«Последний богатырь» раскрыл все секреты русской сказки

В поддержку новой отечественной киносказки «Последний богатырь» (которая очень успешно стартовала в российских кинотеатрах) выпущена целая энциклопедия: «От Лукоморья до Белогорья». Это необыкновенно роскошное, богато иллюстрированное издание, предназначенное для всех, кого интересуют «Секреты русской сказки» (таков подзаголовок этой прекрасной книги). Научным руководителем проекта и автором основного массива текстов выступила писатель и литературовед Наталия Будур; автор дополнительных текстов — Татьяна Пименова. Свой обзор они начинают издалека, с древнерусской литературы: жития, «хождения», воинские повести, былины, летописи («энциклопедии повседневной и политической жизни Древней Руси»). И постепенно, страница за страницей, мы узнаём, - что само «слово „сказка“ возникло в русском языке лишь в XVII веке, а до того времени эти памятники устного народного творчества назывались „баснями“», - что «первые десять русских сказок записал англичанин Самюэль Коллинз, врач царя Алексея Михайловича» (в 1667-м году он собрал их в книге, изданной, правда, на английском языке), - что «самой первой истинно народной сказкой» (то есть, сказкой, не имеющей аналогов в Европе) стала сказка о мизгире, восходящая «к русской шуточной песне о пауке, заманивающем в свою паутину жучков и комаров», - что «уральские сказы — более поздние, чем другие виды русских сказок, поскольку они появились вместе с первыми заводами на Урале», - что лубок — вовсе не русское изобретение, а китайское («До VIII века они рисовались вручную, а затем стали печататься с липовой доски»), и в Россию лубок пришёл только в XVI веке, - что лебедь — не только «одна из наиболее почитаемых русским народом птиц», считавшаяся олицетворением Руси, но что даже «в исторических документах встречается название Руси — Лебедия», - что «в 2004 году село Кукобой Ярославской области объявило себя родиной Бабы Яги»… И так далее, и так далее; «сказочной» информации тут — океан безбрежный. Возможно, именно поэтому «От Лукоморья до Белогорья» восхитит в первую очередь не детей, а родителей, тем более что тут так и говорится: Сказка народная никогда не была детской литературой, потому что не создавалась для детей, а предназначалась для взрослых. Поэтому для малышей сказки необходимо было пересказывать. Так что теперь любой, кто внимательно ознакомится с материалами энциклопедии, сможет выглядеть в глазах малышей настоящим эрудитом. Впрочем, книга в любом случае должна заинтересовать и толковых детей, стремящихся к новым знаниям, — ведь есть же ещё такие. Основа тома — весьма подробный и обстоятельный разбор русской сказки по составляющим её элементам. Вот все, к примеру, знают, что самый главный наш сказочный герой — Иван, но все ли помнят, что «Иванов в сказках великое множество: Иван-царевич, Иван-дурак, Иван Быкович, Иван — кухаркин сын, братец Иванушка, Ивашка — белая рубашка», а ещё Иван-горох, или Покатигорошек, Иван — медвежье ушко («отцом ему был сам медведь») и даже два Ивана — солдатских сына. Представлены тут, разумеется, и богатыри, причём не только хорошо всем знакомые, но и малоизвестные: «красавец с золотыми кудрями» Незнайко, прославившийся своими подвигами на «турецкой стороне» Балдак Борисьевич, «властители стихий» Усыня, Горыня и Дубыня (в этом же списке «малоизвестных» оказались почему-то и довольно знаменитые Садко да Микула Селянинович). Упомянуты также «богатырки» — существовавшие в реальности «девы-воительницы», «славянские валькирии», и «псевдо-богатыри»: «Один из них — болтун и позёр Аника-воин, который лишь рассказывает о своих свершениях и ничем особым похвастаться не может». Основных сюжетов об Илье Муромце одиннадцать: исцеление (два сюжета), Илья Муромец и Соловей-разбойник, Илья и Калин-царь, Илья и Идолище, бой Ильи с сыном, бой Добрыни Никитича с Ильёй Муромцем, Илья и голи кабацкие, Илья и разбойники, три поездки богатыря, Илья на Соколе-корабле с дружиной. Илья Муромец канонизирован Русской православной церковью, потому что был реальным человеком, жившим в XII веке. Он упоминается не только в русских сказках, но и в скандинавских сагах, где его называют кровным братом князя Владимира. {…} Он был действительно богатырского сложения — на голову выше человека среднего роста того времени. Его рост составлял 178 сантиметров; для сравнения: Александр Невский был ростом 158 сантиметров. Есть герой — есть и противник: в главе «С кем борются богатыри?» описаны Соловей-разбойник, Лихо одноглазое и киевская «чародейница» с чёрной душой Маринка Игнатьевна («С трудом, но одолел её Добрыня. И никто о ней не пожалел, лишь благодарили все богатыря за очищение города от воплощённого зла»). Из глав, персонально посвящённых особо опасным злодеям, мы узнаём, например, - что Кощей Бессмертный «сумел „просочиться“ и в поэму Александра Сергеевича Пушкина „Руслан и Людмила“ и предстал там в образе злобного бородатого карлика Черномора», - что «Водяной топит тех людей, которые забыли Бога, во время купания или при переправе через реку, поэтому на Руси боялись купаться без шейного креста и вечером после захода солнца», - что многоголовость Змея Горыныча — единственный его постоянный отличительный признак: «В разных сказках он может быть с хоботом, с ногами, с зубами и даже восседать на коне»… Но даже отрицательных персонажей авторы не склонны рассматривать однобоко — и временами встают на их защиту. Нам напоминают, что и злая мачеха вовсе не так плоха, как обычно кажется: «Именно благодаря ей падчерица учится быть самостоятельной и адаптируется к взрослой жизни». И говорят, что детям не следует бояться Бабая, «потому что им только пугают, а сам старичок ни одного ребёнка никуда с собой не забрал». И отвергают якобы клеветнически возложенные на Бабу Ягу обвинения в людоедстве («Нет ни одной сказки, в которой она бы прилюдно съела или зажарила героя») — забывая, видимо, о том, что втихаря убитые лесной старушкой жертвы просто не могли оставить об этом свидетельств… В главе «Девицы-красавицы русских сказок» указывается, что «такие девицы — идеал русской женщины, воспетый народом», тогда как «выведенный в сказке образ идеальной жены» — это Царевна-лягушка (но про неё — чуть дальше, в главе «Волшебные животные», где также рассказывается про лисичку-сестричку, глупого волка, козу-дерезу и мышку-норушку). Любопытно, что это в русском варианте сюжета о заколдованной принцессе её обращают в лягушку — в польских же сказках героиня оборачивается кошкой или мушкой, в эстонских — змеёй. Но герою всё-таки следует быть начеку — ведь даже Елена Прекрасная «иногда может выступать в роли злой и коварной жены, она обманывает своего мужа Ивана — купеческого сына и уходит со Змеем Горынычем». Последний, кстати, описан здесь как «страстный дамский угодник», поскольку «постоянно пытается похитить какую-нибудь красавицу». Не менее подробный рассказ — о волшебном оружии, о богатырском коне, о добрых волшебниках (есть подглавка «Святые в русских сказках»), волшебных растениях и волшебных птицах. Одна из самых больших глав — «Волшебные предметы»: тут и печь (которая «была, по сути, первым русским автомобилем»), и зеркало, и шапка-невидимка, и сапоги-скороходы, живая и мёртвая вода, молодильные яблоки, пёрышко Финиста, кольцо, ковёр-самолёт, скатерть-самобранка, клубок ниток, золотое блюдечко и наливное яблочко («сказочный аналог современного телевизора»)… «А вот волшебная палочка встречается в русских сказках нечасто», — сразу отвечают авторы на терзающий юных читателей вопрос. Чтобы повествование не показалось им скучным, тут не чураются использовать понятные нынешним детям слова (избушка на курьих ножках представлена как «умный дом», а про сказочную географию сказано, что это «часть квеста, который должен пройти Иван-царевич или несчастная падчерица») и время от времени задаваться интригующими вопросами: например, почему свистит Соловей-разбойник или «только ли из соображений гигиены Алёнушка запрещает брату пить из копытца?». Присутствуют в текстах и воистину поразительные факты: …Гороху в русском фольклоре придавали чудодейственные свойства. Так, крестьяне верили, что если положить три горошины в сброшенную весной змеиную шкурку, а потом зарыть в землю, то вырастет «дорогой цвет»: сорви его, положи в рот и будешь знать всё, что на уме у человека. Краткая выжимка из всего этого представлена в растянувшейся по всему тому «Азбуке сказки»: от Алёнушки с Иванушкой да «райской птицы» Алконост до молодильных яблок и старухи-волшебницы Яги. Тут тоже много любопытного: например, про зайчика мы узнаём, что это не только «образец кротости», но ещё и «так называемое животное-матрёшка, в котором таится смерть Кощея». А Колобок — это «герой „цепевидной“ сказки, где герои как бы „цепляются“ и повторяют действия друг друга». А Снегурочка и Снежевиночка — «две разные девочки», и различие в том, что «в сказке про Снежевиночку злая мачеха превращает падчерицу в камыш», из которого «пастух делает дудочку». И «в русских сказках основным героем является лиса-кума, тогда как в западно-европейских — лис»… К тому же помните ли вы, что в русских сказках есть такой персонаж, как