Запроса на духовность у россиян тоже нет

Как получилось, что власть все решает за народ, а народ безмолвно «хавает»? Почему со смертью Бориса Немцова Россия упустила свой шанс? Нужен ли ей этот шанс? Возможна ли свобода в современном мире? Как Ходорковский отказался от создания медиапроекта? Перед показом на латвийском ArtDocFest документального фильма «Слишком свободный человек» про Бориса Немцова режиссер Вера Кричевская ответила на вопросы портала Delfi. Вера Кричевская — одна из создателей нового российского телеформата. Она была режиссером и продюсером главных общественно-политических передач телеканала НТВ образца 1997-2004 годов: «Сегоднячко», «Антропология» с Дибровым, «Свобода слова» с Шустером», «Герой дня», «В нашу гавань заходили корабли», «Здесь и сейчас»… Трижды была награждена высшей телевизионной премией ТЭФИ. В 2008 году Кричевская стала сооснователем независимого телеканала «Дождь». И сама же хлопнула дверью, когда перед визитом в редакцию президента России Медведева гендиректор канала Наталья Синдеева сняла с эфира оскорбительный, по ее утверждению, выпуск телепроекта «Поэт и гражданин» (впоследствии «Гражданин поэт»), в котором Михаил Ефремов зачитывал написанные во злобу дня стихи Дмитрия Быкова. Роковым стал эпизод «Тандем в России больше чем тандем». Год спустя, Вера Кричевская сняла документальный фильм про «Гражданина поэта» и запустила круглосуточный телеканал мирового общественно-политического документального кино «24DOC», а через четыре года — кино про Бориса Немцова. Документальный фильм «Слишком свободный человек» будет показан 9 сентября в 20.30 в кинотеатре Splendid Palace в рамках фестиваля ArtDocFest. После просмотра зрители смогут пообщаться с Верой Кричевской. Через биографию Немцова можно рассказать новую историю всей России Delfi.lv: Как получилось, что именно вы сняли фильм про Немцова? Вера Кричевская: Через несколько месяцев после смерти Бориса Немцова продюсер Евгений Гиндилис предложил журналисту и моему соавтору Михаилу Фишману написать сценарий документального фильма про убийство. Для немецкого телевидения. А также помочь договориться о серии интервью. Фильм вышел довольно быстро, но он был очень телевизионным и близоруким — именно про факт заказного политического убийства на Москворецком мосте, а не про личность Бориса Ефимовича… Михаил очень расстроился. По большому счету, его сценарий почти не использовали, а при монтаже отбросили 90% снятого материала. В начале 2016 года Михаил попросил, чтобы я просмотрела всю его работу — пару десятков длинных интервью. Я была в шоке от того, что такие уникальные съемки оказались невостребованными. Хотя, наверное, для западного зрителя тот формат был более съедобен. Я предложила Мише сделать новое кино про судьбу новой России — для российского зрителя. Также нам стало ясно, каких героев надо доснять: договорились с Валентином и Татьяной Юмашевыми (зять и дочка Бориса Ельцина, — прим. ред.), Сергеем Ястржембским, Евгением Киселевым… К концу года мы сделали премьеру еще шершавой версии на московском «АртДокФесте», а к началу проката довели ее до ума… — На ваш взгляд, судьба Немцова отражает и судьбу России? Или наоборот. — Эти судьбы очень сильно переплетены. В течение 25 лет они играли разные роли друг для друга. И таких значимых людей, судьба которых полностью переплелась с судьбой России, в живых почти не осталось. Я бы назвала лишь одного такого — Анатолия Борисовича Чубайса, который был действующим лицом с самого начала: с конца 80-х и РСФСР, перешагнул через протесты на Болотной площади… Других таких нет. Немцов начал в 88-89-м годах и к своему расцвету, еще довольно молодым, дожил до тех реалий, в которых мы живем. У него была удивительная способность оказаться во всех ключевых местах в кульминационные минуты — Чечня, Кремль, Нижний Новгород, Норд-Ост, НТВ и т.