«Жёны говорили — бросай это»: репортаж из мастерской сибирского Страдивари

Справка: Болдин Валерий Геннадьевич — 72 года, профессор кафедры струнных инструментов Новосибирской государственной консерватории имени Михаила Глинки. Учился в городе Кривой Рог (Украина), окончил оркестровый факультет Одесской консерватории по классу контрабаса и аспирантуру. Исполнительскую деятельность начал артистом симфонического оркестра Таджикской филармонии, с 1972 года работает в новосибирской консерватории. Подготовил десятки музыкантов высокого уровня, некоторые выиграли международные конкурсы. Делает струнные инструменты уже 46 лет. Женат. Скромная мастерская Валерия Болдина — тайная комната, скрывающаяся за классом ударных инструментов Новосибирской музыкальной спецшколы на Комсомольском проспекте. Указателей никаких нет, но музыканты, а особенно скрипачи, и так знают, куда идти. Нетрудно изучить дорогу за полвека, что мастер делает скрипки и альты, которые потом путешествуют по оркестрам всего мира. За дверьми стоит чуть пыльное фортепиано, а на его крышке — болдинские инструменты, скрипки и альты. За фигурную головку подвешена красавица-виоль д'амур — «виола любви» эпохи барокко, сейчас мастер единственный в стране, кто делает такие инструменты. Более того, он один скрипичный мастер на весь Новосибирск — хотя время от времени пытается воспитать учеников. Так и в день интервью у него в гостях сидит Евгений Денисов — известный мастер балалайки, который сам захотел сделать скрипку для внучки. «Всё равно у тебя балалайка получилась», — смеётся над давним другом Валерий Болдин, ощупывая изящными сильными пальцами ещё не готовый каркас инструмента. Почти половину мастерской занимает внушительный склад досок из ели и клёна и даже паркетной доски из чёрного дерева. — Вы что, и из паркета скрипки можете делать? — Какая разница — хоть вертолёт. Мы его обработаем напильником — и скрипка получится. Договориться с Болдиным на беседу — как пройти сложный квест, музыкант искренне говорит, что «уже давал интервью раньше», говоря о материале 15-летней давности. Но всё-таки пускает корреспондентов НГС в мастерскую — взяв обещание, что встреча будет недолгой, всё-таки работать нужно. Он предугадывает первый вопрос — почему, будучи контрабасистом, он специализируется на создании скрипок. «Мне просто надо было узнать, что внутри у скрипки. Принесли мне скрипку разбитую в мешочке: "Попробуй сделать!". (М.М.: Специально разбили, что ли?) Получилось, как будто бы специально, потому что она в контейнер не входила. Переезжали в другой город, но были пьяные настолько, что через колено её сломали — и принесли мне. Так я и узнал, что внутри, как там что. Собрал скрипку — правда, на ней играть нельзя было. Хотя она выглядела как скрипка. … Я, наверное, не очень скромный человек — первую скрипку, которую я собрал, я послал сразу на конкурс в Москву — тогда в Советском Союзе проводили конкурсы скрипичных мастеров. А там посылались [инструменты] не под фамилией, а под девизом. Девиз у неё был — безнадёжная. Она вызвала там колоссальный смех! Но меня выделили и пригласили сотрудничать», — рассказывает Валерий Геннадьевич. Школы мастеров музыкальных инструментов в Советском Союзе не было — обучались друг у друга и на своих ошибках. Материалы на инструменты выделяла партия, решившая, что скрипичные мастера всё же нужны стране. Но распределяли скрипки по дворцам культуры и школам не музыканты, а «казённые люди», так что инструменты попадали не только к звёздным ученикам, но и всем остальным. «Я вообще хотел быть виолончелистом. А в том городе, в котором я учился — Кривой Рог, — не было виолончели. В углу стоял разбитый контрабас, [учитель] говорит: "Возьми контрабас, та же виолончель, только больше". Вот оттуда я стал контрабасистом. Когда я уже был в консерватории, пробовал на виолончели. Но просто дело в том, что, профессионально занимаясь игрой на инструменте, не находишь особо времени ещё на что-то», — говорит он. Точное число скрипок, которые