Патриархат vs божественная андрогинность

Дорогой Валентин, кажется, что твоя статья «“Возвращение” Арсения Жиляева и саморазрушающийся патриархат» стала первой серьезной попыткой анализа искусства космизма в контексте современной идеологии. Ты один из немногих русскоговорящих людей, кто пошел в своих размышлениях дальше дежурных «демшизовых» страхов про слабый космизм или же ссылок на русскую мафию, выкачивающую из отчизны последние живительные соки исторического авангарда. Этот (пусть пока и беглый) обзор беспорядочных связей постгуманизма, философии Федорова, сталинизма и соц-арта уже дает возможность использовать его в качестве контурной карты для ориентирования на этом минном поле. Замечу, что некоторое время назад с аналогичной попыткой выступила — и довольно успешно — Марина Симакова (дополненная английская версия ее текста до сих пор является одним из самых востребованных ресурсов для желающих разобраться в теме). Но в своей статье она главным образом пыталась артикулировать философский ответ на вопрос о том, почему космизм является привлекательным для современных художников. Разбор болевых точек не был основной целью Симаковой — на эту тему мы попытались побеседовать отдельно вместе с ней и Антоном Видокле. Материал вышел только на бумаге в книжке Art Without Death: Conversations on Russian Cosmism. Русского перевода не существует. А жаль. Тема для космизма очень важная. Возможно, в рамках нашей переписки имело бы смысл этим вопросом озаботиться. С другой стороны, мы с коллегами больше всего внимания уделили критике лекал восприятия космизма именно в западном контексте, который либо техно-утопический (тогда Федоров выступает как один из отцов левого акселерационизма и пост/трансгуманизма), либо же правоконсервативный (тогда он мракобес, ответственный за эксцессы биовласти СССР). Особняком стоит тема «экзотизация vs постколониализм», которая, в свете твоих последних увлечений, могла бы оказаться близкой вышеупомянутым темам. Но вернемся к твоей статье. Первая мишень в ней — патриархат. Надо ли говорить, что почти каждому/каждой, кто берется за тексты отца-основателя теории «общего дела», режут слух бесконечные «отцы и сыновья». Всякая посвященная космизму международная конференция (хотя, буду честен, их было всего 1,5) заканчивается вопросом о сексизме и вытеснении женщин. Ответить на него в двух словах довольно затруднительно. Специфика религиозно ориентированного языка конца XIX века, который говорит лишь о сынах, хотя и подразумевает всех без исключения, дает о себе знать. И хотя у Федорова, конечно, есть и матери с дочерями, признаюсь, это звучит не очень убедительно. Но есть и другой, более серьезный аргумент. Против сексизма внутри философии общего дела (активного христианства в целом) выступает ссылка на отрицание пола у Иисуса, да и вообще необходимость преодоления половой дифференциации. Люди будущего должны стать подобны Богу, то есть быть андрогинами. Федоров указывает на транссексуальность, которая, правда, большинством верующих российских космистов все равно каким-то образом понимается в традиционалистском ключе (мол, однополые связи все равно грех и извращение, андрогинность — это про высшую божественную любовь, а не про гомосексуальность и пр.). Эль Лисицкий. USSR/ Russische Ausstellung (СССР. Русская выставка. 1929. Плакат для выставки в Музее декоративно-прикладного искусства в Цюрихе О невозможности трактовки Иисуса как особи мужского пола много пишет Николай Бердяев. Один из прямых последователей Федорова Валериан Муравьев тоже отстаивает точку зрения полного полового равенства, в том числе на физиологическом уровне. Другой сторонник общего дела из 1920–1930-х — Александр Горский — пишет в своем «Огромном очерке» о приоритете женского «магнитно-облачного эротизма» над мужским «дискретным» и пр. Таким образом, любовь / сексуальные отношения в трактовке космистов сильно отличаются от любви и секса в привычном смысле слова. В будущем воскрешающего музея люди должны быть освобождены от необходимости продолжения рода, а, значит, переключить свою активность на другие задачи. Например, на непосредственное жизнетворчество или органопроекцию (создание новых органов собственного тела вместо технического конструирования вовне). Именно важность активной, творческой составляющей человеческого желания является источником космистской критики христианского аскетизма. Он слишком пассивен и ветхозаветен. Без