На экраны вышел ромком "По любви" о застрявших в лифте незнакомцах

Наши киноавторы все увереннее осваивают стилистику советского кино, начиная, правда, не с самых ключевых лент. Новые "Девять дней одного года" не брезжат даже в перспективе. Но уже есть новые варианты комедий Андрея Тутышкина.

Рецензия на романтическую комедию «По любви»
© Российская Газета

Был такой замечательный актер-эпизодник и режиссер, снимавший милые картины о маленьких курортных недоразумениях, лучезарные, как июньское утро, и оставляющие после себя послевкусие леденца: киноводевили "Безумный день" или "К Черному морю". Это были комедии положений, чаще всего про любовь - чувство, живущее в людях независимо от стран, систем и эпох их происхождения. Зрители охотно это смотрели и успешно забывали, как только вкус леденца перебивался вкусом текущей реальности.

Ромком "По любви" дебютанта в полнометражном кино явно даровитого Бориса Милованова оставляет послевкусие кремового торта, которым еще не кинули для комедийного эффекта кому-нибудь в лицо. В нем многократно испытанный сюжетный ход: двое застревают в лифте. Парень и девушка. Исход зрителю известен сразу, с первой безуспешной попытки героев выйти на свободу, и дальше художественный вес фильма зависит только от того, как все будет придумано сценаристами и сыграно актерами.

Сценаристов Василия Ровенского и Бориса Милованова заинтересовали загадочные 36 вопросов, задав которые друг другу, люди, по легенде, непременно влюбляются. Их придумал американский профессор психологии Артур Арон, и уверяют, что еще не было осечек. Вопросы кучерявые - типа "Кого из знаменитостей ты позвал бы на ужин?" и так вплоть до "Расскажи о личном и спроси партнера, что он об этом думает". И потом надо ровно четыре минуты смотреть друг другу в глаза. Причем расспрашивать нужно в тихом месте, где никто не мешает.

Авторы фильма полагают, что тут ничего лучше застрявшего лифта не придумаешь. Профессор психологии сказал бы на это: "Дудки! А страх просидеть взаперти сутки?". И здесь первый повод для новых Станиславских вскричать "Не верю!". Негромко, неуверенно, но вскричать. Потому что в поведении будущих влюбленных есть все, кроме этой неизбежной в таких случаях краски. Они не какие-нибудь там клаустрофобы, встревожены крайне мало. И если собачатся, то потому, что у обоих только что случился раздрай с изменившими любимыми, обоих только что выгнали с работы и у обоих по случайному совпадению сегодня день рождения. Но оба интеллигенты: она - недооцененная Коко Шанель, он - возможно, будущий Пелевин. И потому собачатся корректно, иронично и артистично, хотя текст, вложенный драматургами в уста актеров Павла Табакова и Ангелины Стречиной, мог быть поостроумнее. У Шекспира в таких случаях Катарина с Петруччо в "Укрощении строптивой" собачились увлекательней. От этого и возникает зрительское наслаждение - от игры ума, отточенности реплик, неожиданности реакций, находчивости персонажей. Это сам по себе прекрасный "поджанр" - перепалки в вынужденно застрявшем действии, но он очень обязывает. Не всем под силу выдержать. В данном случаи авторы выдержали только частично. Поводов вскричать "Не верю!" слишком много, не буду перечислять.

Спасают - опять же частично - хорошие актеры. Ангелина Стречина в роли Валентины органично перевоплощается из разъяренной тигрицы в котенка урчащего, но всегда готового куснуть. Павел Табаков, который Арсений, чуть более кокетлив, чем надо бы, но подыгрывает с явным удовольствием. А то, что актеры, хорошо отыгрывая процесс скоропостижного влюбления в лифте, сами явно не верят в логику происходящего - это стало фирменным знаком нашего современного кино, так что не все заметят.

До того, как зрители дождутся неизбежного финального поцелуя, бедолаг вызволит из лифта неверный любовник Никита, который случайно живет в том же московском доме и случайно изменяет застрявшей в лифте девушке с любимой застрявшего в лифте юноши. Такая цепь невероятных случайностей тоже характерна для допотопных лирических комедий второго эшелона. Постсоветского Никиту симпатично играет Дмитрий Ендальцев. Его Никита всем хорош, но слишком ветрен и вечно под каблуком своей мамы, норовящей его отрегулировать. Мама у актрисы Алены Яковлевой - самый колоритный образ фильма. Она здесь выполняет функции старухи Шапокляк (в советском кино такие роли играли выдающиеся артистки жанра Ирина Мурзаева или Мария Миронова) - то есть сочетает старомодную элегантность с ухватками Бармалея, строга, непреклонна и всех готова поставить на место.

Если не считать ветрености Никиты, нестойкости отдельных девушек в обаятельном исполнении Анастасии Уколовой и непреходящей склонности наших лифтов ломаться, а дежурных по лифтовому хозяйству брать на лапу, в фильме нет плохих персонажей и плохо работающих механизмов, а есть общая картина прекрасной, шелестящей автомобилями и сверкающей вечерними огнями Москвы. Где живут веселые, находчивые и легко, в спортивном беге преодолевающие маленькие недоразумения люди.

То, что нужно зрителю после напряженного трудового дня.