Денис Драгунский: литература — это искусство, а не зеркало политики

Биография Дениса Драгунского — это своего рода прививка от страха перемен. В школьные годы о нем писали в советской газете как о талантливом юном художнике, однако он выбрал иной путь, поступив на филологический факультет МГУ и став специалистом по манускриптам. Вскоре Драгунского стали узнавать не только как прототипа главного героя "Денискиных рассказов", созданных его отцом Виктором Драгунским, но и как одаренного сценариста и выдающегося политолога, чьи работы переведены на иностранные языки. Литературным творчеством Драгунский занялся после 57 лет, стремясь "разобраться с фактами собственной биографии". На сегодняшний день он является автором 26 книг прозы, среди которых "Подлинная жизнь Дениса Кораблева", "Каменное сердце" и "Мальчик, дяденька и я".

— Денис Викторович, не так давно, 15 декабря, вы отметили свой день рождения, что для вас значит этот праздник?

— Я люблю свой день рождения. Мне нравится эта дата, 15 декабря. Когда-то в детстве я любил искать, что случилось в этот день. Например, открытие Южного полюса. Родился инженер Эйфель, создатель одноименной башни. А также римский император Нерон. Спасибо маме, что она родила меня в декабре 1950 года, а не в январе 1951-го, — поэтому я с гордостью говорю, что родился в первой половине прошлого века! Для меня день рождения всегда был праздником — меня поздравляли родители, в гости приходили товарищи. Несмотря на то что культура нам навязывает подведение итогов года, пятилетия и так далее, подводить их я не очень люблю.

С каждым годом поздравлений становится все больше, и каждого нужно поблагодарить. Это приятно — сознавать, что есть люди, которым ты небезразличен и которые хотят тебя поздравить. Но чтобы поддерживать такие отношения, нужно самим поздравлять друзей, ведь дружба — это работа. Дружба требует времени и усилий.

— Мне нравится, как вы перефразировали первую строку "Анны Карениной": "Все приятные люди приятны одинаково, но каждый неприятный человек неприятен по-своему". Какой человек является хорошим для вас? 

— Хороший человек — это довольно сложная композиция. Это, прежде всего, человек, которого я понимаю, и он понимает меня в самом широком смысле. Безусловно, это человек, который умеет сочувствовать и которому приятно посочувствовать. И, что важно, это человек, который всегда поможет. В этом смысле меня судьба хранила, у меня было много друзей, которые сразу бросались на помощь, и я тоже стараюсь быть таким. Дружба — это взаимность, поэтому люди, с которыми эта взаимность получается, хорошие люди для меня.

— А кого вы могли бы назвать героем нашего времени? 

— Это трудный вопрос. Но если говорить честно, герой нашего времени — это женщина лет 35, которая, в общем-то, на себе выволакивает всю страну. Чаще всего она с незаконченным высшим образованием или со средним специальным образованием. Довольно часто она разведена и одна воспитывает ребенка. Вот именно она и является главным человеком нашего времени.

— Ваша новая книга как раз называется "Смелая женщина до 40 лет", она совсем недавно вышла в "Редакции Елены Шубиной". Чем она особенно дорога для вас?

— Это 26-я книга, которую я написал. Первая моя книжка вышла в 2009 году, соответственно, это 26-я книга за 15 лет (если не считать переизданий под другими обложками). В итоге моя продуктивность измеряется в полторы книжки в год. Это сборник рассказов и новелл, как и большинство моих книг, хотя у меня есть романы и эссе. В ней собрано ровно 70 текстов, что довольно мало по сравнению с моими первыми сборниками — там было по 200, по 150 новелл. Есть интересные психологические рассказы, чаще всего о любви с разных точек зрения: мужчин, женщин, сложносоставленных треугольников и многоугольников. Есть как бы фантастические рассказы: о том, как была найдена рукопись одного деревенского дьячка, который брал интервью у любовницы Льва Толстого — простой деревенской женщины. О том, как Остап Бендер подружился с Михаилом Шолоховым. Два рассказа об искусственном интеллекте. Продолжение моего любимого рассказа Виктора Драгунского "Девочка на шаре". И просто короткие, интересные, как мне кажется, новеллы.

