Подростки-трансгендеры и социальное заражение

Один читатель пишет: Это какое-то сумасшествие: моя 12-летняя племянница посещает обычную среднюю школу в небольшом городе в штате Техас. Как я узнала вчера, она говорит, что большинство ее друзей в школе открыто назвали себя «бисексуалами». И речь о детях 10-11 лет. То, как они об этом заявляют, говорит о многом. Хотя один мальчик действительно встречается с мальчиком (и его либеральная семья этим гордится), он является исключением (и у него необычная ситуация в семье). Большинство же подростков говорят нечто вроде: «Я предпочитаю противоположный пол, но я мог бы встречаться с кем-то своего пола». То есть здесь речь, вероятно, идет не об истинном открытии, а скорее о том, что подростки пытаются накопить побольше опыта, чтобы коллектив принял их. Вы только задумайтесь: дети боятся говорить о том, что им нравится только противоположный пол. Я не думаю, что здесь дело в школе, я уверена, что такую позицию им диктует атмосфера сегодняшней молодежной культуры. Я не думаю, что это какое-то ложное сознание, скорее это попытки похвалить новое платье короля. Другой читатель пишет: Живя в Остине, я время от времени вижу «трансгендеров», особенно в более прогрессивной восточной части города (практически всегда это бывшие мужчины, ставшие женщинами). Но вчера, обедая в городе, я впервые увидел мальчика-подростка, полагаю, 12-13 лет, в юбке с накрашенными ногтями на ногах и крашеными волосами. Я не знаю ни этого мальчика, ни его историю, ни ситуацию в его семье, но мне с каждым разом все больше кажется, что в данном случае мы наблюдаем примеры «социального заражения». Очевидно, что в таких так называемых прогрессивных анклавах подобные примеры встречаются намного чаще, и отчасти, с моей точки зрения, это объясняется тем, что люди переезжают сюда, чтобы жить там, где никто не станет их судить. Но если говорить о молодых людях, о подростках, это превращается в какую-то моду, потому что детей вынуждают быть «открытыми» (то есть восприимчивыми) к такому выбору и рассматривать его в качестве одного из вариантов своей жизни. Это сильно сбивает с толку, если подростку в таком возрасте предлагают усомниться в его принадлежности к тому полу, с которым он родился, и это становится оскорблением для родителей, когда детям навязывают эти сомнения в школе или в другом институте, частью которого они являются. Возможно, это уже происходит, и я просто об этом мало знаю, но через одно-два десятилетия мы будем наблюдать огромный ущерб, ставший результатом нынешней ситуации, если мы будем потакать подросткам до такой степени, чтобы разрешать им принимать гормоны или (не дай Бог) делать операции. Через пару десятилетий сегодняшние дети достигнут зрелости, и их физическое состояние вряд ли позволит им иметь детей, а эмоциональное состояние — здоровые отношения. Наши дети пока еще очень маленькие, и они еще многого не знают, но я не хочу вести с ними подобные беседы в таком юном возрасте, хотя, боюсь, мне придется, и я знаю, что я не смогу вести себя так, будто это нормально и приемлемо. Сейчас бегство отсюда уже не кажется мне безумной идеей. Вот посмотрите, через пять лет я напишу книгу «Я ошибался — нам пора спасаться бегством». Дорогие читатели, вам стоит задуматься над той динамикой, которую мы сейчас наблюдаем. Ниже я приведу отрывок, взятый с сайта 4thWaveNow — сайта для родителей (любых политических и религиозных взглядов), которые скептически относятся к феномену детей и подростков-трансгендеров. Автор Бри Джонтри (Brie Jontry) утверждает, что активисты в медицинском сообществе и журнал The Advocate пытаются сдерживать и замалчивать результаты исследований, которые ставят под сомнение нынешние интерпретации истории с распространением трансгендерности. Приведу отрывки: Пренебрежительное отношение к работе доктора Лизы Литтман (Lisa Littman) и попытки умолчать о ней являются проявлением недобросовестности. Во-первых, некоторые молодые люди (такие как моя дочь), пережившие стремительно развившееся расстройство гендерной идентичности, уже пришли в норму. Другие молодые люди, которым было обеспечено медицинское вмешательство, уже пожалели об этом. И таких «излечившихся» и разочарованных будет еще очень много. Эта тенденция не осталась незамеченной во Всемирной профессиональной ассоциации по здоровью трансгендеров (WPATH) — по крайней мере некоторыми ее представителями. К примеру, 5 января клинический врач и ветеран WPATH Рейчел Сент-Клер (Rachael St. Claire) написала в Фейсбуке следующее (стоит отметить, что