Вера Васильева: хочу играть

Верность сцене московского театра сатиры Вера Васильева хранит вот уже семь десятков лет. На ней в премьерном спектакле «Вера» актриса отметила и свое 93-летие Беседуя с обозревателем «Вечерки», Вера Кузьминична вспоминает о своем детстве, рассказывает о любимых театральных работах, о том, как начиналась ее карьера в кинематографе, и, конечно, о любви. — Вера Кузьминична, вы родились и всю жизнь прожили в Москве. Вам довелось узнать, что такое «коммунальный рай»? — Беседуя с обозревателем «Вечерки», Вера Кузьминична вспоминает о своем детстве, рассказывает о любимых театральных работах, о том, как начиналась ее карьера в кинематографе, и, конечно, о любви.Конечно. Я родилась около Чистых прудов, в Гусятниковом переулке, близ Мясницкой улицы. У меня было две старшие сестры — Валя и Тоня, а спустя 14 лет после меня на радость всем появился братишка Васенька. Наша коммуналка располагалась в двухэтажном доме, в каждой комнате жили удивительные люди, похожие на героев рассказов Зощенко. Например, старушка Мария Ионовна, благородная на вид, «из бывших», но какая-то замученная, с черными кругами под глазами. Она быстро что-то варила на керосинке, ни с кем ни о чем не говорила и сразу же исчезала в своей темной комнате. Если бы мне сейчас выпало сыграть женщину, напуганную революцией, я бы прежде всего вспомнила ее. Удобств у нас не было, отапливались комнаты печками, дрова пилили прямо на кухне. И был подпол, где наша семья хранила заготовленную летом картошку и кадки нашинкованной капусты — главная еда того времени. Шли 30-е годы. — А помните ли вы первое свое потрясение от театра? — Первый раз я попала в Театр имени Станиславского и Немировича-Данченко на «Царскую невесту» и была покорена этим сказочным миром. Придя домой, залезла под стол, подняла, как в шатре, скатерть и запела нечто похожее на оперу. С тех пор, оставаясь одна, я надевала самодельные костюмы, украшала голову бумажными коронами, шляпами и пела. А так как жили мы на первом этаже, то с улицы меня хорошо было видно. И во дворе я получила прозвище Шаляпин, думая, что меня дразнят так из-за шляп. Кумирами и богинями в то время для меня были великие Андровская, Еланская, Бабанова. И совершенно неземная Алла Тарасова, которая бросалась под поезд в только что поставленной Немировичем-Данченко «Анне Карениной». Завороженная, покоренная, очарованная театром, я хотела работать только в нем. Но скромная жизнь с монотонными, однообразными заботами о хлебе насущном одновременно рождала мысль: «У меня-то ничего похожего не будет». И в двенадцать лет в отчаянии из-за этих мыслей я совершила глупость, чуть не стоившую мне жизни: взяла бритву и резанула ею дважды по руке... Поняв, что следы надо как-то скрыть, я руку замотала и никому нечего не сказала. Но еще лет сорок на ней оставались шрамы. — Каким вам вспоминается начало войны в Москве? — Нашу семью разметало по разным концам страны. Мама с двухгодовалым братом была эвакуирована в башкирскую деревню, старшая сестра Валентина, медик, направлена в больницу Киргизию. Никогда не забуду страшный день прощания с другой моей сестрой — Тошенькой. Это было 16 октября, немцы подошли близко к Москве. В городе царили паника и ощущение, что немцы вот-вот войдут в город. Учреждения срочно эвакуировали: улицы были полны автобусами, машинами. Я прибежала к месту работы Тошеньки, мы обнялись и тут же раздался крик: «Скорей!» Их машина тронулась, а я побрела под дождем домой, рыдала в голос. Я оставила школу и, чтобы получить рабочую карточку, поступила к отцу на завод, работала там фрезеровщицей. Получив по карточке мыло, ходила в подмосковные деревни менять его на мороженую картошку... — В 1943-м вы поступили в Московское городское театральное училище, а потом оказались в кино, замеченной самим Пырьевым... — Я решила попытать счастья в театральном и прошла! Однажды в раздевалке у зеркала я примеряла капор и увидела, что на меня пристально смотрит женщина. Одета я была в бедное пальтишко, туфли на низком каблуке. Ассистентка Ивана Александровича Пырьева, который собирался снимать «Сказание о земле Сибирской», пригласила меня на пробы. Пырьеву нужна была молоденькая девушка, наивная, «кровь с молоком». На «Мосфильм» я явилась в лучшем платье своей сестры из синего креп-сатина и на каблуках, одолженных у второй сестры, на которых ходить не умела. На голове вместо косичек я соорудила стоящую дыбом копну кудрей, вьющихся мелким бесом. Пырьеву я решительно не понравилась. Он заставил меня расчесать волосы, надеть костюм Настеньки. А потом скомкал узлами два чулка и решительно засунул их в мое декольте, соорудив пышную грудь, которой у меня не было: «Ну, теперь, кажется, все в порядке». — Картина вышла на экраны в 1948 -м, и группа была представлена к Сталинской премии. Каково это стать ее лауреатом, будучи еще студенткой? — Я к премии представлена не была, но мне потом рассказали, что Сталин, посмотревший фильм, спросил: «А где нашли эту прелесть?» И меня тут же включили в список. К обрушившейся славе я готова не была и всячески тушевалась. — После такой награды вас должны были засыпать новыми сценариями, но этого почему-то не произошло? — Возможно, виной тому оказалась одна