Режиссер Николай Лебедев: большое видится на расстоянии

— Николай Игоревич, расскажите, как появилась идея фильма "Кракен"?

— Я люблю зрительские фильмы, которые увлекают так, что ты забываешь, что находишься в кинозале. В детстве я смотрел такие картины — они дарили ощущение многообразия. Я люблю и реалистическое кино, но реализма мне и в жизни хватает. Даже став взрослым, я цеплялся за впечатления детства — это спасает, особенно когда тяжело. Я хотел снять что-то в духе "Челюстей" Спилберга, правда, сначала думал про космических монстров. Изначально идею развивал Алексей Сидоров — замечательный режиссер и сценарист. Потом он отдал эту историю мне. Сценарий меня очень увлек: вроде бы реальная среда — подводная лодка, человеческие отношения. Но в ней герои сталкиваются с неизведанным. Мне показалось очень интересным рассказать эту историю на экране. Ну и, конечно, это зрелищно и увлекательно.

— Как долго проходили съемки?

— Съемки шли быстро, много времени заняла подготовка. Я работал над проектом больше трех лет — от сценария до финального монтажа. Съемки же заняли 54 дня. Очень сжатый процесс, но все получилось, потому что группа была классной.

— Искусственный интеллект сейчас активно внедряется в кино. Как вы к этому относитесь? Вы использовали ИИ в "Кракене"?

— Я думаю, что "клепать" одинаковое он может, но сам по себе не создает — скорее, все по-новому объединяет. Искусственный интеллект строится на опыте поколений. Искусство, и кино в частности, — это человеческая энергия и эмоция. Мы использовали ИИ как подсказку на уровне деталей, которые мы могли бы подсмотреть и по-своему использовать.

— Будет ли "Кракен" показан за рубежом?

— У кинопрокатчика есть планы по международному прокату, но точной информацией я не располагаю. Я предпочитаю не вмешиваться — пусть профессионалы делают свое дело.

— Как вы оцениваете современное российское кино в мировом контексте?

— Мне кажется, нам пора перестать комплексовать. В начале 2000-х я работал в США. Средний уровень американского кино вовсе не такой высокий, как кажется нам отсюда, издалека. Но мне понравилось, что у них зритель идет в кино — на хорошее, среднее, плохое. Для них это было нормой жизни.

— Во время пандемии зрители по понятным причинам предпочитали онлайн-кинотеатры походам в кино. Может быть, это стало причиной низкой посещаемости кинотеатров сейчас?

— Это тоже ударило, конечно. Но когда ты дома, тебя отвлекает окружающая среда. Недавно я был в кинотеатре и увидел, как иначе люди воспринимают в зале: они отключают телефоны, погружаются в процесс и получают совсем другие эмоции. Люди два часа находятся один на один с историей, с персонажами.

— Карен Шахназаров в интервью с ТАСС недавно сказал, что поход в кино объединяет людей. Помимо просмотра картины, общее впечатление от всего фильма у зрителей создает атмосфера в кинозалах, вы согласны с этим?

— Конечно. Кино — это не просто картинки на стене, это общение, это единая энергия зала. Если смотреть комедию, ужастик или фильм-катастрофу в зале, кино становится совершенно особенным. А дома, в одиночестве, я бы сказал, что ты просто получаешь информацию о фильме. Сейчас многие зрители судят о фильмах по трейлерам. Будет человек смотреть или нет, зависит именно от трехминутного ролика. Трейлер — это рекламный продукт, он может быть неудачным, а может быть удачным и обманывающим ожидания. Наивно судить о фильме по короткому рекламному ролику.

— Недавно ваш фильм попал в список картин, рекомендуемый школьникам Министерством просвещения. Как вы к этому отнеслись?

— Я к этому хорошо отнесся, потому что очень люблю фильмы из списка. Важно, что картины прошлого вновь востребованы. Новые поколения зрителей должны знакомиться с нашим кино так же, как юные читатели знакомятся с русской классической литературой. Это не только часть культуры, но и часть личного опыта. Те фильмы, что я смотрел в детстве, до сих пор влияют на меня. Без них я был бы другим человеком.

— Вам кажется, что показывать школьникам эти фильмы — это актуальная идея?

— Очень важно, чтобы это не стало принудительным. Я не педагог, но точно знаю: человек должен сам захотеть посмотреть фильм. Да, можно собрать класс и показать всем картину, но главное — чтобы зритель пришел в хорошем настроении, с внутренним желанием. Это как с человеком — если вы не хотите с ним встречаться, ему придется приложить много усилий, чтобы вы его услышали. А если вы открыты, то общение складывается сразу. Так происходит и с кино.

Глупо рассчитывать, что все ленты из списка понравятся школьникам. Важно понимать, что фильм — это не "рубль с золотом", а определенная авторская позиция, энергия. Фильм может сильно трогать сегодня, а завтра оставить равнодушным — это вопрос не качества картины, а моего состояния. Кино требует открытости, но оно должно быть сделано хорошо.

— Сегодня наблюдается явный тренд на ремейки. Как вы относитесь к этому явлению? Нужно ли осовременивать классические произведения?

Посмотрите на Пушкина — мы его читаем и перечитываем. Но, строго говоря, он редко создавал абсолютно оригинальные сюжеты. Взять хотя бы "Маленькие трагедии" или "Сказку о рыбаке и рыбке". Или вспомним Державина, его стихотворение "Памятник" — это, по сути, ода Горация ("Памятник" Г.Р. Державина — это вольное подражание оде древнеримского поэта Горация "К Мельпомене" — прим. ТАСС).

