Режиссер Адабашьян раскрыл особенности постановки "Бедные люди" в театре кукол

В Театре кукол Образцова 28 января ожидается большая премьера. Александр Адабашьян представит свою версию "Бедных людей". Москва заинтригована - известный режиссер и художник никогда с куклами дел не имел, к тому же материал не из легких - первый роман Достоевского выстроен на письмах и дневниках, в которых стенаний и страданий больше, чем драматургии. Как это перенести на сцену? О людях и куклах, об эпидемии насилия и фигах в карманах художников режиссер рассказал "РГ".

Александр Артемович, никогда ранее вы не работали в театре кукол, почему вдруг решили попробовать?

Александр Адабашьян: Идея пришла на съемках фильма "Судьба барабанщика", который мы недавно снимали вместе с Анной Чернаковой. Я был художником и сценаристом, она - режиссером. Небольшую роль у нас играл Владимир Беркун, актер Театра кукол Сергея Образцова. Он и предложил: "Не хотите ли что-то сделать на нашей сцене?" Мне стало крайне интересно, потому что я действительно никогда не работал в этом жанре. Анна тоже загорелась - когда-то давно она хотела поставить в театре кукол первый роман Достоевского "Бедные люди", написанный им еще до всего того ужаса, что писателю пришлось пройти: Петропавловская крепость, казнь, отмененная в последний момент, ссылка… Я подумал, почему бы и нет, и вместе с Аней мы придумали эту историю.

В романе "Бедные люди" отношения чиновника Макара Девушкина с сиротой Варварой Доброселовой развиваются по переписке. Это, конечно, близко современным зрителям, которые все чаще дружат, влюбляются и "встречаются" в соцсетях, а не в жизни. Но как поставить такую переписку на сцене Театра кукол?

Александр Адабашьян: Наш спектакль скорее по мотивам "Бедных людей". Мы нашли, как нам кажется, те пластические образы, которые позволяют инсценировать отношения Макара с Варенькой. Она - это материализация его невысказанной мечты: кого-нибудь обожать. Как мы знаем из романа, он никого не любил, и его никто кроме маменьки не любил. Но откуда ему взять предмет обожания, если он в буквальном смысле живет за столом и только и делает, что переписывает бумаги?

В нашем спектакле письменный стол - это и метафора, и главное место действия. И все, что есть на столе, - чернильница, бумага, пресс-папье, цветочек... - все участвует в истории, живет. Вареньку Макар, по сути, тоже создает из подручных средств. И вот появляется она, а вместе с ней и смысл жизни.

Еще из наших находок. Обычно в театре кукол тот, кто куклу "ведет", тот за нее и разговаривает. У нас же ведет один актер, озвучивает - другой. Из-за этого между актером и куклой возникают более сложные отношения, и это тоже интересно…

Может, это тоже метафора отношений современных людей, которые насоздавали себе аккаунтов в соцсетях и пытаются там "играть" лучшую версию себя самих - а в итоге выходит, что друг с другом взаимодействуют "куклы", а не люди?

Александр Адабашьян: Возможно. Но никакого такого подтекста в наш спектакль я не вкладывал. И никакой прямой связи с современностью тут нет, для меня - это история о вечном.

Вы никогда не убедите критиков в том, что в спектакле нет подтекста…

Александр Адабашьян: Да ради бога, пусть ищут подтексты. Критики меня не любят, потому что я в свое время ляпнул, что критика - это рассуждение евнухов о любви.

Вот и я о любви! Вернее, о ваших трактовках отношений между героями, которые, как мы знаем, заканчиваются печально. Едва лишь Девушкин осознает, насколько любовь его преобразила, как Варенька уходит к другому. У Достоевского, как на сеансе у психолога, здесь виноваты все. А у вас?

Александр Адабашьян: У всех, безусловно, своя правда и своя неправда. Вареньке была непонятна та философия жизни, которую исповедовал Девушкин. Он считал: одни рождаются, чтобы быть генералами, носить мундир, эполеты, а другие - чтобы повиноваться генералам, начальникам. И за пределы, которые обозначила судьба, вылезать нет смысла. "Как-то лучше там, где привыкнешь: хоть и с горем пополам живешь, а все-таки лучше".

Варенька же в силу своей юности мечтает вырваться из рутины, хочет чего-то большего. Тем более, что Геранька - еще один персонаж с письменного стола - рассказывает Вареньке, как там "наверху" все прекрасно! И тут появляется корнет. Еще один персонаж, которого не было в романе, но это образ того иного мира, о котором девушка мечтает. Права она или нет, когда идет за ним, не нам судить.

Подозреваю, что она повторит судьбу Гераньки, которой сначала восхищались, а потом выбросили в окно за ненадобностью. Ведь и звучащий в спектакле романс на стихи Некрасова "Что ты жадно глядишь на дорогу" намекает на то же… Думаете, нашему времени не хватает таких вот мрачных историй?

