Художник комиксов Макс Андерссон: у меня Капитан Америка превратился бы в зомби

Шведский художник и режиссер Макс Андерссон известен, прежде всего, как автор независимых комиксов, полных черного юмора и эпатажа. В начале апреля он прилетел в Москву на фестиваль комикса и манги "КомМиссия", организованный при поддержке Российской государственной библиотеки для молодежи (РГБМ). Корреспондент портала Москва 24 встретился с художником и узнал, почему он ненавидит супергероев, почему термин "андеграунд" уже не актуален, и как на Балканах встретили мумию Тито. Первые же работы принесли Максу успех не только на родине, но и за рубежом, сделав его первым шведским автором комиксов, изданных в США. Европейская публика наиболее тепло приняла книгу Андерссона Bosnian Flat Dog, посвященную бомбардировкам Югославии и коллективной травме людей, переживших катастрофу гражданской войны. За эту книгу художник получил престижную премию ICOM. – В России комиксы пока считаются развлечением для детей и не расцениваются как самостоятельный вид искусства. Изменить это несправедливое отношение стараются РГБМ и фестиваль "КомМиссия". А как в Европе художники сотрудничают с библиотеками и государственными культурными центрами? Я не эксперт в этом деле, но кое-что могу рассказать. Во-первых, у нас существует широкая система господдержки, но она направлена не конкретно на комиксы. Это общая система, она охватывает все жанры литературы, в том числе и комиксы, и, как правило, часть тиража скупают библиотеки. Кроме того, можно получить стипендию и писать книгу или создавать графический роман. И нет никаких ограничений, каких-то квот на комиксы. Просто нужно участвовать в общем конкурсе для литераторов. Что касается роли библиотек, то все зависит от конкретных людей, которые в них работают. Если есть библиотекарь, который питает особую любовь к комиксам, тогда в библиотеке будет это направление развиваться, будут проводиться мастер-классы, какие-то другие мероприятия. – И государство не обращает внимания на то, в каком направлении работает художник? Да, совершенно верно. Совершенно не важно, относится художник к альтернативному жанру или нет, любой может получить стипендию от Минкульта. Я, например, постоянно получаю стипендии от министерства культуры Швеции, хотя я знаю, что мои работы содержат некоторые провокационные, шокирующие элементы. Но это совершенно не важно. Мне повезло с самого начала, мои самые первые работы получили хорошие отзывы в прессе с серьезной глубокой критикой, поэтому сейчас, надеюсь, в Швеции меня воспринимают как серьезного художника. И если ты создаешь произведение высокого качества, то государству не важно, к какому жанру оно относится. – Вам важно противопоставлять себя официальной культуре, чувствовать себя нонконформистом, нарушающим общепринятые нормы? Или в эпоху интернета стерлись какие-либо границы между андеграундом и масскультом? Вы совершенно правы. Я думаю, что сейчас все эти границы, иерархии разрушены. Пожалуй, действительно, термин "андеграунд" устарел, и его не стоит использовать. Если честно, я никогда не стремился сознательно быть в андеграунде. На самом деле, я пытаюсь достучаться до как можно более широкой аудитории. Но при этом не хочу идти на компромисс, подстраиваться под шаблоны. Может, поэтому мои комиксы до сих пор воспринимаются несколько особняком. – Для среднего читателя – более чем особняком. В принципе, довольно понятно такое отношение. Если мы сравним комиксы и традиционную литературу, то посыл сразу очевиден. Мы сразу видим изображение и понимаем, что какой-то острый вопрос поставлен, либо сразу видим провокацию. Это привлекает внимание и шокирует. А если мы откроем "серьезную" книгу, то там тоже все это будет, но мы так сразу внимание на это не обратим. Когда мы открываем книгу, мы видим буквы, символы, и не сразу можем сложить их в яркий шокирующий образ. – А вы знакомы с работами советских некрореалистов? Я о них услышал пять лет назад. По-моему, один венгерский коллега мне о них рассказал. Он тогда сказал, что было такое в Петербурге движение – "некрореалисты". Я погуглил, посмотрел несколько фильмов. Они мне показались то ли примитивистами, то ли сюрреалистами, но сам я себя не причисляю к этому направлению. – Про некрореалистов я вспомнил не просто так. Ваши комиксы и фильмы, особенно ранние, напоминают одновременно некрореалистов и венский акционизм. Но если некрореалисты были нигилистами и ставили целью просто шокировать, то венские художники выполняли вполне ясную социальную функцию некой коллективной психотерапии. Какой