Коток — золотой лобок, сказки про которого «строятся по аналогии со сказками о золотой рыбке»: Кот выполняет три желания старика, но «когда старуха решила стать Богородицей, кот ничего не ответил и ушёл в пень. Старик вернулся домой и вместо дворца нашёл прежнюю ветхую избёнку и жену свою в прежнем виде. Дополняет описанное великолепие раздел биографических справок, в котором читателей знакомят с судьбами тех, кто внёс особенный вклад в «сказочное дело», а это: - составивший «свод русских сказок» и предпринявший «первую попытку классификации сказок» Александр Афанасьев, - собравший около тысячи сказок Владимир Даль («Основным для Даля в его «сказочном» творчестве был не сюжет и не знакомство читателей с устным народным творчеством, а демонстрация богатства русского языка»), - семейство Васнецовых — не только Виктор Васнецов, который «был сказочником, создавшим первые сказочные картины в русской живописи, которые сейчас знает каждый ребёнок», но в общей сложности «три знаменитых художника и один фольклорист» — собравший «более 350 народных песен северной России» Александр Васнецов, - а также один из главных портретистов сказочных персонажей Иван Билибин, выдающийся художник Михаил Врубель и актёр Георгий Милляр, о котором мы ещё скажем чуть ниже. По своим научным достоинствам издание Афанасьева превосходило даже знаменитое собрание братьев Гримм, поскольку Афанасьев почти не вносил правок в тексты и включил разные варианты сказок, чего не делали братья Гримм. Внушительный справочный материал подкреплён и собственно сказками, но их немного, с дюжину. Причём это не только такие хорошо известные вещи, как «Сивка-бурка», «Царевна-лягушка» или «Царевна, разрешающая загадки», но и много реже встречающаяся сказка «Арысь-поле», например, или вариация узнаваемого сюжета «Змей-царевич и аленький цветочек» — для полноты, можно сказать, счастья. А вот, к слову, хорошо памятный многим пример так называемой «докучной сказки»: Жил-был царь, у царя был двор, на дворе был кол, на колу мочало, не сказать ли сначала? Фрагмент из фильма «Последний богатырь» «Киношная» часть на общем фоне столь впечатляющего издания не так уж и велика: назойливого акцента на новой диснеевской киносказке авторы делать не стали. Но уже на первых страницах объяснили, для чего фильму нужна эта книга: …Традиционное массовое понимание сказочных персонажей настолько устоявшееся, что необычный взгляд на героев может пробудить в зрителях интерес и желание разобраться в таких перевоплощениях. Ведь добро может оказаться злым, а зло неожиданно может стать добрым. Именно эта идея и заложена в авантюрно-приключенческой комедии «Последний Богатырь». Многие уже могли самостоятельно убедиться в том, что в картине взгляд на сказочных персонажей действительно необычный. Помня о будущих зрителях, книга не выдаёт всех тайн, но старается представить героев ленты не самым стандартным образом. Справа от красивого фотопортрета имеется витиеватое словесное описание (например, про Василису пишут, что она, повстречав Ивана, чувствует, «как тает её сердце, опасается показать слабость и не знает, как поступить») и «досье» посуше, включающее в себя следующие пункты: происхождение, социальный статус, девиз (у Ивана их даже два: «Каждый сам за себя» и «Хочешь жить — умей вертеться»), волшебный навык, сильные и слабые стороны, эволюция. Но, опять же, никаких спойлеров — и даже отметив девиз Добрына Никитича («Править вечно!») и его слабые стороны («Тщеславие, лицемерие»), здесь умолчали о его истинной негативной роли в сюжете. Более содержательны те развороты, где рассказывается о создании того или иного образа; тексты сопровождаются эскизами, вариантами, фотопробами. Тут можно узнать, что Ивана современного и Ивана сказочного соединил похожий на кольчугу свитер крупной вязки, а нужный цвет для Василисы — тот, что подчеркнул бы её двойственную природу («и девушка, и лягушка»), — получился «путём проб и ошибок — окрашивания льна в разные оттенки зелёного, изумрудного и бирюзового». Прообразом костюма Ильи Муромца «стала нижняя рубаха Ивана Грозного, которая хранится в Оружейной палате Московского Кремля», — это наиболее древняя «из сохранившихся рубах Древней Руси». Ткань для её киношного двойника привезли из Индии. Оттуда же — и ткани для всех костюмов Варвары, причём вышивка на подоле её праздничного наряда (как и некоторые другие элементы) была заимствована из старинных сари. Шлейф же «в виде крыльев, который ниспадает на пол позади актрисы», лишний раз подчёркивает «связь этого образа с совой», в которую злодейка несколько раз