возможность комментирования была отключена сразу же, как появился ее пост): «В 2015-2017 годах я консультировала нескольких совершеннолетних молодых людей — все они были AFAB („приписанного при рождении женского пола") — которые обратились ко мне за помощью в связи с тем, что они перестали ощущать себя бинарными трансгендерами, уже пройдя курсы приема тестостерона и пережив мастэктомию. У меня не было ни одного подобного случая за предыдущие 20 лет. Мои клиенты долгое время страдали, они стремятся к эмоциональному исцелению, они хотят смириться с необратимыми изменениями и продолжить исследовать свою сексуальную идентичность. Мы можем многое почерпнуть из их опыта». Такие же опасения высказала клинический психолог из Калифорнийского университета Эрика Андерсон (Erica Anderson) — сама женщина-трансгендер — на слова которой ссылается автор колонки, опубликованной недавно в «Вашингтон пост» (Washington Post): «Я думаю, что довольно много подростков увлекаются этим, потому что это модно», — сказала Андерсон, которая состояла в браке с женщиной и стала отцом двоих детей, прежде чем семь лет назад сменить пол. «На наших встречах я часто выступаю в роли скептика. Я не уверена, что речь всегда идет от трансгендерности. Я думаю, что в нашем стремлении все поддерживать мы упускаем из виду этот элемент. Для детей самое важное — чтобы сверстники их приняли. Среди профессионалов это тоже модно». В действительности, работа Литтман — это первая попытка исследовать эту сторону расстройства гендерной идентичности, и она получала информацию от людей, которые знают этих детей и подростков лучше, чем любой сторонник идеи трансгендерности, эндокринолог, психолог или терапевт — от их родителей. Но вы нас не слышите. Работа Литтман, как пишут ее критики, спорна по нескольким причинам, но в первую очередь из-за того, что она использует термин «стремительно развившееся расстройство гендерной идентичности» для характеристики нового типа молодых людей, считающих себя трансгендерами, в первую очередь тех, которые родились девочками и которые во время или после пубертатного периода начинают испытывать острое недовольство по поводу своего уже сформировавшегося тела и того, что значит — быть, ощущать себя и представлять себя женщиной. Позвольте мне еще раз подчеркнуть: в этом термине определение «стремительно развившееся» относится к слову «расстройство», а не к гендерной атипичности. Что отличает этих молодых людей от предыдущих поколений молодых людей с расстройством гендерной идентичности, так это то, что они были вполне удовлетворены своей гендерной атипичностью в детстве (хотя некоторые демонстрировали массу типичных гендерных качеств), и они не были несчастными, не заявляли о желании и не хотели поменять пол. Несчастье накрывало молодых людей внезапно, каждый раз исключительно после воздействия на них со стороны их сверстников — как онлайн, так и оффлайн. Я серьезно, найдите немного времени, чтобы почитать информацию на сайте 4thWaveNow. То, через что приходится проходить этим родителям и их детям, очень напоминает произведения Кафки — и ведущие СМИ никогда не станут об этом писать. Бри Джонтри пишет: Наконец, тот факт, что стремительно развившееся расстройство гендерной идентичности обсуждается в консервативных СМИ, не является — и неважно, сколько обличительных ссылок Таннехилл поставил в своей статье в Advocate — веской причиной для дискредитации этих данных. Многие родители на 4thWaveNow отметили иронию того, что наши истории освещаются теми изданиями, которые мы обычно стараемся не читать. В этой политически ангажированной атмосфере важно, чтобы ученые, практикующие врачи и родители сотрудничали друг с другом под лозунгом «Не навреди», даже если те, с кем мы не согласны, призывают нас соблюдать те же меры предосторожности. Дополнение. Читатель по имени Митч выступил с весьма глубокомысленными комментариями: Я уже давно ничего не комментировал здесь, но в целом я стараюсь следить за вашим блогом. Поскольку сегодня — по всей видимости, день трансгендеров, я выскажу свое мнение. Для начала скажу, что мне 51 год и я — трансгендер: 19 лет назад я из женщины стала мужчиной. Я редко об этом говорю, потому что я живу в режиме «стелс», то есть я публично не заявляю о своей трансгендерности. Никто за пределами очень узкого круга людей не знает моей истории. На трансгендеров, которые скрывают эту свою особенность, часто смотрят со смесью жалости и презрения, потому что у них якобы не хватает мужества и чувства собственного достоинства, чтобы открыться. Я