Откровенно об авторе "Лолиты": на русском впервые издали книгу Набокова "Строгие суждения"

"Строгие суждения" — это интервью Владимира Набокова американским и европейским газетам и журналам от Playboy до Esquire за 1962–1973 годы, статьи писателя о Сартре, Ходасевиче и других литераторах, письма, чаще всего гневные, в редакции различных изданий. Впервые эта книга вышла на английском языке в 1973 году, и через 45 лет, в 2018-м, ее перевели в России. Набоков всегда подчеркивал расстояние между персонажами и своих книг, и автором. По сути, узнать что-то о Набокове как о человеке возможно как раз из интервью и писем, которые стали важным дополнением к его автобиографии "Память, говори". С помощью своих нехудожественных текстов Набоков последовательно выстраивает собственную хронологию своей жизни. Писатель с видимым удовольствием участвует в игре "я никогда не": я никогда не ходил к психоаналитикам, которых искренне презирал, не напивался, не употреблял мальчишеских слов из трех букв, не говорил экспромтом на занятиях со студентами. Все верно, автор "Дара" и "Защиты Лужина" читал с листа 2000 страниц лекций о русской литературе. Все свои тексты Набоков более полувека писал, стоя у конторки, и по усталости продолжал за столом, чернилами на бумаге, а позднее карандашом на специальных карточках. За машинописные версии его произведений с 1925 года отвечала супруга. Она и остановила сомневающегося Набокова, когда тот в 1950 году направлялся в сад, чтобы сжечь там первые главы "Лолиты". Вскоре после выхода книга стала бестселлером. Стэнли Кубрик взялся за экранизацию романа. Впрочем, Набоков написал к этой картине сценарий. На премьеру фильма в Нью-Йорке в 1962 году писателя вместе с семьей захватила королева Елизавета. Фильм автору оригинала понравился, но Набоков не мог полностью проконтролировать съемки и высказал недовольство тем, что режиссер снял не все так, как было написано. Внимание Набокова к кинематографу после премьеры не угасло, несколько его книг были экранизированы, но эти опыты почти не заметили. В одном из интервью Набокова спросили, какие эпизоды из истории мировой литературы он был хотел увидеть на экране, и оказалось, что автора "Приглашения на казнь" интересует свадьба Эдгара Аллана По, пикник Льюиса Кэрролла, и вид русских, которые уходят с Аляски в восторге от заключенной сделки, а рядом — "аплодирующий тюлень". Увлечение кино началось у писателя в детстве: первые свои фильмы Набоков увидел во сне, ему ночами приходили истории о побеге и долгих странствиях, еще задолго до эмиграции писателя из Советской России. Набоков, как адский педант, использует любую возможность поправить собеседника, прежде всего самого себя: "Даже сон, который я пересказываю жене за завтраком, — это всего лишь черновой набросок". Почти маниакальное внимание к деталям: будучи преподавателем, Набоков требовал от студентов знания того, что насекомое в "Превращении" Кафки — это навозный жук, а не таракан, а без карты Дублина и плана вагона "Москва-Петербург" невозможно понять ни "Улисса" Джеймса Джойса, ни "Анну Каренину" Толстого. Основной источник всех историй о Набокове — интервью. Впрочем, стоит избегать полного доверия словам того автора, который старался контролировать всю печатную информацию о себе. Кажется, Набоков испытывал почти физиологическое отвращение перед сырой речью, даже диалоги в его книгах могли быть лишь "к месту". Кокетливо называя себя косноязычным, Набоков давал все свои интервью письменно, часто писал себе вопросы сам и обязывал журналистов публиковать его версию текста без изменений. Писатель следил за всеми переводами своих книг на английский и французский язык. Из-за этой опасливости Набоков сам перевел "Лолиту" на русский язык, боясь халтуры советских переводчиков и не ожидая краха полицейского государства в России. По сути, писатель хотел контролировать все следы "Набокова", выстраивая один, не меняющийся образ аполитичного эстета-путешественника, который всегда категорически выносит суждения об окружающем мире. Набоков постоянно страдает от фактических ошибок, опечаток, неточностей. К 70-летию коллеги и друзья писателя посвятили его творчеству номер журнала "Трикуотерли". Набоков в ответ написал цикл благодарностей и не упустил возможности поправить каждого поздравителя. Писатель предпочитал гостиницы постоянному жилью, если и мечтал о доме, то только о звуконепроницаемой квартире в центре Нью-Йорка, потому что ненавидел любой шум и вмешательство в свое личное пространство. На все вопросы о родине он отвечал, что "вся Россия, которая мне нужна, всегда со мной — литература, язык, мое собственное русское детство". Свою аполитичность Набоков демонстрировал уже в 1917 году. Юный литератор только еще заканчивал школу, но уже презирал поп-культуру, не принадлежал ни к одной политической, социальной или литературной группе. Позднее, к хейт-листу писателя прибавилась "ненависть к ночным клубам, яхтам, циркам, порношоу и сальным взглядам голых самцов, заросших волосами как Че Гевара". В интервью Набоков лишь отмахивается от вопросов о революции 1968 года. Все его политические убеждения умещаются в строку: "Свобода слова — свобода творчества, никаких пыток и казней, а портреты главы правительства своими размерами не должны превышать почтовую марку". Впрочем, Набоков старательно подчеркивал свои проамериканские взгляды, выступая против сравнения "Сталина и Маккарти, Освенцима и атомной бомбы, безжалостного империализма СССР" с той помощью, которую США оказывает бедствующим странам. Как примерный гражданин автор "Лолиты" брал в аренду телевизор, пил пиво и смотрел, как американцы высаживаются на Луну. Иногда Набоков и сам обгонял время, описывая, как будет выглядеть смайлик, стелс и подземные магистрали. При этом себя, как особо крупную литературную бабочку, Набоков старался не оценивать и не каталогизировать, отрицая влияния на свое творчество и благосклонно принимая только сравнения с Беккетом и Борхесом. Периодически все собеседники Набокова вспоминают, что писатель был одержим изучением бабочек. Автор "Лолиты" вместе с длинными и узкоспециальными пассажами рассказывал о "бабочках судного дня", которые мигрировали из Африки в Северную Россию именно в 1881-м — в год смерти императора Александра II. Узор на тыльной стороне их крыл напоминал именно эту смертоносную для царской семьи дату. Впрочем, самая едкая и трогательная часть книги "Трудные суждения" — огромная статья Набокова против критиков, которые отозвались на комментированное и переведенное им издание "Евгения Онегина". Писатель защищает не только свой труд, но и то, как будут воспринимать Пушкина за океаном. Понимая слабые стороны подстрочного перевода, Набоков все же борется с каждым неточным смыслом. "Строгие суждения" сегодня, безусловно, можно назвать еще одним законченным произведением Набокова. Читателю остается лишь следить за тем, как писатель годами выстраивает единственно верную версию своей жизни, у которой не должно быть интерпретаций и судьи. Даже свое любимое русское стихотворение Набоков пишет сам и отдает герою одного из своих романов: Однажды мы под вечер оба Стояли на старом мосту. Скажи мне, спросил я, до гроба Запомнишь вон ласточку ту? И ты отвечала: еще бы! И как мы заплакали оба, Как вскрикнула жизнь на лету! До завтра, навеки, до гроба, Однажды на старом мосту...