д. Через его биографию можно рассказывать новую историю всей страны. — Немцов пришел в правительство России в 1997 году. А в 1996 году случилась история, о которой сегодня многие задним числом сожалеют: большая часть народа была за коммунистов и Зюганова, а к власти волевым усилием (в том числе и не совсем честными методами) привели Ельцина… Если бы тогда победили коммунисты — вряд ли бы Немцов оказался в 97-м в Кремле. — Не стоит забывать, что в Кремле он оказался не вдруг, по внезапному назначению сверху — до того Борис Ефимович дважды избирался губернатором Нижегородской области… Не хочу рассуждать о политике, да еще в сослагательном наклонении, но как раз из этого фильма зрители узнают, кто первым стал носителем идеи, что не надо было насмерть биться за победу Бориса Ельцина в 1996 году. Это центральный сюжет картины, за который мы боролись больше всего, искали архивные записи месяцами. Мы нашли интервью Немцова, в котором впервые прозвучала идея: не надо бояться проиграть 1996 год, пусть придут к власти коммунисты, завалят все, и Россия навсегда избавится от коммунистической заразы. — Причастные к созданию вашей картины журналисты рассказывали, что их поразило: в своих интервью либерально-демократические герои рассуждают так, как будто мнения и выбора российского народа не существует как такового, мол, как власть прикажет, так и будет, а народ безмолвствует. Сложилось ли у вас такое ощущение? — Это не совсем точная оценка. Скажем, одна из ключевых историй, рассказанных Евгением Киселевым — то, как он в своей телепрограмме «Итоги» еженедельно публиковал рейтинги «Если бы выборы президента произошли в это воскресенье — как бы вы проголосовали?» Как он сам говорит, ему удалось втянуть зрителя в игру на понижение — он показывал, как падает рейтинг Немцова в1997 году, и уже непонятно, кто был двигателем этого падения: сам Немцов, электорат или Киселев, который освещал падение рейтинга. И эти цифры — они не с потолка брались. В России на телевидении есть такое омерзительное выражение «народ схавает», очень модное в 90-е годы в «Останкино». К сожалению, это выражение будет жить, пока так легко управлять электоратом через СМИ. — Как вы познакомились с Немцовым и насколько тесно общались? — В отличие от многих моих знакомых и сотрудников телеканала «Дождь», я с Борисом Ефимовичем никогда не дружила. Здоровались и все — никаких отношений на короткую ногу. Меня даже коробило, когда Немцов приходил на «Дождь» и 20-летние ребята кричали ему «Боря, привет!» Познакомились мы в конце 90-х — он был постоянным гостем разных проектов телеканала НТВ. В 2000-м году мы с Савиком Шустером запустили программу «Свобода слова» — главное политическое ток-шоу в течение трех сезонов в России. Борис Ефимович приходил к нам часто. Программу закрыли в 2004 году, когда начался путинский застой, общественно-политические прямоэфирные программы стали убивать. Савик не знал, что делать — у него не было российского гражданства, а НТВ обеспечивало ему право на работу. Тут он встретил Бориса Ефимовича, который только вернулся из Киева, воодушевленный «оранжевой революцией». На тот момент общественно-политического ТВ на Украине не существовало — каналы работали по повесткам дня и «темникам», рассылаемым администрацией президента Кучмы. Немцов предложил Савику ехать в Киев и менять там медийный ландшафт. Буквально через неделю после разговора Немцов все организовал. Летом-2004 я встретилась в Москве с одним из самых известных украинских олигархов Виктором Пинчуком (зятем Кучмы, — прим. Ред.), владельцем крупного медиа-холдинга — он предложил срочно ехать в Киев и с сентября запускать там «Свободу слова». Меня интересовали гарантии того, что мы сможем работать, как хотим, ни с кем не согласовывая — он их дал и сдержал. Наша программа выходила в пятницу в семь вечера и заканчивалась в полночь, политики и ньюсмейкеры врывались к нам стихийно, все кричали — никак не могли насладиться ощущением свободы. Мы были счастливы, что многие проблемы решаются не в здании Верховной Рады, а в студии нашей программы. Журналисты местных газет и радио приходили в паузы и записывали происходящее в студии. Уже через год подобные политические шоу вышли практически на всех крупных телеканалах Украины — мы прорвали блокаду публичной дискуссии. Мало кто сегодня на Украине понимает, что все эти исторические процессы были запущены с легкой руки Бориса Ефимовича, случайно встреченного Савиком. И это был очень характерный эпизод из жизни Немцова: он общался со всеми, имел ко всем правильный подход, соединял самых разных людей, запускал лавины, двигал тектонические слои… — Но запустить подобные процессы в России ему все же оказалось не под силу? — Конечно, нет. — Тем не менее в интервью BBC вы говорите, что Немцов был бы для России шансом. На что? — На другой вектор развития. Конечно, нет смысла заниматься гаданием, что бы да