думаю, что нас презирают еще и потому, что мы ничего не делаем для того, чтобы продвигать эту тему. Мы просто живем и извлекаем выгоду из крови, пота и слез тех бескорыстных мучеников, которые имели смелость открыться. И это действительно так. Я извлек очень много пользы для себя из работы активистов-трансгендеров — не в последнюю очередь то, что моя страховка покрыла мои операции и медицинское обслуживание. Но парадокс заключается в том, что аргументы в пользу того, чтобы обязать страховые компании оплачивать операции по смене пола, подразумевают, что речь идет о патологическом состоянии и что мы должны иметь возможность лечить истинно патологическое состояние. То есть, это либо истинно патологическое состояние — «ненормальность», которая требует лечения — либо это естественная идентичность, которую необходимо принять и радоваться ей. Либо одно, либо другое. Девочка-трансгендер в Остине, Техас В последние 15 лет меня очень беспокоит нарастающая мода на трансгендерность. В те времена, когда я чаще общался с трансгендерами, я встречал множество людей, которые заставляли меня задумываться, а зачем им вообще нужно менять пол. Разумеется, это не мое дело, но я видел, как многие из них страдали уже после смены пола. Лично я так не страдал. Мне смена пола далась относительно легко — я просто не представлял себе, как и почему я могу этого не делать. Я не стану заходить слишком далеко и говорить, что это спасло мне жизнь, но я уверен, что, если бы я не сменил пол, я никогда не достиг бы того уровня, на котором я нахожусь сегодня. (Я плачу множество налогов, я женат на женщине консервативных взглядов, и, позвольте мне немного похвастаться, я успешно тренирую волейбольные и баскетбольные команды паралимпийцев.) Но дети — это совсем другой уровень. Меня это действительно беспокоит. Я — один из тех людей-трансгендеров (полагаю, такие встречаются редко), которые ощущали свою «особенность» — на очень глубоком уровне — примерно с 4-летнего возраста. Как 4-летний ребенок мог такое понять? А как 4-летний мальчик понимает, что он мальчик? Или девочка? Как только он понимает, что значит — быть мальчиком, он сразу понимает все о себе. Он просто «знает», и большинство людей смиряется с этим и перестают сомневаться в этом, потому что это его «знание» подтверждается обществом на каждой шагу на протяжении всей его жизни. Я не знаю, как иначе это объяснить. Я также не знаю, как можно научным способом подтвердить или опровергнуть нечто подобное. Но насколько была бы проще моя жизнь, если бы это можно было точно диагностировать в раннем возрасте и провести соответствующее лечение. У меня не было такого шанса, но, клянусь, если бы у меня была хоть какая-то информация о лечении трансгендеров, пока я рос, я бы ни за что не успокоился. (А я могу быть очень и очень настойчивым, я ни за что не отстал бы от своих родителей.) Тем не менее, пока наука не научится точно диагностировать такие состояния — а я не знаю, как такое вообще возможно сделать — я встану на сторону тех, кто выступает против лечения детей, кто делает все возможное, чтобы помочь детям, страдающим расстройством гендерной идентичности, найти способ жить в мире с тем телом, которое им дал Господь, потому что такое отношение к проблеме влечет за собой наименьшее количество издержек, рисков, травм и является наиболее гуманным. Что касается остального, я терпеть не могу трансгендеров-нытиков, вроде Дженнифер Бойл (Jennifer Boyle). Меня от них буквально тошнит, и именно из-за таких людей, как она, я ни за что не стану частью этой «кампании». (Хотя однажды я все же попытался, но быстро ушел, потому что мне было противно наблюдать отвратительное, детское, лицемерное поведение других трангендеров, работающих в моем городе). Я не читал книгу Райана Андерсона (Ryan T. Anderson) — возможно, мне придется, но, может быть, кто-нибудь меня выручит — в его работе есть истории или примеры трансгендеров, чьи жизни улучшились в результате лечения? Допускает ли он возможность того, что такие люди (как я) существуют? Или это очередная порция клеветы от Бойл? Потому что это, кажется, является центральной частью ее статьи. Но я понимаю и поддерживаю мысль Андерсона о том, что трансгендерная идентичность — это не то, что стоит считать нормальным и чем стоит хвалиться. Я спрашиваю, потому что, если Бойл и правда была несправедлива к Андерсону, был ли Андерсон справедлив к трансгендерам? То есть не продвигает ли он свою собственную теорию, не выбирает ли только те факты, которые подтверждают его идеологическую позицию?