В Москве состоялась премьера очень необычной оперы. Основана она на "Одном дне Ивана Денисовича" — повести, которая в свое время перевернула советскую литературу и вознесла на небосклон русской словесности и вольнодумства Александра Исаевича Солженицына. Да, отношение к нем- разное. Достаточно сказать, что когда он вернулся из эмиграции, плакатами "Вон!" на вокзале его встречали коммунисты, а в Думу не хотели пускать либералы. Но сегодня, в канун 100-летия со дня его рождения, давайте откажемся от партийности. Речь идет о том, кто прошел все: и фронт, и ГУЛАГ, и славу, и эмиграцию. Речь о том, с кем можно соглашаться или нет, но кто всех заставил задуматься. "Вести в субботу" побывали на премьере оперы. Камерная сцена имени Покровского Большого театра. На афише — имена композитора Александра Чайковского и Солженицына Игната. Первые зрители — мама с дочкой. - Кто кого привел? - Скорее, я маму, — говорит дочь. — Мы не раз были в Большом театре, но в основном это были классические постановки: "Травиата", "Князь Игорь", "Раймонда", "Лебединое озеро". И вот мы узнали, что тут будет ставиться "Один день Ивана Денисовича". Меня это очень поразило. Опера – это, конечно, голоса, музыка. Спектакль получился очень необычный. Действие происходит не только на сцене. Над зрителями — лагерные лампы. А по балконам под потолком постоянно расхаживают вохроовцы. Перед спектаклем в фойе одним из первых встречаем сына Солженицына Игната. Он говорит, что мы еще не осознали, что с нами произошло в ХХ веке. "Но еще не поздно. И в случае общества, целой страны тоже никогда не поздно посмотреть в свое прошлое, на самих себя, хотя это трудно, а иногда может быть и мерзко, понять что-то из этого. Нам это, конечно же, нужно. Мы это делаем, но недостаточно", — считает Игнат Солженицын. - Чтобы никогда больше? - Конечно, чтобы больше никогда. Здесь же — соавтор либретто и режиссер-постановщик Георгий Исаакян. - Вам же многие скажут, зачем сейчас это ворошить? - Дело в том, что все мы родом из детства. И мы все, сейчас это стало модно, ходим к психологам, разбираемся с детскими травмами. У каждого народа, у каждой нации есть свои травмы, особенно в XX веке. У французов — свои, уверяю. У немцев — еще какие свои. У американцев — свои. Каждый народ должен сам, без постороннее помощи подумать о себе. Это – здоровье, — сказал Георгий Исаакян. Программку спектакля сознательно сделали как "дело". "Мы сознательно делали обложку, похожую на "дело". В соответствии с теми архивными материалами, которые у нас имеются и которые нам предоставил музей ГУЛАГА "Мемориал", — рассказала Дарья Михайлова, редактор-составитель буклетов. Говорим с теми, кто встречает зрителей и предлагает им купить те самые программки. - Для вас это нормальная постановка вопроса: Солженицын языком оперы? - Солженицын, это очень необычно, конечно. Но это очень впечатляет и трогает за душу. Смотреть, конечно, надо от начала до конца, потому что какими-то отрывками это все не воспринимается. - Это говорите вы, перед глазами которых десятки спектаклей. - Да. Это очень необычно. Здесь же видим того, кто о музыке знает все. - Смелый эксперимент — Иван Денисович языком оперы — или как? - Дело в том, что этот эксперимент уже проверенный, потому что был спектакль Пермского театра "Иван Денисович". Мне кажется, если это и эксперимент, то удавшийся, — отметил музыкальный критик Григорий Спектор. И здесь же не об опере, а о книге: "Это — свобода слова прежде всего. Он высказал все то, что он хотел высказать. И высказал великолепно". Фото Солженицына после выхода из ГУЛАГа — в лагерной робе с литерой "Щ". Повесть изначально называлась "Щ-854. Один день одного зэка". Рассказывает тот, кто стоит во главе Большого театра, генеральный директор Владимир Урин. "Я неожиданно скажу очень важную вещь. Я, будучи еще студентом, в "Новом мире" прочитал "Один день Ивана Денисовича". И я помню это потрясающее ощущение. Я читаю и понимаю, что вроде ничего