— В чем для вас заключается смысл творчества?

— Для меня это длинная экспедиция вглубь себя. Попытка понять свои мысли, оценки, поступки, отношения с людьми, проанализировать трудные моменты собственной биографии. В частности, этому посвящена моя начальная автобиография "Подлинная жизнь Дениса Кораблева".

Хотелось выяснить, что в Дениске от меня реального и, наоборот, что в Денисе Драгунском от Кораблева. Но сильнее всего мне хотелось увидеть и понять, как это повлияло на мою собственную жизнь. Книга заканчивается смертью отца, мне в ту пору был 21 год.

— Денис Викторович, вы не планировали написать продолжение?

— Да, сейчас я пишу продолжение, оно будет очень объемным и завершится окончанием университета. Немного вернемся назад, к поступлению, охватим период с 18 до 23 лет. Вдобавок там будет много рассказано о жизни в Советском Союзе в конкретных бытовых подробностях. Надеюсь, она получится интересной. Выпускать, я думаю, буду в "Редакции Елены Шубиной", если возьмут. 

— Когда планируете ее выпустить? 

— Надеюсь, что в этом году. Но точно сказать не могу, там еще много работы.

— Какие у вас творческие планы на ближайшее время? 

— Сейчас я помаленьку набрасываю еще одну повесть. При этом я постоянно пишу рассказы. Вот совсем недавно у меня вышел рассказ "Чудо святой Варвары" в замечательном коллективном сборнике "Чудо как предчувствие". В "Снобе" опубликован мой новогодний рассказ "Насквозь", он тоже на тему искусственного интеллекта и роботов — сейчас меня это особенно интересует. У меня, кстати, нет страха перед ИИ — для меня это весьма забавно и увлекательно.

— Денис Викторович, вероятно, один из самых обсуждаемых общественностью вопросов — школьная программа по литературе. Значительную часть программы занимают произведения отечественных классиков, что порождает извечную дилемму — нужно ли детям их читать. А как считаете вы?

— Я считаю, что обучение — это труд, а не просто "учение с увлечением". В школе должно быть сложно, ведь она готовит нас к жизни, которая тоже не всегда легка. Важно, чтобы люди знали литературу не только как упражнение для ума, но и для сохранения культурной преемственности и общего языка. Знать определенное количество классических произведений необходимо. Возможно, их количество стоит уменьшить в учебной программе и сосредоточиться на более глубоком изучении нескольких ключевых текстов.

При этом не стоит поддаваться маркетинговым тенденциям и заменять классику современными авторами или фэнтези: дети это все равно прочитают в свободное от школы время. Или не прочитают, и ничего страшного! Если взглянуть на мировой литературный массив, мы увидим, что 95% книг издавались лишь однажды и никогда не переиздавались. Более того, две трети литературы не вызывают интереса: большинство книг просто не спрашивают в библиотеках. А классика востребована и будет востребована всегда — так что лучше начать с ней знакомиться в школе.

— В этом году было экранизировано немало произведений русских классиков, например "Онегин", "Мастер и Маргарита", "Преступление и наказание". Как вы полагаете, способствуют ли подобные картины повышению интереса к первоисточнику?

— Современные экранизации помогают понять культурный код. При этом важно помнить, что это не просто адаптация, а самостоятельное произведение. Я, как сценарист в прошлом, считаю, что к экранизации нужно подходить не как к прямому воспроизведению книги, а как к кинофильму с его собственными задачами. Если человек хочет как бы воочию увидеть мир романа "Мастер и Маргарита", он может прочитать книгу и представить себе этот мир. Фильм же — это интерпретация другого художника, который создает свою версию. Конечно, есть риск анахронизмов: если смотришь фильм про XIX век, хочется, чтоб одежда и речь героев соответствовали той эпохе. Но в конечном итоге каждый автор имеет право делать свой фильм так, как считает нужным, и это нормально. 

