Жизнь такая

Когда А.С. Пушкина упрекали в том, что Сальери в действительности не имел никакого отношения к смерти Моцарта, тот отвечал, что литературное правдоподобие ему важнее исторической правды. «Лента.ру» выбрала три свежих романа, в которых литература беспардонно вмешивается в жизнь, а жизнь влияет на литературу. Ну и убийства, несчастная любовь и прочие трагедии в них тоже есть. Давид Фонкинос «Тайна Анри Пика» (перевод Ирины Волевич, изд-во «Азбука») Давид Фонкинос входит в пятерку самых читаемых современных французских авторов не только на родине, но и в России. Во Франции он отмечен Гонкуровской премией лицеистов и «Ренодо». В России его помнят по фильму «Нежность» с Одри Тоту в главной роли; на русский его книги переводит великая Ирина Волевич (переводчица Паскаля Киньяра, Патрика Модиано и Мишеля Турнье); его популярность у читателей уже, кажется, затмила недавний успех Фредерика Бегбедера, а еще, по словам Фонкиноса, он неплохо знает русскую классическую литературу. Во всяком случае, его новый роман «Тайна Анри Пика» напрямую касается гибели А.С. Пушкина. Итак, героиня «Тайны Анри Пика», парижанка по месту проживания, бретонка по рождению и филолог по образованию Дельфина Десперо быстро поняла, что не способна писать сама, но хотела бы работать с писателями. Поэтому она поступает младшим редактором в издательство «Грассе», где становится, например, инициатором публикации первого романа Лорана Бине «HHhH». К слову, и сам Лоран Бине, и его дебютный роман, и еще многие упомянутые в книге имена и тексты совершенно реальны. Еще по книгам «Леннон» и «Шарлотта» было видно, что Давид Фонкинос умело переплетает вымысел и документальное повествование. Отправившись вместе со своим молодым человеком Фредериком (начинающим писателем) в отпуск к родителям, Дельфина в местной библиотеке обнаруживает филиал придуманного Ричардом Бротиганом (заметим, тоже совершенно реальным американским автором) хранилища отвергнутых рукописей. И среди них молодая пара отыскивает «гениальную рукопись» — «Последние часы любовного романа», подписанную именем покинувшего этот мир пекаря, о котором вся семья и соседи думали, что ничего романтичнее квитанции он в своей жизни не сотворил. Более того, на чердаке у вдовы отыскивается книга А.С. Пушкина, который играет в найденном тексте важную роль. И вот уже маркетинговый маховик раскручивается, продавая публике «шедевр неизвестного бретонского автора». Но не все так просто. Читателя ждет много сюжетных перипетий. Если бы этот литературный детектив написала Антония Байетт, получился бы новый роман «Обладать», основательный и подробный, с проработанными характерами героев, обоснованными мотивами их поступков и явленной читателям рукописью обнаруженного романа. Давид Фонкинос — автор другого толка. Его герои существуют в набросках, их переменчивые отношения — в намеках, а о найденном романе много говорят, но читать не дают. Почему? Потому что нет необходимости. Это тот случай, когда славу рукописи делает не текст, а контекст. Так бывает в книжном мире. И, похоже, Фонкинос решил заговорить об этом вслух. Джулиан Барнс «Одна история» (перевод Елены Петровой, изд-во «Иностранка») Тот случай, когда короткий пересказ сюжета нового романа Джулиана Барнса (великого Барнса, что уж там) будет звучать так же глупо, как попытка в две фразы уложить содержание «Евгения Онегина», или так же смешно, как эпиграмма Н.А. Некрасова на роман Л.Н. Толстого «Анна Каренина»: Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом, Что женщине не следует "гулять" Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом, Когда она жена и мать. И все же: герою «Одной истории» Полу было 19, его возлюбленной Сьюзен 48; у него были патриархальные родители, у нее — две взрослые дочери и муж-тиран; они познакомились в теннисном клубе, полюбили друг друга и стали жить вместе. Место и время действия: Британия, провинция, 1960-е. Понятно, что это не финал истории, а лишь ее завязка. Потом будет много всего: поиски жилья, налаживание совместного быта, выстраивание отношений между собой и с друзьями Пола, превращение вчерашнего юноши в молодого мужчину, который заботится о семье. Наконец, сначала тайный, а затем