«Известия»: Четыре года надежды

Приближается четвертая годовщина начала войны на юго-востоке Украины. Гражданскому противостоянию в Донбассе конца не видно. Обстрелы территорий ЛНР и ДНР не кончаются, о смещении фронта — а с ним и границы — в ту или иную сторону речи тоже не идет. Но жизнь продолжается в любых условиях. Несмотря на то что многие здесь остались без дома, люди ставят спектакли, ходят на концерты и верят, что мир в Донбасс еще вернется. Корреспондент «Известий» объехал Донецкую Народную Республику, чтобы узнать, как выживают в условиях «и войны, и мира» простые дончане. Вернуть дом Найти в январе 2018 года в Донбассе человека, который станет с порога делиться хорошими новостями, непросто. Впрочем, мазать действительность одной только темной краской тоже было бы неправильно. Жизнь продолжается в любых условиях, даже если тебе приходится третий год мыкаться по съемным углам, а родной дом давно превратился в груду кирпичей. Марина Гладких с мужем и двумя ребятишками снимают квартиру в двухэтажной малосемейке на окраине Донецка. Платят только за коммуналку — тысячу рублей в месяц. Повезло, знакомые помогли. Район тихий, обстрелы слышны, но сюда ничего не прилетает. Правда, потолок протекает — если дождь, пол заставлен тазами. Но это мелочи. Главное, живы все. И крыша над головой есть. В комнатах уютно. По стенам гирлянды после Нового года, на стеклах бумажные снежинки. Марина на хозяйстве. Муж — вчерашний ополченец — шабашит на стройке. До войны они жили на улице Автострадной в Октябрьском районе, точно по соседству с аэропортом. Просторный дом. Огород. Летняя кухня. От того дома на Автострадной сейчас осталась только груда мусора: камень, металл, бетон — всё вперемешку. Даже фундамент выворотило. А вот летняя кухня цела. А еще нетронутым остался уголок дочки Вероники на огороде — стайка для цыплят, миниатюрный ручной колодец, фарфоровый еж и гномы, резной скворечник. — Выехали сразу, как только обстрелы начались — прятаться-то негде, — делится Марина. — Первое время в селе жили в Старобешевском районе у родни. Но работы там никакой, вернулись в город. В дом периодически наведывались грядки засеять, прибраться. Однажды сын Сережка приехал, а тут обстрел. Забился во флигель. На крышу что-то рухнуло. Выбрался, как стихло. Чувствует, ногу печет. Задрал штанину, а там под коленом кровь. Бросился к соседу дяде Васе, тот перевязал и на багажнике на велосипеде до медпункта довез — скорая ведь сюда не ходила. Два осколка вынули. Врач сказал: «Бегать будет». Уже бегает. Старый дом власти обещали отстроить, когда — неясно. Пока сами потихоньку завалы разгребают. Тянет к себе земля. Дочка едва-едва о войне помнит, и та упросила завести в квартире цыплят, как раньше. — Что на Новый год подарили?— спрашиваю я семилетнюю Веронику, которая, будто и нет невзгод, светится как солнце. — Новые чашки, — отвечает. — А что загадывала? — Палочку волшебную, чтобы вернуть старый дом… Рыбников и Челентано «Что бы ни происходило, но культурная жизнь у нас не затихает», — обязательно похвалятся вам в Донецке. В драматический театр, где в новом году представили премьеру «Юнона и Авось», не достать билетов. Аншлаг и в соседней «Донбасс-опере». — В 2014 году мы открылись в октябре первыми среди театров Донецка, — рассказывает главный режиссер «Донбасс-оперы» Оксана Антоненко. — Сначала бесплатно — люди потоком шли, так хотелось отдохнуть, забыться. Это самые дорогие для нас спектакли. Артистов и музыкантов не хватало, половина разъехалась — начинали с одного представления в неделю. Сейчас практически весь штат добрали — 300 человек. Поредевшую труппу дополнили ребятами из Донецкой консерватории и Луганской академии искусств. Восстановили «Золушку», «Травиату», «Щелкунчика», «Лебединое озеро». Поставили балет-феерию «Малыш и Карлсон». В прошлом году к 85-летию театра — мюзикл «Буратино» на музыку Алексея Рыбникова. Сейчас даем по три-четыре постановки в неделю, как до войны. Отдельная история — самодеятельные студии Донецка, где люди собираются и делятся, кто чем умеет: