Эксперты "РГ" размышляют о героях и природе современного подвига

Объявленный президентом Год защитника Отечества заставляет задуматься, кто сегодня не только ценой своей жизни приближает нашу Победу, но и спасает цивилизацию от разрушительной и человеконенавистнической идеи нацизма. Почему одни из них остаются безымянными, а другие попадают в вечность, в чем природа современного подвига, размышляют эксперты "РГ".

Народный архив

Боец из Якутии сходится врукопашную с украинским военным - шесть дней, которые он провел в деревне под контролем ВСУ, заслуживают славы Алексея Мересьева. Как и трехнедельное противостояние с врагом Закарьи Алиева. Когда их подвиги войдут в учебники?

Елена Малышева, руководитель Национального центра исторической памяти при президенте России: Сегодняшняя история будет написана после победы: пока она создается на линии боестолкновения... А задача историка - сохранить исторические источники, факты, события, восприятие их обществом. В том числе и для того, чтобы не повторилась ситуация как сейчас с Великой Отечественной войной и с освободительной миссией Красной Армии, когда нам надо еще доказывать, что мы освободили Европу от нацизма. Да, нужен образ нового героя: традиционные стандарты, которые до этого буквально насаждались в паблике, в кинематографе, в литературе, сегодня не подходят под категорию героических поступков. Наш центр как раз собирает материалы для новейшей истории - так называемый "Народный цифровой архив с документами участников СВО".

А кто такой, с вашей точки зрения, современный герой?

Елена Малышева: Образ героя невозможно навязать извне. Он должен возникнуть из общественного запроса. Прежде всего, это человек, который аккумулировал в себе духовно-нравственные качества, которые одобряются обществом. Как Александр Матросов или Зоя Космодемьянская. Это собирательные образы, несмотря на то, что есть конкретные и фамилия, и подвиг. Говоря о Зое, мы не забудем Веру Волошину, а вместе с Матросовым вспомним более 400 человек, которые закрыли собой амбразуру врага. Вот эта собирательность сделала образ героическим. Мы увидели в нем, может быть, даже себя, своих знакомых и друзей. Мне кажется, что народный цифровой архив как раз даст нам почувствовать, что таких ребят на самом деле много.

Как происходит наполнение народного цифрового архива?

Елена Малышева: Прежде всего сведения поступают из семей, в том числе, к сожалению, и тех, где погиб сын, муж или отец. Я не могу забыть слова Ксении Семеновой, мамы погибшего героя СВО: "Сохраните историю каждого, как я хочу сохранить историю своего сына". Вот был крик души. В некоторых регионах архивы начали формировать документальные персональные коллекции участников СВО. Они делают это профессионально, в соответствии с рекомендациями Федерального архивного агентства. Музеи тоже создают экспозиции о героях с артефактами. То есть народный цифровой архив - это своеобразный путеводитель, база данных, карта памяти, чтобы было легко найти, в каком музее или архиве содержится информация о герое СВО. К слову, мы используем для интервьюирования участников СВО опыт работы "комиссии Минца". В декабре 1941 года, когда еще шла Московская битва, и кому-то, наверное, было не очень понятно, кто победит, при Академии наук СССР создали специальную комиссию и разработали опросник для интервью. Историки выезжали на передовую, в освобожденные города и разговаривали с бойцами и населением, чтобы сохранить народную память о войне.

Как пишут "жития святых"

Вероника Нуркова, руководитель лаборатории психологии личности Института психологии РАН: Герои необходимы. Это чемпионы по воплощению в жизнь вершинных ценностей. Сын-воин погибает, выводя гражданских из-под обстрела, отец становится на его место...Это античная по масштабу история. Жога - отец и сын. Если бы сын заменил отца - это было бы важное, но обычное развитие сюжета. А трагическая инверсия задает героизм. Когда общество консолидируется, начинает формироваться общенациональный пантеон героев. У нас ситуация, когда этот процесс только запускается: общество еще не собрано - у разных групп свои ценности и свои герои.