творчества божественной любви не может быть физического воскрешения и победы над смертью в этом мире. В целом обсессивность темы «отцов и сыновей» выглядит как лакомый сюжет для психоаналитического разбора а-ля «Фрейд о латентном гомосексуализме Достоевского». Но оставим это для любителей поговорить о Лакане. К счастью, в российском контексте современного искусства профессионалов в этой области хватает. Мне кажутся любопытными твои наблюдения о женской идентичности ИИ-помощников вроде Алисы «Яндекса», подкрепленные цитатами из видных трансгуманистов. «Известные нам примеры искусственного интеллекта на службе человека — это, по умолчанию, девушки (Сири у Apple, Алекса у Amazon, Алиса у Яндекса), то есть служанки или секретарши. Трансгуманная версия сексизма исходит не столько из желания закрепить семейные лица. ИИ-помощники — либо «служанки и секретарши», либо патриархальные управленцы, списанные с хозяев-мужчин. Здесь уместно вспомнить голоса автомобильных навигаторов, которые нередко озвучиваются особями «сильного пола». Арсений Жиляев (справа) и Роберт Пастернак на перформативной дискуссии «Требуй полной автоматизации искусства» в «Философском клубе» Центра современного искусства «ВИНЗАВОД», Москва. Февраль 2018. Courtesy ЦСИ «ВИНЗАВОД» Помимо сексизма и патриархата ты подвергаешь ревизии колониалистские и даже сталинистские амбиции космистов. С первыми поспорить сложно. Особенно после ссылок на Циолковского («Техника будущего даст возможность одолеть земную тяжесть и путешествовать по всей солнечной системе. Посетят и изучат все ее планеты. Несовершенные миры ликвидируют и заменят собственным населением»). Впрочем, у дедушки советской космонавтики были пассажи и покруче. Последовательный сторонник эволюционной теории Дарвина (большая часть религиозно ориентированных космистов придерживалась телеологической версии эволюции, предложенной Ламарком), Циолковский писал о необходимости использования искусственной селекции с целью выведения расы сверхлюдей, или же о смерти как о радикальном освобождении на молекулярном уровне. Другими словами, пока что «космос наш», в смысле человеческий — даже на уровне теории и риторики. Ведь слово «колонизация» до сих пор применяется к космосу в положительном ключе, что резко контрастирует с пост- и антиколониальными тенденциями в политике и культуре последних 30 лет. А вот параллель между космизмом и сталинизмом кажется менее очевидной. По крайней мере, упомянутые выше Горский и Муравьев, которые закончили свои жизни в сибирских лагерях, могли бы ее оспорить. Да и последовательное неприятие Федоровым любых форм насилия тоже не очень хорошо вписывается в логику этого сопоставления. С другой стороны, тотальность федоровского проекта в вопросе воскрешения сопоставима не то что с инструментализацией жизни при Сталине, она может посоревноваться с самой природой, которая ведь тоже не спрашивает, хотим мы / любые живые существа рождаться или же нет. Как бы то ни было, дискуссия о тоталитарности как в отношении космизма, так и в отношении любых освободительных проектов, связанных с равенством, — типичный фон для дебатов внутри либеральной аудитории на Западе. Здесь я могу отослать тебя к интервью Андрея Шенталя с немецким исследователем Федорова Михаэлем Хагемайстером, где они как раз довольно противоречиво говорят о тоталитарности. По мнению Шенталя, этот аспект философской доктрины «общего дела» обычно отмечается западными исследователями (например, Джоржем Янгом), но замалчивается российскими (Анастасия Гачева). Хагемайстер охотно соглашается. Впрочем, Федоров — единственный из плеяды критикуемых космистов, к которому немецкий исследователь, как кажется, испытывает симпатию. Ведь, соблазнившись доктриной «общего дела», то есть возможностью (пусть и спекулятивного) решения проблемы исторических катастроф вроде Холокоста, Хагемайстер прошел путь от конвенциональных исследований марксизма франкфуртской школы до «русского космизма» (само наличие которого он отрицает). Мне кажется, аргументы сторонников олигархического правления в греческих полисах против радикальных (читай тотальных) демократов вроде Перикла были примерно такими же, как и аргументы против необходимости поголовного, без исключений, без делений на грешников и праведников, воскрешения. Приветы из редакции «Чернозёма и Звёзд»! P.S. Пассаж про художника Сокова и трансгуманизм должен войти в подборки твоих лучших хитов!