«Зря вы думали, что мы нелюдимые»: как живет большая старообрядческая община на Урале

— В дом заходите только после третьего приглашения. После первого в избу не входите. Обидятся, не поймут, — напутствуют нас знакомые перед поездкой в общину староверов. — На чай или воду — не рассчитывайте. Берите с собой воду или хотя бы кружку. Они вам из своей посуды не дадут пить-есть, вроде как оскверните. Держат специальную «поганую», то есть языческую для чужих. Такую информацию дают и экскурсоводы в музеях. В интернете тоже пишут: постоянные гонения (их преследовали до 1905 года) старообрядцев укрепили их дух, но сделали подозрительными и угрюмыми. Отрицают прогресс, ходят в традиционной одежде. Старообрядцами или староверами называют последователей старой веры. Если кратко: в 17 веке в православной церкви произошёл раскол. К нему привели протесты против реформ, которые стал насаждать новый патриарх Никон, поддерживаемый государством. Реформы его касались многих обрядовых вещей, церковных книг. Староверы бежали на Урал, заселяли Сибирь. Считается, что староверы замкнуты, избегают контактов с другими верующими или мирскими людьми. Пример старообрядческой семьи — Лыковы, которые в 30-х годах сбежали от новой власти в глухую тайгу. Так и жили 40 лет в своём мире, в затворничестве, ведя натуральное хозяйство. В конце 70-х на них наткнулись геологи. Чтобы узнать, как живут потомки русских староверов сейчас, мы поехали в старообрядческую общину Свердловской области, в село с красивым названием Пристань. Пристань стоит на берегу реки Уфа, рядом с рабочим поселком Арти в 200 километрах от Екатеринбурга. Село основано в 1789 году, когда-то сюда причаливали баржи. Но есть ещё и другой смысл у этого названия: здесь находили приют староверы со всего Урала. Храм, построенный здесь сто лет назад, не закрывали даже в годы советской власти. «Я бы тоже весь мир объехала, но за дедом надо присмотреть» В Пристани тихо и безлюдно. Лишь возле одного из домов рядом с храмом маячит кто-то в салатовом светоотражающем жилете, напоминающий гашника. Оказалось, что это наряженный в жилет дед: внешне — истинный старовер с пышной и седой бородой. Из дома к нам навстречу вышла пожилая женщина: — Не пугайтесь, не ГАИ, это я мужу жилет надеваю, чтобы его издали видно было водителям. Он машин не остерегается, когда гуляет по деревне. И слышит плохо, поэтому не отвечает вам. Женщину зовут Нина Алексеевна Булатова. Она приглашает нас в дом, а мы мнёмся: ждём третьего приглашения, как нас учили. Но потом все же решаемся зайти — Нина Алексеевна кажется искренне приветливой. — Зря вы о нас думали, что мы нелюдимые, — говорит Нина Алексеевна. — У нас в селе старообрядцы гостеприимны, открыты, доброжелательны. Не нужно мне никаких трёх приглашений. Да, есть среди нас и закрытые, которые совсем отказываются от каких-то современных вещей. Они считают, что так могут лучше сохранить веру. Например, жила тут женщина — ни паспорта не было, ни пенсии не получала. Умерла уже. Но большинство осовременились, куда денешься. Видите, у нас свои газеты. В интернете про нас пишут. Но я не освоила, телефоном сотовым пока только пользуюсь. В одной из газет в доме видим фото чернокожих мальчишек-негритят. Тут же читаем, что эти негритята из Уганды тоже староверы! В этой жаркой, африканской стране есть свой старообрядческий приход. В уральской Пристани из ста человек прихожан в основном все пожилые. Работы для молодых здесь нет, уезжают учиться и остаются в Екатеринбурге, Красноуфимске. В храм молодые приезжают на праздники, крестить детей. Нине Алексеевне 78-й год, она бывшая учительница русского языка и литературы. В Пристань приехала когда-то её мама — сама из староверов. Приехала сюда, потому что тут работал храм. И Нина Алексеевна попросилась по распределению сюда после пединститута. — Меня постоянно упрекали, что мать-церковница, — вспоминает Нина Алексеевна. — Я комсомолка была, и пионерка была, и атеистическую работу приходилось вести, в душе оставаясь старообрядкой. Я как между двух огней. Мама хотела, чтобы я была верующая, а