явный алкоголизм Сьюзен, психические проблемы и, по сути, гибель. Но это роман не об одной житейской истории, в которой молодой человек попробовал взвалить на свои плечи проблемы зрелой женщины. Это роман о любви как таковой (как бы банально это ни звучало), написанный очень зрелым с литературной и человеческой точки зрения писателем, успевшим не только долгое время прожить в браке с женщиной старше себя, но и овдоветь. Это роман о том, что настоящая любовь, при всей своей мощи, никого не может спасти: человек погибает или противостоит разрушению всегда один, даже если окружен неравнодушными людьми. И с возрастом запас прочности иссякает. Это роман о том, что главный враг человеческих чувств — время. Не потому, что с его течением симпатии могут остыть, а потому, что время буквально — самым грубым и беспощадным образом — разрушает любые союзы: люди стареют и умирают, оставляя своих любимых навсегда одинокими. А следовательно, любая сильная любовь может быть по-настоящему счастливой только в определенной точке и никогда — на большой протяженности. Наконец, как и «Нечего бояться», как и «Предчувствие конца», это роман о трагичности человеческой жизни, которая лишь в редкие моменты бывает по-настоящему светлой, часто — печальной, а в большинстве своем — бесцветной. Зульфю Ливанели «История моего брата» (перевод Аполлинарии Аврутиной, изд-во «Эксмо») Турецкого писателя Зульфю Ливанели в России преподносят как нового Орхана Памука, а он скорее — Давид Фонкинос, Патрик Модиано, Филип Рот и немного Джулиан Барнс. Но в любом случае заслуживает пристального внимания. От Памука его отличает полное отсутствие национального колорита — во всяком случае, в «Истории моего брата». Главный герой живет в турецком пригороде, но с его образом жизни пенсионера-интеллектуала он мог бы быть и европейцем. И вообще все главное происходит не снаружи, а внутри него — в голове и душе, хотя триггером служит вполне конкретный несчастный случай, произошедший в поселке: убийство молодой женщины. Арзу, молодая жена художника, зверски убита в собственном доме. Смерть наступила от множества ножевых ранений. В тихую рыбацкую деревушку стекаются полиция и репортеры. Показания дают все соседи, включая одинокого инженера на пенсии по имени Ахмед, который живет там в обществе огромного пса и приходящей горничной. Он когда-то купил в этой деревне странный дом, в котором вместо внутренних стен были книжные стеллажи. Причем книги в комнатах расставлены по тематике, образуя Комнату Любви, Комнату Ревности, Комнату Убийства и так далее. За плечами у Ахмеда своя трагическая история: когда им с братом-близнецом Мехмедом было всего десять лет, их родители погибли в автомобильной аварии. Мальчиков вырастили бабушка с дедушкой. Они стали инженерами, работали в России и в Белоруссии, где Мехмед встретил большую любовь, которая едва не стоила ему жизни и уж точно стоила рассудка. События своей жизни сбивчиво, по частям, со вставными главами, флешбэками и ложными финалами Ахмед рассказывает молодой журналистке, которая приехала расследовать первое в своей жизни большое дело. Ахмед почти невыносимо начитан. «Поверьте, выдумки, то есть выдуманные истории, — это единственная правда жизни», «Литература — единственный способ узнать жизнь. Я понял это с годами», «Для меня вся жизнь — роман, а люди — его герои», — распускает он хвост перед журналисткой. И примерно две трети книги кажется, что «История моего брата» — турецкий двойник «Тайны Анри Пика», литературный детектив, красивая головоломка о том, что литературное правдоподобие поступков героев важнее документальной правды, а обаятельный пенсионер-книгоед сейчас с апломбом Эркюля Пуаро в статусе мисс Марпл раскроет убийство соседки, сразив юную журналистку наповал. Убийцу он действительно определит легко и раньше всех. А вот блистательный (местами наигранный) литературоцентризм Ахмеда оказывается красивой витриной, за которой скрывается очень нездоровый, много чего перенесший в жизни изломанный человек. Сам же детективный роман был выбран автором лишь потому, что его сюжетная канва позволяет с обманчивой легкостью рассказать свинцовой тяжести историю о сиротстве, чеченском плене и настоящем безумии.