— То есть, по-вашему, любое произведение — ремейк?

— Конечно. Шекспир, например, практически не создавал оригинальных сюжетов — он пересказывал уже известные истории. Ситуации, которые он описывал, встречались и раньше.

— В таком случае можно ли считать "Кракена" ремейком?

— В прямом смысле — нет. Но жанровые элементы и формы, безусловно, уже когда-то использовались.

— Вы говорите об элементах. А как быть с ремейками в их классическом понимании — полными пересъемками?

— Я уже упомянул Шекспира, к примеру, Пушкин пересказывал сказки братьев Гримм, которые, в свою очередь, базировались на еще более древних источниках. Это не мешает нашему восприятию. Мы постоянно рассказываем одни и те же истории в фабуле, но каждый раз — по-новому. Именно авторский стиль, уникальное прочтение и становятся предметом искусства.

— Зрители склонны сравнивать новые версии с оригиналами. Это неизбежно?

— Сравнивать, на мой взгляд, ошибочно. Например, фильм Мартина Скорсезе "Отступники" является ремейком азиатской картины "Двойная рокировка". И лично на меня оригинал произвел меньшее впечатление: он был более прямолинейным, тогда как Скорсезе создал сложную многослойную структуру. И здесь вопрос "ремейк это или нет" не имел для меня никакого значения. Мы должны учиться воспринимать новое искусство с чистого листа. Если произведение работает как самостоятельное высказывание, если оно живет собственной жизнью — значит, оно имеет право на существование, даже если повторяет темы прошлого. Поверьте, любой фильм так или иначе содержит сюжетные линии, мотивы, элементы из уже существовавших работ.

Проблема в ремейках возникает, когда авторы пытаются формально повторить чужой успех. Это почти никогда не работает. Если целью является не создать собственную историю, а просто воспроизвести чью-то, то результат, как правило, получается неубедительным. Но если режиссер переосмысляет что-то через личный опыт — это уже другая история. Пример — Леонид Гайдай и его фильм "Иван Васильевич меняет профессию" (советская научно-фантастическая комедия 1973 года по мотивам пьесы Михаила Булгакова "Иван Васильевич" — прим. ТАСС). С точки зрения жанра это ремейк, экранизация, но режиссер остроумно и талантливо адаптировал пьесу Булгакова для кино.

— Как вы считаете, каких тем в современном российском кинематографе не хватает? Пришло ли время создавать художественные фильмы о специальной военной операции?

— На мой взгляд, бессмысленно искусственно пытаться определить, чего именно не хватает в кино. Это процесс поиска, сложный и внутренне противоречивый. Как сказал герой одного из фильмов Феллини, "он искал правду, которую не знал, но очень хотел найти". Думаю, это точная метафора пути любого художника. Я не знаю, чего не хватает, — я пытаюсь это почувствовать и понять. Важно то, что волнует лично тебя как автора. Только тогда можно говорить искренне и предложить зрителю что-то значимое. Что касается темы СВО — она широко представлена в информационном пространстве. Для художественного осмысления подобного опыта необходимо время. Во время Великой Отечественной войны снимались, по сути, либо агитационные ленты, либо комедии. Документальное кино тоже во многом служило пропагандистским задачам. Подлинное осмысление пришло позже — в 1950-х: "Летят журавли", "Баллада о солдате", последующие работы. Как известно, "большое видится на расстоянии".

— Рассматриваете ли вы возможность в будущем обратиться к теме СВО лично?

— Сегодня никто из нас не может с уверенностью сказать, что будет завтра. Я могу предполагать, но не более. Мой отец, происходивший из рода рязанских врачей, должен был продолжить семейную традицию, но война изменила все — он стал военным. Мой брат пошел по его стопам. Оба очень любили военное кино, отец даже собирал мемуаристику. Я — нет. Тем не менее я снял фильм "Звезда", потому что почувствовал необходимость поговорить с прошлым — с прошлым близких, погибших на войне. Такие истории не создаются по принципу: "Давайте-ка снимем". Создание таких картин всегда сопровождается внутренним диалогом с самим собой, сложным, противоречивым. Поэтому сегодня я не могу сказать, возьмусь ли за подобную тему. Но я ищу правду.

— Завершая нашу беседу, хотелось бы узнать о ваших планах и мечтах. Есть ли актеры, с которыми вы бы хотели поработать? И есть ли тема или история, к которой вы давно испытываете интерес?

— Я не ищу истории для актеров — я стремлюсь найти историю, а затем тех исполнителей, которые смогут органично в нее войти. Тем не менее я мечтал бы поработать с Алисой Фрейндлих и Аллой Пугачевой. Это уникальные личности, величайшие. Если я найду историю, которая будет волновать меня до дрожи — такую, ради которой захочется отдать несколько лет жизни, — тогда для меня будет важно найти наиболее точных и живых исполнителей, тех, кто сможет "поддержать" рассказ своей энергией. Тех, с кем мы будем понимать друг друга. Когда я начал работать с Данилой Козловским над "Легендой №17", он еще не был широко известен. Но меня это не волновало. Главное было то, что он горит этим, его отношение к истории, с которой он сливался на энергетическом уровне. И я не ошибся. Поэтому я ищу не громкие имена, а людей, с которыми чувствую личную творческую близость.