начальство хотело, чтобы я об этом забыла. Я тайно в храм ходила. У меня прадед, дед, отец — все были священниками. У Нины Алексеевны трое детей, семеро внуков и шесть правнуков. — Дети у меня все с высшим образованием, закончили институты. Они совсем современные, живут в Екатеринбурге и Артях. К сожалению, в церковь не очень часто ходят. Хотя все крещённые в нашем храме: и дети, и внуки. Нина Алексеевна показывает магнитики на холодильнике, привезённые детьми и внуками из дальних стран и городов: Иерусалим, Прага, Париж. Говорит, что сама бы посмотрела мир, но «как-то уже не получается: дела, надо присматривать за дедушкой, за домом». «Прихожане не раз задавали вопрос — можно ли пользоваться интернетом?» — Чаю? — предлагает нам отец Иоанн, настоятель пристаньского храма. Он живёт в соседнем доме от Нины Алексеевны. Приняли нас тут так же доброжелательно. Подозрителен и суров был только огромный мохнатый пёс — кавказская овчарка. Запёртый в вольере, он свирепо лаял на чужаков. Мы напоминаем про «чужие», языческие кружки. Отец Иоанн кивает, улыбается и объясняет: — У нас в общине и вообще в официальной старообрядческой церкви такого нет, чтобы для гостей держать отдельную посуду. Потому что Господь и с грешниками, и с мытарями и ел, и пил. Вот, допустим, приходит ко мне человек, просит пить. А я ему: «Вот тебе кружка специальная». Что он подумает о старообрядцах? Обидится. Нам, наоборот, надо показать людям, что мы открытые, доброжелательные. Образованные. У меня сосед — Пётр Уварович Кузнецов. Он учёный, профессор, доктор юридических наук. Жаль, сейчас его нет дома, на работе в Екатеринбурге, преподаёт в юридической академии. — А откуда все эти рассказы про нелюдимость, нелюбовь к чужим? — Это действительно есть, среди беспоповников. Беспоповцы — это старообрядцы, не приемлющие священства. Когда произошёл раскол, некоторые люди считали, что старое священство умерло, погибло, нового нет. Они уходили в леса, основывали общины, скиты. Я когда-то жил в Минусинске, там есть чисто старообрядческие деревни, из беспоповцев. Дети учатся только до 4-го класса, девушки в длинных сарафанах, мужчины с бородами. Все сохранено. — А Лыковы чьи? — Они были из часовенных (одно из ответвлений в беспоповстве). Но сейчас Агафья Лыкова перешла к нам, к официальной старообрядческой церкви. Отец Иоанн с детства мечтал быть священнослужителем. Говорит, играл не в лётчика или шофера, а в дьякона, в церковные службы, вместо причастия — варенье. Он родился в семье староверов в Сибири. Отец — ветеран Великой Отечественной войны, преподаватель радиотехники. На фронте вступил в партию (на передовой было не до споров, просто вручили партбилет), а после войны отказался платить взносы. Начали разбираться. Арестовали, отобрали все боевые награды, приговорили к расстрелу, потом заменили расстрел на 25 лет лагерей. Освободили через два года по амнистии после смерти Сталина. — Ни пионером, ни октябрёнком не был. К нам не лезли, в школе знали, что семья верующая. Отец грамотный был, если что — ссылался на Конституцию, которая ещё в 36-м году гарантировала свободу слова. Мирская профессия отца Иоанна — сварщик. Успел поработать недолго, отслужил в армии. Потом ушёл в священнослужители. Его жена матушка Наталья — в миру была бухгалтером. У них шестеро детей, семеро внуков. — В школе дети учились хорошо, похвальных писем, грамот полно. Мы не тёмные. Сейчас дети закончили институты: юридический, одна в экономическом ещё учится, УрГЭУ СИНХ. Трое детей работают в храме, со мной, одна замужем за священником. Младший сын сейчас взял академический в железнодорожном институте (УрГУПС) и пошёл в армию, — рассказывает отец Иоанн. — А староверам дозволяется служить? — Среди моих прихожан все служат, как положено. Дозволяется и даже приветствуется. Родину защищать должен каждый человек, гражданин. В войну староверы шли на фронт. Он ведёт нас показать свой храм Троицы Живоначальной. За мостом на другом конце деревни видны купола православной церкви. Очень многие сельчане — её прихожане. — Мы с нашими православными соседями