как бы было, договорился бы Немцов с Чечней, что бы делал с экономикой… Но поражение правительства молодых реформаторов — Немцова, Сысоева, Чубайса, Хакамады — это самый большой потерянный шанс для России. Образованные, красивые, умные люди и редкий случай, когда правительство было самостоятельным органом, а не техническим придатком президента. Оно состояло из людей, которые (так мне кажется) видели Россию в западном мире с европейскими ценностями. Такое с новой Россией было лишь однажды — в 1997 году. И все, что произошло с этим правительством и Немцовым, огромная трагедия для России. — Вы считаете, что России нужно именно европейское развитие, а не «своя особенная стать», о которой последнее время много говорит, например, некогда апологет западных ценностей режиссер Андрей Кончаловский? — Я плохой спикер на эту тему, потому что я — носитель западных ценностей и живу в данный момент не в России, хоть бываю там и работаю постоянно. Про «особенную стать» понимаю мало и не имею права говорить про то, какой путь лучше. Будем говорить честно, в данный момент мне совершенно очевидно, что у россиян нет запроса на открытость, цивилизованность и толерантность. Есть запрос на сильную державу, мощную армию, изоляцию… — А на духовность, о которой сейчас много говорится, есть запрос? — Я считаю, что запроса на духовность в России нет… В какой-то момент я поняла, что все усилия сторонников европейских ценностей напрасны, потому что нет интересующихся и бенефициаров у западного пути. С этим ничего не поделать. — Ваш фильм называется «Слишком свободный человек». Что значила свобода в понимании Немцова? Разве можно быть совершенно свободным? — Совершенно — невозможно. В любом случае у тебя есть некие обязательства и ответственность перед кем-то. Если рассуждать философски, свободный человек всегда имеет свободу выбора, в том числе, обязательств и ответственности. И все же свобода должна строиться на соблюдении законов — это ограничения свободы или нет? Мы с Мишей названием фильма подчеркивали то, что Борис в любой ситуации оставался самим собой: не подстраивался под конъюнктуру, не шел на сговор с совестью, не обманывал себя… Да, он не был достаточно хитрым, не был политиком, в нынешнем понимании этого слова (где-то смолчать, где-то пойти на компромисс, где-то договориться), был неуправляем и говорил, что думал. Но он был честен перед собой. — Вы — одна из самых свободолюбивых персон русскоязычного ТВ. Когда Наталья Синдеева сняла с эфира выпуск «Поэта и гражданина», вы моментально положили на стол заявление об увольнении… Что для вас свобода? — В первую очередь это свобода выбора, возможность самой выбирать свою жизнь: что делать, что читать, кого любить, куда ходить, где и с кем жить… Я не могу работать из-под палки, делать то, что мне не нравится и в чем не вижу смысла. Я очень договороспособный человек, но совершенно не терплю, когда кто-то пытается корректировать мою работу, в зависимости от политической конъюнктуры. История с «Дождем» была глупой ошибкой Наташи Синдеевой, которую она потом признала. Сейчас у нас все хорошо, к пятилетию «Дождя» мы сняли пятисерийный сериал, в котором разобрали ту историю. — В 90-е вы формировали новое российское ТВ: были одним из основателей телеканала «Дождь», ваши программы трижды получали высшую телепремию «ТЭФИ». На ваш взгляд, какую роль телевизор сегодня играет во воздействии на умы? Его влияние растет или уменьшается? — Конечно, уменьшается, но привычка людей старшего поколения смотреть телевизор никуда не уходит — они привязаны к нему. И пока эти люди живы-здоровы, телевизор (даже уйдя в интернет) будет играть важнейшую пропагандистскую роль в обществе ближайшие много лет. Мне же самой сегодня противно что-либо знать про телевизор. Уже много лет в моем доме нет такого предмета. Конечно, иногда приходится заглядывать по работе, но в целом мне это противно и неинтересно. Это ужасно, что у меня нет другой профессии. — В 2014 году вы предлагали вышедшему тогда из заключения Михаилу Ходорковскому концепцию медиаплатформы с видеоконтентом. Позже вы говорили порталу Meduza, что «он не знал, чего хочет, в процессе менял задачи, а потом сказал, что это слишком дорого…». Что это было? — Это не я предлагала, а были люди, которые довольно долго предлагали мне что-то предложить Ходорковскому. В какой-то момент я согласилась и месяцев за