А если говорить о героизме не только на поле боя?

Вероника Нуркова: Да, героика "вдолгую" не менее важна, она связываетвоенную и мирную жизнь. Для меня, например, Александра Пахмутова - героиня очевидная. Не только выдающаяся творческая результативность (а она своей музыкой, кстати, "сделала" не одного героя), но и детство в Сталинграде, потом эвакуация в Казахстан. Героизм, который охватывает целую жизнь, мало кому подвластен. Вспоминается солженицынская Матрена и изначальное название рассказа о ней "Не стоит село без праведника". Для описания образцовых биографий героев существовал специальный жанр - "жития святых".

Почему все же одни остаются безымянными, а другие попадают в вечность? Как "делают" героев?

Вероника Нуркова: Чтобы подвиг остался в коллективной памяти народа, нужен талант если не Гомера, то Фадеева с Симоновым. Мастера способны облечь героизм в такую полуфольклорную форму, когда он входит в наш быт. Капитан Дмитрий Колесников с подлодки "Курск" стал героем песни - вошел в коллективную память.

Тогда почему не так энергично, как хотелось бы, создается мартиролог героев сегодня, когда вроде бы ясно, за какие ценности борется страна?

Вероника Нуркова: Но и герои Великой Отечественной были осознаны таковыми не сразу. За исключением тех, чей подвиг был образцом для немедленного повторения. Поэтому о Гастелло, Матросове, Космодемьянской люди узнавали мгновенно. Даже в "похоронке" писали, "ваш сын геройски погиб, повторив подвиг Матросова". Большие истории с продолжением стали появляться гораздо позже, боевой опыт должен был встроиться в повседневную жизнь. Коллективная память нуждается в организации. Да, есть движение фронтовых поэтов. Но где талантливое кино, проза? Требуется прямо сейчас, без отлагательства начать осмыслять сложные и неоднозначные темы, например, зависть к финансовому обеспечению наших военнослужащих или "штрафников" - возвращение с фронта бойцов с серьезным уголовным прошлым и уверенностью, что "фронт все спишет"? И пусть среди них будут и провокационные, и не слишком "идеологически выверенные" - таким образом общество осваивает новую реальность.

Что, с точки зрения психолога, нужно поправить?

Вероника Нуркова: Есть социальный заказ, журналисты пытаются сделать героев видимыми, но проблемы остаются. Одна из них - полная каша в подаче новостей. Вот открываю новостной сайт: умер от обжорства кот Крошик, и только третьим или четвертым номером - событие из зоны СВО. Я не призываю все свести к военным репортажам, и в Великую Отечественную войну были новости о театральных премьерах, речь об иерархии смыслов. Другая проблема, на мой взгляд, лингвистическая. Не знаю, насколько намеренно, но в освещении событий СВО слова военного лексикона заменяются эвфемизмами от корня "работа". Подобное "обытовление" принижает ежедневное противостояние смерти. Я считаю, что следует называть вещи своими именами.

Учителя на фронте

Перед глазами кадр из фильма "Именем героев". Там игумен Варнава, участник СВО, говорит "Война закончится, но Запад России не простит того, что никогда не мог победить ее. Он будет стараться уничтожить нас изнутри. Вот о чем надо говорить с молодыми". Не потому ли герои фильма - педагоги, священник и имам, ушедшие на СВО?

Михаил Кильдяшов, поэт, доцент Оренбургской духовной семинарии: Это кадр из документального кинопроекта "Именем героев" - 15 фильмов о педагогах, участниках СВО из Оренбургской области. Он стал частью "Разговоров о важном" в школах Южного Урала. Только священнослужители не воевали, они духовно окормляли, а вот учителя... Похожий на ваш вопрос ученики на передовой задали своему учителю 55-летнему Юрию Ломухину, директору школы села Островное Саракташского района. Он стал механиком-водителем БМП. "Кто, если не я?" или "А что я детям скажу?". - вот их позиция по умолчанию. Ломухину на войне ампутировали ногу. Учился ходить заново и ездить за рулем по родному селу. Вернулся к директорству. Его сын ушел на СВО добровольцем. Как-то так. Цепная реакция. Человек-герой говорит своими поступками.