из этих полюсов вам ближе? Довольно сложно сказать. Не думаю, что отношу себя к какому-то полюсу. Поначалу мне было интересно эпатировать. Сейчас в моих работах от этого совсем чуть-чуть осталось, это мне уже не кажется таким интересным. Сейчас столько разного контента, что чем-то шокировать или хотя бы удивить довольно сложно. То, к чему я стремлюсь – заставить людей с помощью своих работ думать иначе, не мыслить шаблонами, а выйти за границы привычного. К сожалению, пока мне не удается достичь этого обычными средствами, поэтому многие считают, что я лишь эпатирую. Мне бы хотелось создавать что-то совершенно обычное, что выглядит нормальным, но где есть подтекст, который заставлял бы думать. Но этого я пока не достиг в своем творчестве. – Некоторые ваши рисунки можно встретить на одиозных форумах, объединяющих ультраправых. Я не знал об этом. Они правда там есть? – Да. И я хотел бы спросить, что вы думаете о политическом потенциале, который неожиданно открылся в комиксах и черном юморе? Ведь во многом именно интернет-тролли, вооруженные циничными мемами, определили "правый поворот", который мы наблюдаем в Европе и США. Тот привычный спектр, когда мы делим людей на левых и правых по политическим взглядам, в какой-то мере устарел. Мы просто оперируем старыми терминами, и это у кого-то получается плохо, у кого-то – хорошо. Раньше мне казалось, что я скорее отношусь к левым, даже к анархистам, но сейчас мне перестало нравиться причислять себя к политическим течениям. Потому что, если я буду делать на этом акцент в своих работах, я ограничу читателя в праве интерпретировать текст по-своему. Мне хочется, чтобы каждый делал свой вывод. – О вашей книге Bosnian Flat Dog восторженно отзывался журналист Джо Сакко, автор графических репортажей из Боснии и Палестины. Честно говоря, не хотел бы продолжать опыты в этой сфере. Книга про Боснию была отдельным проектом. А Джо Сакко – настоящий журналист, и у него подобное лучше получается, потому что журналист должен работать очень старательно и тщательно с фактами, стремиться к некой объективности. С другой стороны, любой репортаж всегда субъективен, поскольку репортер все равно пропускает информацию через некий фильтр. И для меня это некое ограничение, а я не хотел бы иметь ограничений в своем творчестве. И в "Плоской боснийской собаке" я честно описал свои субъективные впечатления, которые были у меня от поездки, добавив туда свои вымыслы, сны. Кроме того, эту работу я делал с другим художником – Ларсом Сюнессоном, который рисовал вместе со мной одну и ту же сцену. В итоге у нас получались две субъективные оценки, события интересно преломлялись через две субъективные призмы, и получилось то, что получилось. – Презентуя книгу, вы гастролировали по бывшей Югославии, выставляя напоказ бутафорскую мумию маршала Тито. Как на такой жест отреагировали в республиках? Большинство людей реагировали положительно. В республиках бывшей Югославии все еще сохранилось позитивное отношение к образу Тито. Думаю, это связано с тем, что в то время у Югославии была стабильная экономика, вера в лучшее будущее. Но в самом конце 70-х случился кризис, и Югославия влезла в долги. Тито едва застал этот момент, и ему не пришлось расхлебывать последствия. Поэтому о нем помнят только хорошее. – Если бы в России вы ездили по регионам, скажем, с жуткой куклой Сталина, думаю, отношение было бы не столь благодушным. Пожалуй, вы правы. Сложно представить подобное в других странах, но на Балканах народ совершенно особенный. У них как-то работает только им присущий взгляд на мир и чувство юмора. Я поначалу немного переживал, но все прошло хорошо. – Представим ситуацию. Вдруг вам позвонили из Marvel и сказали: "Мы хотим, чтобы вы, Макс Андерссон, сделали для нас новую серию комиксов про Капитана Америку". Я бы отказался. Конечно, когда я был подростком, я читал комиксы про супергеров, но никогда бы не стал работать в этом жанре. — Тогда уточню. "Мы хотим, чтобы вы сделали новый комикс про Капитана Америку и даем вам карт-бланш, делайте все, что хотите". Ну, тогда Капитан Америка превратился бы в зомби, мумию или монстра Франкенштейна. Мне самому проще себя ассоциировать с героями ужасов, нежели с супергероями. Мне никогда не были близки эти персонажи, кроме, пожалуй, Человека-паука: у него хотя бы раздвоение личности. – Какой совет вы бы дали своим самым юным читателям? (После минутной паузы). Не делайте комиксы, не занимайтесь комиксами! Это не принесет вам ни денег, ни славы. Шучу. Но если уж взялись рисовать комиксы, то сделайте что-нибудь особенное.