Александр Адабашьян: Я не думаю, что время, которое мы сейчас переживаем, мрачнее того, что было до или будет после. Это определенная полоса нашей жизни. Не более. Это еще пока не апокалипсис… Доброселова у Достоевского в романе говорит: "Несчастие - заразительная болезнь". Я же считаю, что заразительно насилие. Мы переживаем всемирную умственную эпидемию насилия. Распространяется она воздушно-капельным путем, как и всякая эпидемия. Единственный способ спастись от нее - не ходить на собрания, не смешиваться ни с какими толпами, не лизать ни чужих задов, ни чужих тарелок, а стараться жить своей головой и опираться на те заповеди, которые ты исповедуешь. Вот и все.

Легко сказать - а как в такую пандемию насилия выживать художнику с его ранимой душой?

Александр Адабашьян: Важно чтобы то, чем ты занимаешься, соответствовало твоим внутренним искренним побуждениям и ни в коем случае не становилось отражением того, что лежит вне тебя. Следование необходимости, моде, тренду, всему, что может принести тебе успех, - это путь в сторону от себя. В этом случае ты становишься рабом чужих идей, чужих принципов, требований. Надо стараться от этого держаться подальше.

А разделять чужие взгляды (идеи, принципы), по-вашему, - значит, перестать быть художником?

Александр Адабашьян: Я думаю, да. Поэтому диссидентство меня никогда не привлекало, это всегда отрицание. То есть на всякое официальное "да", которое провозглашается с трубами и фанфарами, ты вынужден говорить втихаря "нет" или существовать с фигой в кармане. Это привычно называется у нас "позицией". Но это не позиция, это поза.

Если взять наших великих и всемирно признанных классиков, то ни у кого из них фиги в кармане не было. Я не заметил ее ни у Чехова, ни у Толстого, ни у Пушкина. Это были люди со своими принципами, со своими представлениями о мире - в своих произведениях они их свободно выражали. В тех же "Бедных людях" никакой фиги нет, а если бы была, то это был бы уже не Достоевский.

В программке вашего спектакля "Бедные люди" стоит возрастной ценз 12+. А по вашему мнению, какому поколению нужнее ваша версия романа?

Александр Адабашьян: Молодежи, взрослым. Тем, кто читал роман. Тем, кто в принципе читал Достоевского. Хотя бы что-то. Я не очень понимаю такой термин как "целевая аудитория". Например, когда мы с Анной Чернаковой делаем детское кино, мы договариваемся, что оно обязательно должно быть многослойным. Представьте этажерку, у которой много полок. Не все могут доставать до верхних, но это не значит, что этих полок там не должно быть. В спектакле мы постарались построить и наполнить смыслами много полок. Каждый дотянется до своей.

В этом и есть секрет русской классики, она всегда на вырост.

Ваши фильмы для детей и подростков - "Про Лелю и Миньку", "Катя-Катя", "Собачий рай" - до широкого проката так и не дошли… Кто-то лишает зрителя возможности расти?

Александр Адабашьян: Это проблема вечная. Способы, с помощью которых можно привлечь людей в кинотеатр, эксцентричны по отношению к задачам кинематографистов, снимающих воспитательное, духовное кино. Идеальной модели отношений между режиссером, продюсером и прокатчиком нет. Но перед тем как начать решать проблему, надо честно ответить на вопрос, что мы делаем: поучая - развлекаем, или развлекая - поучаем?

Я считаю, что образование без воспитания ведет к катастрофе. Пример очень простой - искусственный интеллект. Научиться им пользоваться может каждый, хотя он требует определенной технической подготовленности. Но мы столкнемся с проблемами гораздо более серьезными, если будем его использовать только ради получения выгоды, как инструмент для "облегчения" жизни. Жизнь он нам облегчит, но не ответит, ради чего жить. Это уже вопрос воспитания.

Воспитание должно предшествовать образованию, чтобы ты уже сам мог отличать зерна от плевел. Чтобы перед тем, как начать пользоваться тем же ИИ, ты знал, что извлечение прибыли - не первостепенная задача для человека.

Вы мимоходом упомянули свой новый фильм по повести Аркадия Гайдара "Судьба барабанщика". Как раз одной из тех книг, которые учат отделять зерна от плевел… А когда ждать этой кинопремьеры?

Александр Адабашьян: Сейчас на "Мосфильме" заканчиваются, скажем так, технические работы, и скоро, будем надеяться, картина выйдет. Дойдет ли до широкого проката? Хотелось бы, но… не все зависит от создателей.

Хотя вы правы: эта книга и экранизация, в которой мы не погрешили против автора, сегодня - нужная. Как говорил сам Гайдар - это рассказ не о войне, но о делах серьезных и суровых, не меньших, чем сама война. Еще у него была такая фраза про детских писателей: что есть такие люди, которые с хитростью назывались детскими писателями - а на самом деле готовили в нашей стране краснозвездную крепкую гвардию.

Что, кстати, подтвердилось. Поколение, выращенное на "Военной тайне", на "Тимуре и его команде", на той же самой "Судьбе барабанщика", выиграло Великую Отечественную войну. Во всяком случае, книги Гайдара и других детских писателей сыграли важную роль в воспитании тех, кто пошел защищать страну и вернулся с Победой. Тут есть над чем задуматься.