"Все, что было у Ерофеева тогда как предсказание, стало реальностью наших дней"

К 80-летию Венедикта Ерофеева в театре МОСТ вышла премьера — спектакль «Вальпургиева ночь». Это уже вторая постановка по пьесе Ерофеева на сцене театра МОСТ. Первая была осуществлена в 1989 году, еще до того, как пьесу напечатали в нашей стране, и постановка получила одобрение самого автора. По словам режиссера новой версии спектакля, прошло почти тридцать лет, но в устроении мира и сознании граждан нашей страны мало что изменилось, слова Ерофеева оказались пророческими. Об особенностях работы в новых условиях рассказывает художественный руководитель театра МОСТ и режиссер Евгений Славутин: Евгений Славутин — Для самой пьесы за эти тридцать лет ничего не изменилось. Она и тогда производила ошарашивающее впечатление, и сейчас. Только жизнь изменилась. Более того, стало понятно, что это пророческая пьеса: все, что было тогда как предсказание, предвидение и предвестие, стало реальностью наших дней! Все, что Ерофеев рассказывает: и сложности с арабами, и проблемы у немцев, и проблемы у французов, — это все один в один повторяется с какой-то невероятной точностью, вплоть до попадания в Сирию! В пьесе люди, сидящие в сумасшедшем доме, разрабатывают план захвата всего мира. В реальности по прошествии тридцати лет на Западе убеждены, что Россия собирается захватить мир. В России безумные головы, которые существуют в Думе и на телевидении, охотно этот фейк поддерживают. Как жить в сумасшедшем доме? У Гамлета сумасшедшим домом была вся Дания. У Ерофеева весь мир — сумасшедший дом. Сказать, что пьеса остроумна — это ничего не сказать! В зоне абсурда и в жанре паратрагедии — У Венедикта Васильевича жанр обозначен просто — трагедия. Я склонен к паратрагедии, к соединению двух принципиально несоединимых жанров: трагедии и фарса, фарсовой природы происходящего в сумасшедшем доме со сценами трагической жестокости. Потому что сейчас это уже не трагедия и это уже не фарс. Это уже случившееся предсказание, это какое-то новое образование, которое есть картина постисторического и посткультурного пространства. Мы попали в какую-то такую зону, в зону абсурда, в новое культурно-духовное образование: классические вещи стали музыкой пошлого шлягера, под Моцарта и Баха могут рекламировать колготки и прокладки... Ну да, великая история закончилась. Но и после великой истории можно жить. В посткультурное время тоже присутствует искусство. В любом случае спектакль должен вызывать и смех, и, одновременно, состояние отчаяния, и оставлять надежду. Переплюнуть себя молодого Тридцать лет назад, когда текст Ерофеева еще не был опубликован, я считал, что каждая запятая автора должна быть воспроизведена, с текстом надо обращаться чрезвычайно культурно и не позволять себе никаких вольностей. Тогда все было как откровение. Сейчас этот текст уже все знают, и теперь я ставлю уже не пьесу Ерофеева в том виде, в котором она была написана, а скорее композицию по этой пьесе. Для меня, конечно, тогда было легче работать и ставить пьесу. Я был молодой, самоуверенный и мне было море по колено. Страшно не было совсем. Мы даже на «литование» (в СССР — процесс согласования в Главлите) не возили, обошли цензуру. Уже было понятно, что все можно. Перестройка уже состоялась. А сейчас фактически соревнуешься с самим собой, но молодым, теперь надо переплюнуть самого себя. То есть я должен сделать лучше, чем было, и не так же, как было. Это стало понятно, что так же его сделать нельзя — пространство другое, время другое, актеры другие. Пир ушел. Чума осталась — Многие вещи, которые в то время были актуальны, уже ушли. Например, переименование улиц. Огромное количество мата тогда вообще никого не смущало, это была свободная речь по делу. Сейчас уже невозможно произнести со сцены такое количество мата, чтобы силы мракобесия не вцепились в тебя, спектакль и театр. Проблема еврейской темы в России ушла. Тема пития, которая там центральная, и шутки с ней связанные, пиршественные образы — это все ушло. Сейчас нет этого пира. Мир стал другим, и он стал другим необратимо. Пир ушел, чума осталась.