«Первая голодовка как первая любовь»
Мария Алехина не отвечает улыбкой на улыбку, по крайней мере сегодня. Репетиции ее перформанса «Riot Days» только что закончились, на полтора часа позже, чем планировалось. Она сидит в одной из комнат клуба Mousonturm, вся в черном, с меховой шапкой на голове, и пьет кофе. Рядом с ней ее соратница Ольга Борисова. Почти через час состоится первое из двух представлений Pussy Riot Theatre во Франкфурте-на-Майне. Спектакль основывается на книге Марии, «Дни мятежа», которая, со своей стороны, опирается на историю Pussy Riots, а она, собственно говоря, считается известной. Если посмотреть спектакль, то поймешь: ее не знают. Билеты распроданы, гости разговаривают друг с другом. «Жаль, что сегодня нет здесь той хорошенькой», — говорит один из них. Он имеет в виду Надежду Толоконникову, и к сожалению это говорит о том, каким мир видит Pussy Riot. («Как они называются? «Reit ne Pussy?», — спрашивает другой. Феминизм, тебе еще кое-что предстоит). На сцене появляются музыканты Максим Ионов и Анастасия Ажиткова. Сразу после них Кирилл Мажека и Мария Алехина. Сначала она одета в пеструю маску балаклаву, фирменный знак Pussy-Riot, затем она снимает ее. Давно уже нет смысла скрывать ее лицо. На фоне видеокадров за спиной эта четверка скандирует для публики текст: «Прошло лето. Все раньше темнело. Путин сообщил, что он хочет в третий раз выставить свою кандидатуру». Они говорят по-русски, перевод виден сзади на экране. Предложения короткие и жесткие, ревет саксофон. Время от времени декламация переходит в пение. Как и книга, эта пьеса составлена из обрывков воспоминаний, этакий живой гибрид из бешенства и мудрости. Этот спектакль как заклинание, как возвращение в дни ареста в Москве в 2012 году после выступления в Храме Христа Спасителя. Эти женщины словно смеются над своей прежней наивностью Хотя эти актеры лишь просто стоят, динамика их слов затягивает зрителя в те события: он лежит без сна с Марией ночью, до того, как она идет в церковь. Он тайком проносит гитару мимо охраны. Он танцует с ней на алтаре и вместе с ней его вышвыривают из здания. Он идет с ней домой к ее сыну. «На следующее утро Филипп смотрел по телевидению „Диких лебедей“. „Я скоро вернусь“, — сказала я. Ему было тогда четыре, оставалось три месяца до его пятого дня рождения. Я (…) закрыла за собой дверь. И не возвращалась два долгих года». У Марии на сцене на груди крестик. Она снимает его, когда в середине спектакля еще раз надевает балаклаву, а потом снова надевает его. Кирилл начинает танцевать, она неподвижно смотрит на публику. В другой действительности, в следственной тюрьме она из-за бесчеловечного обращения отказывается принимать пищу. «Первая голодовка как первая любовь». Эти реальности перекрывают друг друга. Между первым действием и приговором проходит 25 минут. «Люди начинают забывать свою собственную историю», — говорит Алехина в интервью перед началом постановки. «Люди часто не думают, что что-то действительно может произойти. Никто не думал, что действительно может произойти Брексит. То же самое касалось выборов Трампа в США. Возможно, постепенно надо исходить из того, что эти вещи действительно происходят. Когда мы в феврале 2012 года прочитали в газете, что нас осудили, причем на возможный срок в семь лет, мы не могли в это поверить. Но это стало реальностью. Ты это видела.» В середине пьесы Мария садится на край сцены, совсем рядом, и закуривает. Она рассказывает о личном досмотре. О том, как тюремный врач потребовал, чтобы она сняла нижнее белье и раздвинула ноги. На ее просьбу закрыть предварительно дверь ей было сказано, что в церкви у нее с этим не было никаких проблем. Эти слова проносятся над зрителями. Между тем Кирилл поливает публику водой. В этом не было никакой необходимости, никто даже не думал о том, чтобы заснуть. «Все изменяет каждого» Ажиотаж вокруг Pussy Riot был на Западе в первую очередь прославлением хорошеньких молодых женщин как полит-икон, своего рода поп-проекции. Только сейчас станет понятно, получит ли их эстетика и их программатика поддержку в западных условиях. Однако, быть может, эту проблему обсуждают совершенно неправильно, потому что обходят самый главный момент: что у Pussy Riot пестрая, искусно рассчитанная поп-инсценировка натолкнулась на жестокую политическую реальность. На Западе они политические поп-звезды, а в России потенциальные заключенные и жертвы пыток. Экзистенциальное измерение стоит поперек их эстетической игривости. Одновременно их оппозиция по отношению к Путину и к российскому государству является на Западе их капиталом — как публичные личности они тем самым представляют собой раздражающий парадоксальный феномен. Но было бы ошибкой недооценивать механизмы поп-культуры в таком случае лишь потому, что здесь играет роль политика. Для поп-культуры важным является как раз балансирование на грани между существенным и китчем, ангажированностью и пропагандой, рефлексией и агитацией, критикой и утверждениями. А иногда поп-культура не балансирует, а стоит одной ногой на этой, другой на той стороне и прыгает туда-сюда, не обращая внимания на противоречия. На вопрос о том, изменило ли ее время, проведенное в тюрьме, Мария пожимает плечами. «Все изменяет каждого». Когда все уже позади и раздаются аплодисменты, артисты некоторое время забывают, что они все еще говорят по-русски и никто не понимает их слова благодарности. Мария Алехина кланяется восторженной публике. Теперь она улыбается.