пять разработала медиаплатформу. Как мне казалось, получилось что-то интересное, до сих пор не существовавшее. По моему мнению, на этой платформе мог генериться неплохой трафик и, главное, она должна была собирать аудиторию 18-25 лет, которую, вообще, непросто вовлечь в общественно-политический контекст. К моменту, когда концепция была готова, Ходорковскому уже стало неинтересно развивать медиа-направление. Слава богу, мы тогда еще ничего не начали делать. — Почему слава богу? — Потому что сейчас очевидно, что Ходорковский занялся политикой. Тогда это не было очевидно, и мы рассчитывали, что платформа будет строиться на принципах СМИ, когда между владельцем и редакцией — бетонная стена. Сегодня очевидно, что такого бы не случилось. А я ненавижу пропаганду в любом ее виде — будь она кремлевской или «Открытой России». Совершенно точно, мне неинтересно быть чьим-то партийным медиа. — Называя ключевых людей в судьбе России, вы сказали про Немцова и Чубайса, но не упомянули Ходорковского, которого многие называли одним из лучших претендентов на роль если не президента новой России, то премьера. Было даже предположение, что он стал бы хорошим премьером для Латвии. Вы не считаете Ходорковского судьбоносной для России личностью? — Не знаю. У меня нет никакого понимания этого человека. — Как фильм «Слишком свободный человек» принимали за рубежом? — Изначально наш фильм делался на российскую аудиторию — мы сознательно приняли для себя это непростое решение. В этом кино много деталей и исторических фактов, которые не будут понятны людям извне. У нас не было возможности объяснить, например, почему в нашей картине так долго говорит Михаил Фридман (банкир, совладелец «Альфа-групп», седьмое состояние России 14 400 млн долларов, по версии Forbs, — прим. Ред.). Наш зритель может это оценить — ему понятно, что Фридман такое подробное интервью дает впервые в жизни. К тому же монтируются его слова параллельно с Алексеем Навальным — это необычная встреча на одной площадке. Для западного зрителя это просто говорящие головы. В западном экспертном сообществе наш фильм приняли очень хорошо. У нас было несколько показов и еще будут по американским университетам и фестивалям — Нью-Йорк, Вашингтон, Майями. По их мнению, мы смогли раскрыть важный этап истории России. В Лондоне, совершенно неожиданно для меня, собралось три полных зала. Я была уверена в том, что придут лишь живущие там россияне, и не готовилась отвечать на английском языке, но такой публики оказалось немало. Они все правильно поняли. На территории Российской Федерации прокат был самым успешным прокатом документального кино за последних лет 15. Фильм прошел в очень многих городах. Я общалась с публикой в Петербурге, Москве, Ярославле, Нижнем Новгороде — это были самые светлые люди, которые всей душой переживали за судьбу России, за время, за будущее. Они анализировали, пытались понять, что происходит. — Связан ли ваш фильм каким-то образом с Латвией, где его покажут? — Нет, никак. Старшему поколению это наверняка будет любопытно — это отчасти и их история, которая началась в большой общей стране. А для людей всех возрастов это важно, потому что все происходящее на территории такого большого и сильного соседа, как Россия для Латвии, не может не вызывать интерес. Одна из стран, которая даже переводит наш фильм на свой язык — это Финляндия. Причем запросы поступили не от одной организации. У России с Финляндией исторически были сложные отношения, и финские территории входили в состав России… — Ваша жизнь как-то связана с Латвией? — Я родом из Петербурга. Ригу люблю с детства: очень часто в зимние каникулы мы садились с родителями на поезд в Ригу, жили в гостинице на Даугаве. Это был сказочный город, где зимой в цветочных магазинах продавали сирень — это казалось чудом. У меня есть несколько близких друзей, чьим родителям и бабушкам удалось бежать из Риги в 1938 году, в 90-е годы им вернули недвижимость по реституции, что мне кажется очень важным, правильным и справедливым. За последнее время была у вас дважды, в том числе на спектакле «Бродский/Барышников». Абсолютно европейский, уютный и теплый город с прекрасным юрмальским побережьем, где живет много моих друзей. Все это кажется очень гуманным и ориентированным на людей. Рада, что прибалтийским странам удалось победить в борьбе за свою независимость и выстроить свои миры.