преображается по ходу развития сюжета («Прообразами были сирин, алконост, гамаюн, которых мы знаем по картинам Виктора Васнецова и Ивана Билибина»). Вышивка карельских фартуков XVIII века отразилась на фартуке Бабы Яги. Вообще, в её костюме особенно важны были национальные мотивы — и в качестве прообразов были выбраны «национальные костюмы народов Севера — карельские и финно-угорские». А финно-угорские орнаменты в виде орлов стали частью доспехов Кощея Бессмертного — металлическими пряжками для ремней (сами же доспехи подчеркнули «героическое, почти рыцарское прошлое Кощея»). Добавим к этому перечислению ещё парочку занимательных кинофактов из данного фолианта: в сцену встречи Ивана со странным старцем ненароком впрыгнула лягушка («Съёмочная группа сочла это символичным»), а в Избушке на курьих ножках хранится та самая Книга мастеров, про которую была предыдущая — первая — российская диснеевская сказка. Но укажем, наконец, и на очевидный минус «От Лукоморья до Белогорья»: при всех отсылках к фильму «Последний богатырь», здесь не то что нет его выходных данных, но даже не названы люди, его создававшие: ни художники, о работе которых рассказывается, ни актёры, чьи персонажи столь детально описываются, ни режиссёр, который, между прочим, сам нарисовал эскиз портрета, ставший «основой для финального образа Чуда-Юда». Вот это — плохо, тем более что авторы книги не забыли отвести отдельную главу лучшим советским экранизациям русских сказок. Разве не логично было бы вписать в ряд исполнительниц роли Бабы Яги Елену Яковлеву, а не столь большой список Кощеев дополнить именем Константина Лавроненко?.. Похоже, что поторопились — и не успели. С кино — но уже с другим — связан и очевидный ляп, не выверенный редакторами в спешке. Дважды в книге упоминается киносказка «Там, на неведомых дорожках…», но на одной странице говорится, что Бабу Ягу в том фильме играла Татьяна Пельтцер (и это верно), а на другой — что Майя Булгакова (которая — и об этом тут тоже пишется — перевоплотилась в Бабу Ягу в ленте «Лада из страны берендеев»). Промах иного рода: перечисляя киновоплощения Бабы Яги, авторы книги зачем-то (и совершенно зазря) вспоминают и про одноимённый франко-итальянский эротический ужастик 1973-го года, где подаренная Ягой кукла способна убивать людей, которых фотографирует главная героиня. К русским сказкам та Баба Яга имеет приблизительно такое же отношение, как и завязавший киллер Джон Уик — который, впрочем, со своим неожиданным прозвищем здесь, по счастью, не упомянут. Хочется верить, что эти невольные ошибки — единственные в столь прекрасном и сверхинформативном издании. В любом случае, главной Бабой Ягой мирового кино был и остаётся Георгий Милляр, сыгравший её добрый десяток раз (а всего его фильмография «насчитывает более сотни картин»). И надо ли напоминать, что он же — ещё и «коронованный Кощей нашего кинематографа»?.. Помимо биографической справки книга приводит и два воспоминания замечательного актёра. Из одного следует, что прообразом Яги выступила увиденная им «старая-престарая гречанка» — она пасла коз в Ялте, «сгорбленная, нос крючком, недобрый взгляд, в руках короткая палочка». А про своего Кощея Милляр «рассказывал, что лошади, на которой он снимался в фильме, завязывали глаза, чтобы она его не сбросила от ужаса»: столь страшен был грим, да и сам артист ещё не вполне оправился от малярии. Кстати, тот фильм Александра Роу надолго закрепил в сознании советской детворы иное написание отрицательного героя: «Кащей Бессмертный», — и правильны оба варианта. Вот что вспоминал великий режиссёр-сказочник об одной из первых своих картин, премьера которой состоялась 9-го мая 1945-го года: В 1941 году в затемнённой Москве собрались мы, киносказочники, и, обсудив, решили в присущей нам сказочной форме создать фильм об исконном патриотизме русского народа; о сильных могучих богатырях — наших великих предках, об их храбрости, мужестве, беззаветной любви к Родине — в общем, иносказательным языком киносказки, избегая прямых аналогий, рассказать о грозных событиях тех дней. Во вступительном слове создатели этого воистину сказочного тома обещают, что из него «вы узнаете о том, как появилась сказка, как развивались классические фольклорные образы на протяжении сотен лет и даже какими они, возможно, могут быть в будущем». Подводя же итог, авторы напутствуют закрывающих книгу читателей: Традиции продолжаются, и мы ещё не раз встретим любимых героев на страницах книг и на экранах кинотеатров. Какими они будут — зависит от нас, наших знаний о них, нашего любопытства и неравнодушия.