сценическая речь, йога, вокал, танцы. Стоимость занятий — 50 рублей или «донейшн» (свободный взнос). Пространств таких немного, одно из них — «Театр друзей», подготовивший в начале года на базе Донецкого городского молодежного центра концерт к 80-летию Адриано Челентано. Без указки сверху (которой, собственно, и нет), по своей инициативе. Десять молодых ребят в течение полутора часов исполняли песни итальянского певца. Зал был полный. Концерты в городе — редкость, каждый — событие. На базе Республиканской библиотеки для молодежи проводятся бесплатные занятия по фотографии, английскому языку. Читателей мало, новых поступлений книг не было лет шесть. Фонды пополняются только за счет подарков: уезжает человек, приносит семейную библиотеку: возьмите, зачем пропадать богатству! — Не хочется совсем загибаться, превращаться в пыльное, никому не нужное заведение, — говорит ведущий методист библиотеки Светлана Некрасова. — Привлекаем людей как можем, организуем вечера. Два года проводим библионочи. На первую встречу пришли человек 300, до утра осталось 50. Мы спустились в подвал-гостинку и заперли дверь на ключ до шести часов — комендантский час, выходить нельзя. Чай пили, читали стихи. Люди по общению соскучились, говорили, говорили. Утром расходиться надо, а не хочется. В начале войны Света уехала в Нижний Новгород. Устроилась по профилю, светил карьерный рост… Но вернулась — дома нужнее. Тем более оставленное место пустовало: никто не шел в библиотекари-методисты. — Все сейчас жалуются на жизнь, — говорит Светлана. — Да, сложно. Но не всё так плохо. Вакансий хватает — все столбы в объявлениях. Я работаю на трех работах — в библиотеке, пединституте и училище культуры. В итоге набирается 15 тыс. рублей в месяц. А еще, как ни парадоксально, но сегодня у нас время возможностей. Многие ниши пустуют — тематические кафе, культурные площадки, фотогалереи. Почти ничего нет, а спрос огромный. Всё необходимо создавать с нуля. Кресты без имен Одна из неразрешенных проблем в Донбассе — пропавшие без вести. Так получилось, что в Донецке (а также в Луганске) никогда не было собственного бюро судебно-медицинской экспертизы. Во время войны сотни людей предавали земле, так и не опознав. Многих хоронили, перепутав, под чужими именами. Целые аллеи на местных кладбищах сегодня заполнены крестами с номерными знаками. Ни фамилии, ни зацепки — «неизвестный». В феврале прошлого года в столице ДНР удалось открыть такое бюро — деньги выделили частные жертвователи из России. — С 2014 года и по сей день в Донецкой республике зарегистрировано более 4,5 тыс. погибших, но это только те, кто официально прошел через морги, — рассказывает начальник новообразованного центра экспертизы Дмитрий Калашников. — У каждого трупа в свое время мы брали на хранение биологический материал — кровь, ногтевую пластину, фрагмент кости… что удавалось. Более 400 человек из этого списка оказались не идентифицированными — неизвестно кто. Плюс огромное количество убитых прошло мимо моргов — захороненные самостоятельно, сваленные в могильники, оставленные на поле боя. Задача бюро, объясняет Дмитрий Калашников, — помочь обрести имена этим 400 безымянным, а также тем, кого еще предстоит найти. В медцентр уже поступило необходимое оборудование — самое простейшее, на дорогое не хватает денег. Обучение в Москве прошли пять врачей. Начато генотипирование имеющихся биологических материалов — составление ДНК-паспортов. На сегодняшний день обработана треть базы — 150 человек. На создание полного каталога понадобится еще не менее года кропотливого труда. Идентифицировать специалистам удалось уже 10 человек, включая жертв обстрелов последнего года. Среди тех безымянных, от кого осталась проба крови на марле да номерная могила, — русский доброволец из Саратова, погибший в бою в 2014-м. В Минобороны ДНР обратился отец пропавшего мальчишки: «Помогите найти». Отца перенаправили в судебно-медицинское бюро. Сопоставление данных подтвердило: есть такой. Нашелся сын. Пленница из Мариуполя В самом конце 2017-го состоялся