Как до детей донести образ героев так, чтобы о них, как о Зое Космодемьянской и Александре Матросове, знали все?

Роман Максимов, кинодокументалист: Наши "Разговоры о важном" - это учебный материал для классных часов, но не вообще о героях, а о соседях, земляках. А когда о герое знают все - это явление массовой культуры. Здесь есть определенные законы и жанры. Они работали в СССР, и работают в Голливуде. Технология проста: создание образа героя. Берется харизматическая личность, которая восстанавливает справедливость, и ее образ встраивается в широкий медиаконтент. Мы, по Станиславскому, верим или не верим. Другое дело, американская справедливость одна, советская - другая, но общее у них в герое - желание ему подражать. Такой герой не низок, не высок, как Василий Теркин, прост и доступен как собирательное "я". И если я займусь спортом, научусь стрелять (пахать, изобретать, спасать), я закалю характер, как у него. В СССР эта технология работала потому, что мир взрослых был спроецирован в мир детей на всех уровнях. Россия устранилась и потеряла эти механизмы. На это место зашла англосаксонская культура, и уже не только в культурологическом, но и политическом смысле, когда инокультурные образцы из-за отсутствия своей галереи героев становятся почти "своими". Вот только мы пытаемся изобрести велосипед, который придумали древние греки и римляне. Герои Эллады творили подвиги ради собственной славы, герои Рима совершали их коллективно. Эти модели подвигов до сих пор остаются рабочими. И как для Римской империи главным мифом был сам Рим, так для советской империи мотиватором была идея построения справедливого общества. А индивидуальный подвиг, который прославлялся на Западе, хорошо работает в их модели цивилизации.

Что нужно сделать, чтобы дети на гаджетах смотрели блокбастер о героях СВО или ваш цикл "Именем героев", вы ведь через Q-код сделали мини-версию каждого фильма?

Роман Максимов: Нужно не столько переформатировать, сколько использовать существующий язык и форму массовой культуры, но насытить их своими смыслами по принципу рецепции - заимствования чужих исторических, социологических или культурных форм. То есть мы берем ту культурную среду - масскульт, в которой мы де-факто есть. В ней мы не можем говорить с народом высоким штилем. Но широкая культура питается элементами высокой. В любом саундтреке Голливуда миожно услышать и Рахманинова, и Мусоргского, и Чайковского. После "Гладиатора" я в Фейсбуке (экстремистская организация, запрещенная на территории РФ) спросил Ханса Циммера, откуда он взял такую пронзительную тему для мелодии фильма? Он ответил: "Это венские вальсы". Это и есть трансляция высокой культуры в массовую, когда образы героев отчасти будут мифологическими, отчасти - реальными.

Два отца

В "Именем героев" есть два героя - наместник Оренбургского Дмитриевского мужского монастыря игумен Варнава (Соколов) и имам-хатыб мечети в селе Покровка Соль-Илецкого района Юсуф (Рамиль) хазрат Кагырманов. Что нужно сделать, чтобы об этих духовных лидерах СВО, знали все?

