданах. А если рассказываем, то это, как правило, носит довольно местечковый характер. Американцы могут нам нравиться, могут не нравиться - но посмотрите, как они виртуозно снимают фильмы об ученых, писателях, режиссерах, актерах. И смотреть их интересно миллионам зрителей во всем мире.

Алексей Герман: В том-то и дело. Вот почему наша история про Сергея Эйзенштейна планируется еще и как международный проект, копродукция четырех-пяти стран, расположенных на разных континентах. Мне бы не хотелось ограничиваться только подробностями создания фильма "Иван Грозный" в Алма-Ате во время войны. Сейчас рано об этом говорить, но мне видится - как флешбэки - и история работы Эйзенштейна в Мексике, и его дружба с Фридой Кало и Диего Риверой. И его увлечение Востоком.

Алексей Герман: "Обломок империи" был сделан уже на излете феноменального успеха советского кино 1920-х годов, которое было абсолютно новаторским и задавало тон развитию мирового кинематографа. Но с приходом звука мы начали стремительно отставать от Голливуда. Посмотрите "На Западном фронте без перемен" Льюиса Майлстоуна или "Прощай, оружие" Фрэнка Борзейги. Они были сняты почти 100 лет назад, но абсолютно не выглядят как музейная архаика. В конечном счете "победил капитализм" - голливудская "фабрика грез" быстрее адаптировалась к инновациям и нашла тот язык и ту степень убедительности, которая работала на универсальную аудиторию. Мы же создавали хорошие фильмы - но их было куда меньше…

Алексей Герман: Я бы сказал, что Сталин был главным "продюсером" Эйзенштейна - ему очень понравился его "Александр Невский". Мало кто знает, но картина об Александре Невском вышла в незаконченном виде - в том, который увидел Сталин и приказал выпускать, не дожидаясь завершения работы. И вокруг создания "Ивана Грозного" - миллион всевозможных версий и гипотез. Сам фильм изучают и спорят о нем до сих пор практически во всем мире. Собственно, "Иван Грозный" - это размышление о власти и человеке. Я уверен, что Эйзенштейн снял наднациональное кино, это фильм о природе власти, но о власти не только на Руси, а о власти в любой точке пространства и времени. И даже больше - это киноразмышление Эйзенштейна с его восприятием истории об истории, о фатуме, долге, помноженное на гениальные актерские работы, на музыку великого Прокофьева. Кино, созданное через производственный подвиг, смерти членов группы, невероятные сложности и дружбу в те далекие дни на объединенной студии "Мосфильма" и "Ленфильма" в Алма-Ате, которая стала для многих домом во время эвакуации. При этом в эвакуации он продолжал готовить студентов, выступал перед ранеными в госпиталях, не забывал о деятельности в Еврейском антифашистском комитете.

Алексей Герман: Но мне интереснее природа творчества - Эйзенштейн ведь и сам заплатил цену за художественное самовыражение. Он создавал своего "Ивана Грозного" на пределе человеческих сил, на самом пике эмоций, ведь во время работы над фильмом умерла Елизавета Телешева, с которой у него был роман, но Эйзенштейн не остановил работу, стремился закончить картину. И мне бы хотелось снять не только производственную драму, но и про человеческую историю, и про путь художника, который искал новый способ художественного разговора со зрителем. Потому что для Эйзенштейна была важна синергия искусства - его "Александр Невский" неотторжим от музыки Прокофьева, а "Иван Грозный" и вовсе симбиоз и оперы, и живописи, и драматического кино, сделанного по законам, до которых мы только сейчас стали доходить в развитии кинематографа.

Алексей Герман: Для меня ценность этой истории съемок "Ивана Грозного" и в возможности попытаться художественным образом восстановить время, заглянуть в тот мир, рассказать о кинематографистах, которых судьба привела в Алма-Ату, об их радостях и печалях. И тут, надо сказать, возникает серьезная проблема. Как сделать, чтобы зрители сопереживали людям, которые живут без войны не двадцать дней - а месяцы, годы? В то время, когда гибнут миллионы.