он сделал за 46 лет, Болдин назвать не может. Просто перестал их считать. «Да я скрипки считал сначала. Но не для того, чтобы знать, сколько сделал. Была такая притча — когда Страдивари учился у Амати, он будто бы спросил у него: "А когда я узнаю секрет?" — "А вот когда 400 инструментов сделаешь, у тебя откроется истина!". Мне это запало в голову, что до 400-го [инструмента] дойти надо. А когда дошёл до 400-й [скрипки], что-то истина не открылась», — пожимает он плечами. Среди сотен струнных инструментов в списке Болдина — один контрабас, на котором сейчас играет его ученик в Новой Зеландии. «Самое интересное то, что мы же играем все на "фабричках" (фабричных инструментах. — М.М.), мастеровых инструментов-контрабасов особо-то нет. Когда я сделал свой контрабас и попробовал, если честно, у меня даже слёзы навернулись — на чём же я занимался? На какой-то табуретке. Разница колоссальная. Контрабас шикарный получился. [Ученик] сыграл с симфоническим оркестром в Новой Зеландии и прислал мне видео — громадная площадь…» — вспоминает мастер. Инструменты он полностью делает вручную — от формы до колков, всё, за исключением струн. Сколько по времени занимает процесс изготовления скрипки, Болдин сказать затрудняется: «Я никогда перед собой этот вопрос не ставил. Бывает, делаешь, до половины сделал — а потом её через колено и в ведро. Или материал какой не тот, не туда заехал — лучковая пила подвела. По времени — как определить? Ко мне сюда как-то завалила компания китайцев — о, а сколько вы можете инструментов в месяц сделать, давай меня пытать. Говорю — ну 6–7 инструментов. Они — а сто, а тысячу? Не сможете, ну тогда нет, не интересно!». По словам Болдина, мастера слушают инструмент совсем не так, как музыканты, — оценивают, скорее, по техническим и визуальным критериям, тогда как скрипачам важнее всего звук. «Мастера говорят — красивый инструмент не может не звучать, а скрипачи говорят — звучащий инструмент не может быть некрасивым. И оба правы. У меня была лауреат конкурса Чайковского Маюко (Камио, известная японская скрипачка. — М.М.) — ученица Брона, — она сюда приехала. У неё отклеилась дека [на скрипке Страдивари] — а ей играть. И вот он (Захар Брон. — М.М.) в панике прибежал: "Валера, выручай!". Она пришла сюда. И пока клеилось, говорю: "Возьми-ка на моей поиграй". Она сыграла концерт Чайковского — гениально звучит, вот это я скрипку сделал! Потом пришла довольно приличная скрипачка, начала играть — и не то. Большую часть делает, конечно, музыкант. Есть гениальные скрипачи и есть посредственные», — говорит Валерий Болдин. Реставрацией он занимается только в исключительных случаях — предпочитает делать с нуля. Своим инструмент он воспринимает в процессе создания, а когда он готов — уже думает о следующей скрипке. На вопрос о том, кто будет дальше продолжать его дело, Болдин сначала отвечать отказался, но в конце интервью всё-таки объяснил: «Были ребята, которые хотели делать. Но все идут с коммерческой целью. А это денег не приносит. Женатым просто жены говорят: бросай это дело. Это кажется, в чужих руках-то, что он (мастер. — М.М.) миллионы лепит, и быстро. Я не занимаюсь зарабатыванием денег. Это то место, где всё забываешь, остаёшься наедине с этим делом — как отдушина от всего неприятного, что в жизни происходит». Ему самому с женой, говорит, повезло — с детства вместе. Супруга играла на виолончели, поэтому хорошо понимает мужа-музыканта. Для неё он виолончель, конечно, сделал — чтобы играла не на «фабричке», а на достойном инструменте. — А почему вы говорите — «играла», сейчас не играет уже? Болдин молчит несколько секунд. И признаётся, вытягивая пальцы: «Этими руками уже не сыграешь». Читайте также: Известный дирижёр Дмитрий Васильев показал, как выглядит музыка, — для этого ему прикрепили светодиод на дирижёрскую палочку и сняли на большой выдержке. Чем отличается рисунок классических композиций от песни Rammstein и какие эмоции поглощают на репетиции главного человека в оркестре — в фотопроекте НГС.