Роман Максимов: Легендировать, но помнить: есть правда жизни, есть жестокая и страшная правда войны. На меня тоже мощное впечатление произвели игумен и имам. От игумена Варнавы исходит какая-то успокоительная радость. Он мне сказал то, что заставляет думать: "Чем ближе к смерти, тем больше жизни". Эта христианская радость, которая не понятна мирскому человеку, казалось бы, везде смерть, а он увидел изобилие жизни ("Где умножается грех, там преизобилует благодать"). У него блестящие глаза и тихая радость не потому, что он оттуда вернулся, а потому, что был с людьми, которые ходили по границе жизни и смерти. А Юсуф-хазрат поразил искренностью. Он говорит просто, но ему веришь, наверное, потому, что в его каждом слове, им пережитое. Причем у него за спиной еще и Чечня 90-х. Там он не был имамом, воевал. В фильме он говорит о том, что, находясь и в блиндажах СВО, и в Чечне, когда солдаты получали письма-треугольнички от детей, для них это был укол детского тепла в сердце. Говорил, что окреп после этих писем. И понял, зачем он в окопе. Мы тоже чувствовали, что будто взрослели рядом с ним. Ему, между тем, чуть за сорок.

Можно ли живых героев мифологизировать, и надо ли?

Роман Максимов: Мифология тоже нужна, но это художественный контент, в нем должны трудиться писатели, сценаристы, режиссеры. Это им, зритель, как Станиславский, скажет: "Верю". Или не скажет.

"Вот если бы ты был Эйзенштейн..."

Почему сейчас нет образа героя, о котором мы могли бы сказать: верим?

Михаил Кильдяшов: Я в Оренбурге преподаю в университете, где учатся и технари, и гуманитарии. Так складывается, что технари в основном воюют, а гуманитарии вначале со скепсисом относились к СВО. И вот недавно на экзамене у меня сидит их группа. Заходит должник по русскому языку, пришел с фронта. И рассказывает не как видел, а как бил и был бит наемниками, как входил в разграбленные ВСУ села, читал нацистские листовки и учебники на руинах школ. Краем глаза вижу, как скептики меняются в лице. Для них СВО идет "где-то в теленовостях", в других мире, а тут вдруг эта реальность в двух метрах в лице человека иных взглядов. Так в фильмах, которые мы сделали, герои, подобные туденту-фронтовику. И каждый герой садится рядом со зрителем. Он живой, как человек, но он уже легенда, как миф.

Новый кинематограф о героях СВО появился?

Роман Максимов: В кино, старшие коллеги пусть не обижаются, но новый контент они не создают, а расширяют свои возможности в рамках "старой" индустрии. А молодые режиссеры, им по 25-35, они голодны к творчеству, родились в информационном обществе, понимают, что нужно поколению СВО, знают, как и что делать, но приходят с проектом, а им в ответ: "Вот если бы ты был Эйзенштейн". Вторая проблемка - лицо нашего медиапространства, освоенное стендаперами из КВН. Стендап для русской культуры нетипичен, он цинично высмеивает недостатки человека. Стендаперы уже своего рода современные Хлестаковы. Став режиссерами, сценаристами, они все время как бы подмигивают, что не всерьез все. Вот сейчас они сыграют в патриотическое кино, а завтра они сыграют еще во что-то, что принесет прибыль. Мне один режиссер, когда ему предложили снять фильм об СВО, сказал: "Я поеду в провинциальный театр. Там люди, у которых на лицах что-то пережитое есть".

У каждого Маресьева должен быть свой Полевой

В этом противостоянии просматривается линия создания образа героя?

Михаил Кильдяшов: Как все в наше время - в муках. Я смотрел, как истории наших героев ложатся на бумагу. О них всех можно писать и снимать кино, но у каждого Маресьева должен быть свой Борис Полевой, а у каждой "Молодой гвардии" - свои Фадеев и Герасимов. Проблема в том, что мы не только граждански - эстетически не были готовы к СВО. Знаете, почему у нас великая литература о Первой мировой и Великой Отечественной? Потому что "Серебряный век" поработал на эстетику. А мы накануне СВО болели сверхпотреблением и постмодернизмом. А языком постмодернизма о героях не расскажешь, здесь нужен сакральный реализм, небесное в земном. Такие фильмы с созидательным зарядом скоро будут делать, а героям этих фильмов, песен, книг будут хотеть подражать, потому, как эти творения станут некоей иконой современности. Мы разворачиваем специальную культурную операцию.