— Переходя к сегодняшним литературным процессам, на ваш взгляд, возможно ли написать роман о современности и почему российская действительность так непросто ложится в литературу?

— В популярной, а тем более в массовой литературе всегда присутствует современность, отражение актуальных событий — как минимум на уровне быта. В последнее время появился интересный тренд — "литература травмы", которая в основном создается женщинами-писательницами. Эта тематика, вернее, эта повестка на глазах превращается в моду. Мне это обидно: то, что в первых книгах звучало как искренняя эмоциональная новизна, потом превратилось в принудительный ассортимент (в каждой такой книге непременно — токсичная мать, агрессивный или даже преступный отец, травля со стороны одноклассников и т.п.). А вот так называемая высокая (она же "настоящая", она же "премиальная") литература часто оказывается более осторожной и боязливой. Писатели боятся затрагивать определенные темы, опасаясь осуждения читателей, коллег, государственных инстанций. В итоге получается, что этот сегмент литературы становится более "дистиллированным".

Например, советским людям было понятно, о чем на самом деле шла речь в пьесах о Сократе Эдварда Радзинского или в "Римской комедии (Дион)" Леонида Зорина. Эти произведения могли казаться далекими от реальности, но все понимали истинный смысл. Литература всегда находит способы выразить свои мысли через большие метафоры.

— Сейчас многие говорят о так называемой отмене русской культуры. Существует ли она, на ваш взгляд, и как вы лично к этому относитесь?

— Я не могу точно сказать, как с этим обстоят дела на Западе и существует ли такая отмена в принципе. Судя по тому, что Чайковского и Рахманинова продолжают исполнять на лучших концертных площадках, а Толстой, Достоевский и Чехов продолжают возглавлять списки "главных книг человечества", можно сделать вывод, что русская классическая культура остается живой и актуальной. Ее невозможно отменить или вычеркнуть. Полагаю, что речь идет о неких персональных санкциях: могут не пустить в страну какой-то ансамбль или театральный коллектив, не публиковать нового автора. Но, по-моему, это весьма глупо. Возьмем Альбера Камю: он был великим левым писателем и мыслителем, но при этом у него не было никаких самобичеваний по поводу Алжира, наоборот — он был против независимости этой бывшей колонии. Но попробуйте его отмените!

Но главное, что культура все-таки интернациональна и она всегда была таковой.

— Сейчас активно возобновились споры о положении и статусе России по отношению к Западу. Сразу вспоминается разделение русских интеллектуалов на славянофилов и западников. Верите ли вы в особый путь развития и уникальную миссию России? 

— Для славянофильства в русской мысли ни в коей мере не был характерен изоляционизм, а для западничества — забвение национальных традиций. Это скорее отражение более широкой европейской тенденции (диалектика "своего" и "чужого"), которая проявлялась во многих странах, включая Германию и Францию. Мы можем говорить о культурном национализме, который акцентирует внимание на собственных сокровищах, на духе нации. В русской литературе действительно присутствует некий момент самоуверенности — мысль о том, что мы особенные, что у нас свой путь и своя уникальная душа. Ощущение "потемок русской души" порой противопоставляется остальному миру, якобы сухому и рациональному. Это создает своеобразный комплекс исключительности, который иногда мешает нам увидеть общие культурные связи и тенденции. Достоевский, например, иногда позволял себе прямые оскорбления в адрес Запада, но его величие как автора позволяет нам не обращать на это внимания. Он был частью европейского контекста, и его произведения отражают не только русскую душу, но и общечеловеческие переживания. 

Важно помнить, что ни западничество, ни славянофильство не должны восприниматься как абсолютные противоположности; они скорее представляют собой разные грани одной и той же культурной реальности. Споры о том, кто мы такие, откуда мы пришли и куда движемся, должны служить не разделением, а объединением, поиском общего языка и понимания. В конце концов, литература — это не только отражение или строительство нашей идентичности, но и мост между культурами.