Алексей Герман: Да. Вот человек ходит по импровизированному кинопавильону - и с каким-то отчаянием на грани художественного безумия, на пределе человеческих сил добивается максимальной выразительности от каждой сцены. Его снедают тяжелые мысли, не случайно же он называл съемки фильма про Ивана Грозного "своей Голгофой". К тому же он верит в предсказание мексиканской гадалки, что умрет в 50 лет, - и этот возраст подступает. Но в это же время идет Сталинградская битва, в Ленинграде еще не прорвана блокада… Как сделать, чтобы у зрителя не было отторжения? При этом съемки "Ивана Грозного" были тяжелейшими, люди находились на грани смерти, когда в городе внезапно вспыхнула эпидемия брюшного тифа, унесшая жизни многих сотрудников Центральной объединенной киностудии - ЦОКСа. И несмотря на холод в неотапливаемых павильонах, на недоедание, на тот же тиф, кинематографисты выходили на съемочную площадку. Бывали случаи, когда артистка, ни о чем не догадываясь, доигрывала сцену - а на площадке уже знали, что ей пришла похоронка с фронта. И еще интересно: кинематографисты, оказавшиеся в Алма-Ате, снимали фильмы не в специально оборудованной студии, а в недавно построенном ДК: из зала просто вынесли кресла - и вот вам павильон. Сложно было с древесиной, с гвоздями, декорации внутри Кремля возвели из местного кустарника. Снимали ночью в холоде, так как электричество шло на военные заводы. Кумиры советского кино жили в маленьких комнатушках в общей квартире и воспринимали это как должное. Кроме того, "Иван Грозный" - колоссальная работа не только киногруппы, но и музейщиков страны. Трудно поверить, что многие костюмы для фильма были пошиты из настоящих тканей XVII века, однако это так. Хотя костюм Грозного не соответствует историческому. И сам фильм не являлся попыткой стопроцентно аутентичного изображения древней Москвы. Эйзенштейн сотворил ее образ из элементов разных культур - там есть приметы и вавилонской цивилизации, и ассирийской, он создавал образы прошлого. Вот чего нам сейчас так не хватает.

Алексей Герман: Эйзенштейн был не просто новатором и уж тем более не просто режиссером. Он был гением. Недавно знаменитый английский режиссер Питер Гринуэй сделал о нем игровой фильм. Фильм известен в мире, но сам по себе он слабый, скучный и не отвечает на ключевой вопрос - почему фильмы Эйзенштейна пересматривают до сих пор. Ведь в конечном счете он строил на киноэкране реальность, исходя из себя, осознавая, что заново создает историю. И Ледовое побоище мы представляем себе именно таким, каким его создал Эйзенштейн. Но с великими фильмами так и происходит. Мы представляем Великую депрессию в Америке 1930-х годов по фильмам. И нашу революцию тоже - по "Чапаеву" братьев Васильевых или тому же "Октябрю" Эйзенштейна. Конечно, очень часто разрыв между созданной художественной реальностью и реальностью настоящей - колоссальный. Но это лишь подтверждает то, что настоящее искусство и созданные им образы способны въедаться и определять наше сознание.

Алексей Герман: Конечно, кастинг будет сложным. Тем более что в фильме появятся и Прокофьев, и Черкасов… Но пока рано об этом говорить - мы еще в начале пути. Необходимо досконально изучать эпоху, встречаться с историками, киноведами. Наработать материал и ощущения - наверняка после этого погружения возникнут еще вопросы и темы. Точно одно - я не хочу делать "киноманский" фильм, который будет интересен только поклонникам Эйзенштейна. Это должно быть большое, эмоциональное кино - не про очередного сказочного героя, не про очередных комедийных алкоголиков, а про съемки фильма в годы Великой Отечественной войны. Это серьезный вызов. Но ведь и надо ставить перед собой сверхзадачи. Невозможно существовать в индустрии, если она лишь производит продукцию, не развивающую ни киноязык, ни зрителей. Если она не говорит о главных смыслах, наконец.