история. Уже после премьеры мне сообщили, что меня ждет на разговор в гостинице «Москва» Иван Александрович. Окрыленная надеждой, фантазируя, что он собирается снимать новый фильм и я там получу роль, побежала на встречу. Вошла, Пырьев явно волновался, а потом сел на диванчик и спросил: «Счастлива? А как ты меня отблагодаришь?» И привлек меня к себе. Я стала с ним бороться. Как настоящая деревенская девка. В итоге он, рассердившись, обронил: «Больше ты в кино сниматься не будешь!» А он был директором «Мосфильма». Я не знаю, сдержал ли он свое обещание или просто режиссеры не видели меня в других ролях... Несмотря на эту историю, ничего, кроме огромного чувства благодарности и восхищения его талантом, я к Пырьеву никогда не испытывала. — И вы отправились показываться в Театр сатиры? — Да. Я показалась и была принята в Театр сатиры на роль Лизоньки Синичкиной в водевиле «Лев Гурыч Синичкин», где первый раз запела! Известный театр, чудесная роль, и для меня, как и для моей героини, сбылись мечты о сцене. Я всегда считала Театр сатиры своим родным домом, никогда не видела там от людей зла. И в те годы ни разу не почувствовала коварства, зависти, интриг, о которых всегда предупреждают молодых актеров. На этой сцене мне предстояло работать с большими артистами — Георгием Менглетом, Анатолием Папановым, Андреем Мироновым, Спартаком Мишулиным, Ольгой Аросевой, Александром Ширвиндтом, Михаилом Державиным и многими другими замечательными артистами и режиссерами. — И именно в театре вы встретили свою первую любовь? — В труппе появился режиссер Борис Равенских — стремительный, страстный, талантливый, загадочный. Шел 1949 год, он ставил спектакль «Свадьба с приданым». Репетиции проходили на едином дыхании. Борис Иванович обрушил на нас такое знание деревенской жизни, такую любовь к русской природе, песне, старинным обрядам... Мы не отходили от него, постоянно хохотали, а вечерами все вместе шли его провожать до общежития на Трифоновке, где он проживал с женой. Это была изумительная актриса Лидия Гриценко. Однажды он пришел к нам в гости, очень понравился моей маме, она угощала его жареной картошкой и треской, а он нахваливал! И когда я пошла его провожать до ворот, он вдруг меня по-настоящему поцеловал. Дальше все понеслось, как в безумном, сумасшедшем вихре... Премьера состоялась в марте 1950 года. Это был триумфальный успех! Спектакль был удостоен Сталинской премии, экранизирован. В двадцать пять лет я получила свою вторую премию. Но шли годы, Борису Ивановичу предстояло возглавить Малый театр, где он ставил «Власть тьмы» Толстого. Борис Иванович со временем расстался с женой, но радости мне это не принесло. Иногда ночью, часа в два, когда все жильцы квартиры крепко спали, он мне звонил. Я босиком бежала по коридору, шепотом, дрожа от холода, отвечала на вопрос: «Не спишь?» — «Не сплю, жду звонка». Но в день премьеры его спектакля «Власть тьмы» он сказал, чтобы я не приходила. Конечно, я не пошла, прождала звонка всю ночь, но его так и не последовало... А когда утром на следующий день я уехала к маме на Чистые пруды, то туда приехал Володя Ушаков (исполнитель роли Максима в спектакле «Свадьба с приданым». — «ВМ»), точно чувствующий мое отчаяние, и спросил, как спрашивал уже много раз, соглашусь ли я быть его женой. Я ответила: «Согласна». — Вы не пожалели об этом решении впоследствии? — Я не пожалела ни разу за 56 лет, которые мы прожили с Володей. Про Бориса Ивановича он говорил: «Он гений, тебе с ним было бы непросто». — Сегодня вы заняты в пяти спектаклях. Особенно меня потрясает, как легко вы прыгаете по сцене на высоких каблуках в «Роковом влечении» в роли голливудской кинодивы Ирмы Гарленд? — Этот спектакль — подарок к моему 90-летию. Я сейчас играю не так часто, но расстаться со сценой было бы слишком тяжело: мне есть чем делиться, я хочу играть! Счастье, что у нас в театре есть такой руководитель, как Александр Ширвиндт, благодаря которому в актерском смысле я имею очень многое, и не я одна. «Мольер», где я играла жену главного героя, «Орнифль», где играла Графиню — я наслаждаюсь этой работой. Мне посчастливилось играть в режиссерской работе Юрия Васильева «Однажды в Париже» в театре «Модернъ». Александр Ширвиндт пригласил Романа Виктюка на «Реквием по Радамесу». Моими партнершами там были две роскошные актрисы — Ольга Аросева и Елена Образцова. Это был подарок судьбы! Как и звонок Элины Быстрицкой с просьбой сыграть в Малом театре Графиню в «Пиковой даме». Спектакль взяли к юбилею Быстрицкой, но в момент выпуска она заболела и попросила меня ее заменить. Я никогда не мечтала о «Пиковой даме», всю жизнь думая, что это не моя роль, что я не роковая женщина. Забывая, что мне в реальности на десять лет больше, чем моей героине, я мучилась тем, что мне не поверят. В итоге я стала сморкаться, кряхтеть, сопеть, всем своим видом говоря, что «и вы будете такими же». — Спектакль «Вера» — очень откровенный, требующий от актрисы определенной смелости... — Размышляя о своей жизни, я решилась выйти на сцену в «Вере». Мне всегда хотелось рассказать о трудностях и радостях актерской профессии. Это моя исповедь и благодарность тем ролям, которые помогали мне жить. И людям, которые дарили мне и любовь, и боль.