не происходит, а оторваться не могу", — сказал Урин. Но как это выразить музыкой? За дирижерским пультом на прогоне спектакля, который ранее был устроен для прессы, — сын писателя Игнат Солженицын, в обычной жизни — главный режиссер Камерного оркестра в американской Филадельфии, признанный музыкант. Но он скромничает. - Вы брались за это потому, что Александр Исаевич — ваш отец? - Отличный вопрос. Ну, конечно же, благодаря этому. А подговорил на этом Игната Геннадий Николаевич Рождественский, ушедший от нас в этом году, тот, кто был музыкальным руководителем Академического камерного театра имени Покровского, который теперь стал частью Большого театра. - Наталья Дмитриевна, я и повесть перечитал, и все, что сказано об этом. Это огромный океан всего. Мне больше всего понравилась фраза Иона Друцэ: "Это небольшая повесть, а как просторно стало в нашей литературе!" А в чем он, простор Солженицына, на ваш взгляд? - Я думаю, что простор в том, что он выбрал правильного героя. Он просто представляет весь этот простор страны, которая запихнула в ГУЛАГ людей из самых разных мест, из разных сословий, — отметила Наталия Солженицына, президент Фонда Александра Солженицына. - Иван Денисович – крестьянин, хотя, насколько мне известно, Александру Исаевичу рекомендовали переделать его в попавшего под репрессии первого секретаря обкома. - Во всяком случае, хотели, чтобы было так. Но это было бы служение. Иван Денисович, ни на что не претендующий, как бы представляет просторы страны, которая сидела в огромном количестве. И главное — что нельзя было выделить, кого сажают. Партийцев? Да, сажали. Интеллигентов? Да, сажали. Крестьян тоже сажали. Рабочих. Он как бы олицетворяет вот этот простор, который сумели оградить и загнать за колючую проволоку. Но как это было выразить музыкой? Но, как и книга, это куда больше, чем описание лагерного быта. Солженицын ведь той первой же своей публикацией сделал первый шаг к тому, чтобы доказать, что и один в поле воин. Через, казалось бы, такое приземленное описание одного дня из жизни одного человека он заставил задуматься всю страну. Вот и в опере удалось отразить философию. - Может, хватит ворошить, скажут люди? - Нет, — уверен Игнат Солженицын. — Это не новость. Всегда находятся люди, которые говорят, что не надо ворошить старое. Это не мудро. Потому что если не ворошить старое, обязательно угодишь в те же ямы. Они будут другие, потому что время меняется. История — это дорожная карта. И если ею не пользоваться как дорожной картой, если ставить флажки там, где были победы, а там, где были ямы, водовороты и черные пятна, не ставить, то ты своей стране плохую дорогу прокладываешь, — подчеркнул Игнат Солженицын. Но то — Солженицыны. А что говорят те, кто по-родственному с ними не связан, но готовили этот спектакль и пришли на него? "Думаю, что это всегда должно быть в памяти народной. Это не может быть забыто и отброшено, как и все, что было в нашей истории. Счастливое или несчастливое — это все наша российская история, российская действительность. Поэтому и забывать об этом нельзя", — сказал Григорий Спектор. "Мы не даем оценок. Каждый делает свой вывод. Мы просто помним", — отметила Дарья Михайлова. "Тут дело совсем не в политике. Вот во многих странах, не только в Европе, но и в Азии важно, как содержатся кладбища. И как они содержатся у нас? Это принципиальный вопрос. Вопрос совсем не в политике. Как мы относимся к своим усопшим, к своим погибшим на войне? Мы до сих пор выкапываем. Это что значит, что мы родства не помним? Вот мы начинаем опоминаться. И нам говорят, что тех, кто погиб на фронте, мы должны поминать. А тех, кто в лагерях погиб? Не ты эту жизнь создал, как Булгаков говорил, не тебе и ниточку обрезать. Значит, к своим ушедшим надо относиться, с почтением. К самому этому факту. Если мы все тянем какие-то ниточки от наших предков, мы должны чтить их могилы. И мне кажется, что это тут запущено", — подчеркнула Наталия Солженицына.