не ссоримся никогда (хотя старообрядцы тоже православные, имеются в виду те, кто принял реформы в 17 веке. — Прим. ред.). Батюшки не раз ко мне в гости ходили. Как-то давно ещё архиепископ Мелхиседек (с 1984 по 1994 руководил Екатеринбургской, Челябинской, Курганской епархией) распорядился, чтобы в храмах детей крестили полным трёхразовым погружением. Ко мне православные священники приходили за советами. У нас же, у староверов, всегда полное погружение в ледяную купель. — Это не опасно? Младенца в ледяную воду с головой? — Нет, конечно. В холодной воде дух захватывает, и ещё: когда крестишь нос, рот зажимаешь. Это проверено веками. На моей практике ещё не было, чтобы кому-то плохо стало. Наоборот, помню привезли из соседней деревни девочку. Вся покрыта коростой. Покрестил, окунул. Потом девочку на причастие привезли, уже вся чистая. Мать говорит, после крещения все коросты спали сразу. — Интернетом пользуетесь? — Да, у нас в доме он есть. Мне не раз задавали вопрос прихожане — можно ли пользоваться компьютером, интернетом? А почему нет? Ведь для чего нужен компьютер? Для работы. Пожалуйста: печатайте, распечатывайте, читайте полезную информацию. Много испытывая, хорошего держись, как говорил апостол Павел. «Не пить из общей посуды — это инфекционные врачи одобрили бы» Александр Александрович Смоквин бывший сотрудник правительства Свердловской области. Когда-то он принял старообрядческую веру, покрестился в храме Пристани. С ним мы встретились в редакции E1.RU. Пить из общей посуды он всё-таки отказался — попросил одноразовый стаканчик. — Не берите во внимание, — уклончиво, чтобы не обидеть, сказал он. — Это мудрость дедовская во мне говорит. Наверное, у старообрядцев эта традиция связана с вполне объяснимыми причинами. Поселения старообрядцев были на Алтае, в Сибири. Если кто чужой в поселение зайдёт к ним, ставили за порог крынку молока и клали кусок хлеба. Это было мудрое решение, чтобы избежать инфекций и эпидемий. Врачей в округе на тысячу километров не было, от эпидемий вымирали деревнями. Я думаю, это вынужденная мера, оттуда и пошла традиция. Инфекционные врачи меня бы одобрили. Александр Александрович сейчас пенсионер, в 90-е годы работал в комитете по Управлению государственным имуществом. Именно он помог добиться староверам, чтобы им отдали церковь на ВИЗе. На все собрания и совещания в правительстве он ходил с колоритной «староверской» бородой. Говорит, что сначала косились, потом привыкли. Его бабушка была из старообрядцев. — Она тихо и спокойно молилась, никаких проповедей я от неё особо не слышал. Я ей, помню, в детстве говорил: «Бога нет». А она спокойно так: «Нет, Саша, есть…» Она рабочая Верх-Исетского завода, а среди визовских рабочих много староверов. Все стали, сплавы, что там разрабатывались, проходили через молитву. Староверы вообще трудолюбивые. Ещё Татищев с де Генниным на работу любили брать староверов. Знали, не подведут, не запьют. — У вас запрет на алкоголь? — Нет, по правилам святых апостолов, допускается до трёх чаш. Но размер чаш не уточняется. «Надо развенчивать мифы о нелюдимых староверах» Мы встретились и с молодым поколением староверов. К нам в редакцию мы пригласили редактора газеты старообрядческой церкви «Община» Максима Гусева. У него светское образование — журфак УрГУ. И современные, не патриархальные взгляды. — Надо развенчивать мифы о нелюдимых, необщительных староверах, многодетной патриархальной семье, сарафанах, кокошниках, — говорит он. — Количество детей каждый выбирает сам, это вопрос личный. Среди молодых старообрядцев много амбициозных, тех, кто выбирает карьеру. Но думаю, общее, конечно, должно быть — внутренний стержень некий: трудолюбие, неспособность на подлость, поставить подножку, нахамить… А в остальном, внешне молодые старообрядцы (те кто относится к официальной церкви) ассимилировались. Внешне ничем не отличаются от современных молодых людей. У беспоповцев, конечно, всё строже. Они малообщительны, не идут на контакт. Но даже они стали «выходить» в люди, начали общаться с нами, участвовать в наших общих праздниках.