Пророк в своем отечестве — Владимир Войнович. Хотел и был честным
За пять лет учебы на филфаке в 80-х имя Владимира Войновича мне ни разу не встретилось. Зато в армии приходил регулярно майор, который спрашивал, не интересуются ли Войновичем, Владимовым, Гладилиным, Солженицыным… Так что план чтения на ближайшие годы был составлен. "Москва 2042" — первое произведение Войновича, которое я прочитал. Пока я писал докторскую о русской антиутопии, все писатели-"антиутописты" так или иначе оказались моими "клиентами". Войнович был самым веселым из них. Он умел радоваться жизни каждый день: появились компьютеры — стал одним из первых писателей, их освоивших, надоело рисовать на полях — стал художником, выставлялся в лучших галереях, радовался своим персональным выставкам. Эмиграция не была легкой: он пожил и в ФРГ, и в Америке, всякий раз приходилось переходить на новый язык, но писал-то Войнович всегда на русском! Оказывается, все помнили всё: и повесть "Хочу быть честным", и песню "На пыльных тропинках…", которую распевал Хрущев с мавзолея после возвращения Юрия Гагарина. Хрущева забыли, а песню помнили. Публикация "Чонкина" в многомиллионном журнале "Юность" сделала его живым классиком. Он так наслаждался своей новой популярностью! Войновича буквально затормошили, и он мчался на радио, на телевидение, в районную библиотеку… Сил хватало на всё: ведь ему тогда и 60 не исполнилось. В 90-х мы с замечательным художником Игорем Сусловым создали журнал "Мир образования" — первый глянцевый журнал для российских учителей. Нас было в журнале двое, а 96 цветных полос нужно было сдавать каждый месяц. Интервью с Войновичем — центральный материал нулевого номера. Потом он и в школу приезжал, выступал перед моими учениками почти целый день. До войны Войнович окончил первый класс, во втором учился одну неделю, окончил четвертый класс, в пятом не учился, в шестом-седьмом — учился без отрыва от производства, в вечерней школе, зато потом решил учиться в десятом классе. Нехватка классического ("настоящего") образования подтолкнула его на горьковский путь: читать и писать, писать и вновь читать. Еще в самом начале пути писатель старшего поколения Арнольд Одинцов напророчил, что жизнь будет трудной, "потому что, сказал он Войновичу, то, что вы пишете, слишком похоже на реальную жизнь". Зато относительное незнание советской литературы помогло: писать "как другие" не получилось, потому что не очень-то и знал, как "другие" пишут. Это и спасло от чужого влияния. У него никогда не было установки рассмешить. Русский читатель — читатель остроумный, и писательскую иронию чувствует прекрасно. Разумеется, социалистического реализма Войнович на дух не переносил: для него было слишком мало "реализма", реальной жизни. Даже выдумал специальную формулу для соцреализма: "умение сделать начальству приятное понятным для начальства методом". Поэтому и ранняя повесть его называлась "Хочу быть честным". Ну, кем хотели стать ровесники его героя на рубеже 50−60-х? Героями: космонавтами, летчиками, наконец, знаменитыми футболистами, как, например, герой Анатолия Гладилина, соратника по "молодежной прозе". А герой Войновича хочет быть честным, исповедовать не лицемерную "честность" тогдашних газет, а настоящую, чтобы перед собой стыдно не было. "Хочу быть честным" хоть и опубликовали в "Новом мире", но фильм по уже написанному сценарию не поставили, пьесе идти разрешили, но ненадолго. Тогдашний партийный идеолог Ильичев резко осудил эту вещь, и началось… Посыпались статьи: "Это фальшь", "Точка и кочка зрения" и т.п. Зато письма читателей были положительными, старались поддерживать. Так и оставался он долгое время автором одной небольшой книжки "Мы здесь живем", поддержанной, впрочем, в "Литературной газете" Владимиром Тендряковым. Желание быть честным и привело его в ряды "подписантов" — заступников за обиженных властью писателей. Случилась оказия — переправил за кордон арестованный роман Василия Гроссмана "Жизнь и судьба". Печататься самому становилось все труднее. Да и бытовые неурядицы оказывались по-настоящему литературными. Некий чиновник, автор единственной на ту пору книги "Тайвань — исконная земля Китая", захватил предназначавшуюся Войновичу квартиру и сразу же установил туда "заграничную" сантехнику. Чтобы, значит, никогда уже оттуда не выехать. Борьба за квартиру стала настолько захватывающей, что стала сюжетом "Рассказа о вселении писателя Владимира Войновича в новую квартиру", вышедшего в 1976 году в американском издательстве "Ардис". Работавший тогда в США чиновник бросил все свои ресурсы — и кадровые, и финансовые — на скупку тиража, но издательство лишь восхищенно вздохнуло — и допечатало тираж! Зато когда Войнович получил грант Института Кеннана и приехал на год в Вашингтон, чтобы написать очередную книгу, то в первое уже утро увидел на балконе в доме напротив своего давнего соперника в борьбе за квартиру. Ничего не подозревая, тот бодренько делал в семейных трусах зарядку с гантелями и вдруг — о, ужас! — увидел неизвестно ему откуда-то взявшегося Войновича! Спешно ретировался, и больше они никогда не встречались. Много добрых слов сказано о "Чонкине", о пророческом даре писателя, предугадавшего в романе "Москва 2042" последующие события российской истории, вплоть до триумфального возвращения Солженицына и создания фейковой литературы и фейковых новостей. А я все жду, когда поставят пьесу "Трибунал". Пришла супружеская пара в театр, а на сцене — тройка, та самая, трибунал. Слово за слово, и игровая реальность легко перешагивает со сцены в зал, и уже нет сцены, а есть только судебное помещение, и зрителям всерьез приходится на заседании трибунала бороться за свое освобождение. Такой вот интерактивный театр получался у Войновича — когда и термина-то не было такого.