первый за полтора года обмен пленными между республиками Донбасса и Украиной. Одним из тех 233 счастливцев, кто попал в заветные списки и вернулся в ДНР, стала 22-летняя Света Акимченкова, просидевшая в заключении в Мариуполе 2 года и 10 месяцев. Мы встречаемся с ней в общежитии Донецкой больницы профзаболеваний, где временно разместили освобожденных. Вход посетителей — в строго обозначенные часы. Охрану осуществляют люди с оружием. Побеседовать удается у входной двери на лавочке. — Родом сама я из Мариуполя, там до сих пор мама, папа, сестренка, — начинает совсем юная еще девушка историю, которую она столько раз диктовала следователям во время многочисленных допросов. — В 2013-м поступила учиться в Донецк на оператора почтовой связи и телеграфиста. Жила в общаге. Каждые выходные старалась выбраться домой. После начала военных действий эти выезды стали всё сложнее — украинские пограничники смотрели на нас косо, долго мурыжили на КПП. В конце 2014-го я приехала к родителям на несколько месяцев, каникулы нам продлили до апреля. В Мариуполе Света поселилась в частном доме — хотелось самостоятельности. Через несколько дней ей позвонил хороший друг из Донецка и попросил приютить товарища, готового платить за жилье. Девушка согласилась — дом большой, а денег не хватало. Приехал вежливый молодой человек в пальто и шарфе, представился Николаем. Она выделила ему комнату, передала дополнительную связку ключей. Далее события развивались стремительно. — Утром 27 марта я шла к маме, позвонила ей, сказала: «Буду через 20 минут». По дороге меня остановил мужчина: «Покажи телефон и документы». Я достала, он тут же убрал их в карман и силком затолкал меня в стоящую рядом машину. Там были другие здоровые парни. Они начали на меня орать, материться: «Подельница, террористка!» После этого увезли в милицию и стали допрашивать. Выяснилось, что квартирант в пальто и шарфе — активист «Русской весны» Николай Гриненко, еще зимой подорвавший железнодорожный мост и застреливший день назад бойца подразделения «Сокол» и ранивший еще двоих. Накануне в шесть утра его окружили в доме Светы, но взять живым не успели: Николай покончил с собой. Девушку свозили на опознание тела и предъявили статью «Участие в террористической организации», срок от 8 до 15 лет. На третий день об участии дочери сообщили маме, которая ждала ее прихода «через 20 минут». Две недели Свету держали в ИВС. Во время допросов сломали два ребра. После отправили в СИЗО, где без вынесения приговора она просидела почти три года. — Ничего не подписала, — говорит девушка. — Что помогало держаться? Плакала много, выплескивала весь негатив. Ну и ты сильнее в тюрьме все-таки становишься, начинаешь бороться за себя. Хотя в последнее время уже была на грани отчаяния, не верила ни во что. Три раза за прошедший срок Свету вносили в списки на обмен. Но каждый раз срывалось: «Будешь сидеть». А 13 декабря 2017 года вдруг сообщили: «Акимченкова, готовь вещи, завтра в 9 утра будет суд». На следующий день во время заседания объявили: «Арест снимаем». После этого отправили в Святогорск, где собрались полторы сотни человек на обмен. В назначенный час всех посадили в четыре автобуса и повезли до границы. На пункте пропуска, как только ДНР передала свою партию пленных, один из автобусов — последний — украинская сторона развернула и отправила обратно по изоляторам (в салоне находились 60 человек)… На новом месте вчерашние заключенные проходят реабилитацию. Важная часть процедур — беседы с психологами, где есть возможность впервые за долгий срок выговориться, излить душу. На полгода всем желающим предоставляют бесплатную комнату в общежитии с оформлением прописки. По окончании реабилитации Света планирует пойти в лицей, где училась на почтового оператора, чтобы забрать диплом, который ждет ее с апреля 2014-го. Надо трудоустроиться — сейчас она рада любой работе, — затем снова поступать. На этот раз в вуз — медицинский или юридический. А еще она очень ждет мать, которую так хотела обнять целых три года. Сергей Прудников Оригинал публикации