Delfi (Латвия): недурочка-снегурочка. Почему в латвийском мультике нет русских
В кинотеатрах Риги стартует показ анимационного фильма «Екабс, Мими и говорящие псы», посвященного судьбе района отважных людей и настоящих друзей — так заявлена Маскачка. Накануне премьеры корреспондент «Делфи» поговорил с режиссером Эдмундом Янсонсом о влиянии Норштейна, ностальгии по дворовой культуре, опыте 15-го троллейбуса и 7-го трамвая, гражданском отношении к городу, а также о том, как получилось, что в его мультяшной Маскачке по-русски не говорят ни люди, ни даже собаки. Кристина Худенко — Люди в трениках и кожанках, надежные друзья, квасные королевы, меняющие шины профессора, бурлаки и бизнесмены, честные полицейские, девушки из подъездов… Всеми этими загадочными и романтичными персонажами, каких не в каждой сказке встретишь, населен район Маскачка, созданный режиссером Эдмундом Янсонсом (Lupatiņi, Bize un neguļa) в анимационном фильме «Екабс, Мими и говорящие псы». Более 100 тысяч картинок-кадров, в которых любой рижанин узнает знакомые перекрестки и силуэты домов, 7-ю трамвайную линию и изгибы Даугавы, подворотни Маза калны и Манежный парк, выполнены в технике перекладки — разработке одного из любимых учителей Эдмунда Янсонса советского мультипликатора Юрия Норштейна. Теплые цвета и как будто рисованные подростками герои втягивают в экран зрителей-детей и вызывают бессознательный прилив ностальгии зрителей-родителей — воспоминаний об ушедшем детстве и утраченной дворовой культуре: казакам-разбойникам, штабикам, секретикам, байкам про черную руку и гроб на колесиках в сумеречной тьме пошарпанных подворотен. Фильм создан в рамках программы к 100-летию Латвии в копродукции с Польшей — иначе добыть миллионный бюджет на мультфильм было бы задачей из разряда «миссия невыполнима». За основу сценария Эдмунд Янсонс взял книгу латышской писательницы Луизы Пасторе «История Маскачки» — об увлекательных приключениях говорящих псов и их необычной дружбе с детьми. Сюжет начинается с того, что юного сына архитектора, живущего в просторной и модной квартире центра Риги, неожиданно «ссылают» на неделю в гости к дяде-пирату и двоюродной сестре — в один из покосившихся деревянных домиков примерно в районе Маза калны. Такое путешествие на машине времени без приключений обойтись не могло. Очевидно, что режиссер Эдмунд Янсонс влюблен в свою Маскачку, ее неспешный и вольный образ жизни. «Делфи»: Ваше детство связано с Маскачкой? Эдмунд Янсонс: Нет. Сам я родом из небольшого городка Броцены. Но именно благодаря этому, насладился в свое время дворовой культурой сполна. Когда со своими ровесниками и дворовыми друзьями вспоминаем те уличные приключения, сами удивляемся, что выжили во всех подростковых затеях. С другой стороны, это была настоящая школа жизни, через которую мы прошли и сформировались как личности, ответственные за свои решения. Современные дети — они находятся в состоянии гиперопеки, все время под контролем — школа, кружки, на связи по мобильному… С одной стороны, как родитель, я не могу принять, что дети бродят по Маскачке без присмотра и ночуют в церкви. Это, конечно, фантазия. Но как человек, я бы хотел жить в городе, но чтобы мне не надо было пребывать в постоянной тревоге, если мой ребенок гуляет во дворе или бегает поблизости на улице с друзьями… С Маскачкой я познакомился гораздо позже — когда учился в Академии культуры, которая находится на улице Лудзас. Я всегда предпочитал ходить на лекции пешком или ездить на велосипеде, разглядывая живописные окрестности. — То есть вам не довелось познать прелести специфически пахнущего 7-го трамвая и 15-й троллейбуса с неизбывными карманниками, о появлении которых водители сообщают по громкой связи «У нас гости, будьте внимательным к своим карманам и сумкам!» И туннель между улицами Гертрудес и Даугавпилс, который в народе именуют «раздевалка» — сейчас его облагородили веселой настенной росписью, но после заката заходить туда не хочется… — Почему же, знаком, но я всегда не любил общественный транспорт и предпочитал ходить пешком. И за все эти походы у меня ни разу не было неприятных инцидентов на Маскачке. Возможно, это не самое привлекательное место в Риге, но лишь потому, что никто не озаботился привести эти дома и улочки в порядок. И все же в этом уголке города есть свой шарм. Все эти очень разные деревянные домики, дворики, садики — они невероятно милые. Если с ними поработать, получилось бы очень симпатичное место. Да, я слышал про этот район много нехороших историй, но, по-моему, говорить ужас-ужас про место, которое находится почти в самом центре города — это неправильно. Надо что-то делать, чтобы ее оживить. Именно поэтому в моем видении Маскачка — очень теплое и уютное место. — Этим и занялись дети из вашего мультфильма — Мими и Екаб. Они это видят совсем по-иному, чем взрослые, которые предпочитают все снести и сменить двухэтажные развалины на бездушные многоэтажки с большим количеством денежных квадратных метров. — Это одна из важных идей фильма. Меня очень расстраивает, что наше общество, в большинстве своем, невероятно пассивное — мы не готовы вступать в процессы, рождать и отстаивать свои идеи, бороться за правду и протестовать против несправедливости. Очень надеюсь, что наши дети будут активнее. — Вопрос — горький, но, на мой взгляд, очень важный. Особый колорит замечательному «Гимне Маскачке», написанному к последним кадрам музыкантом Эдгаром Шубровскисом, придают русские словечки «Маскачка — не дурочка, Маскачка — фигурочка, Маскачка — Снегурочка…» и «Точно, tevi teicu!» При этом я с удивлением обнаружила, что в вашем фильме нет ни одного русского персонажа — ни человека, ни даже говорящей по-русски дворняги — ни Тузика, ни Бобика. Как человек, который провел на улицах Маскавас и Ломоносова детство и юность, клянусь, это не так! С чем связано ваше решение сделать Маскачку сугубо латышской? — Никакого злого умысла тут нет. Это было чисто техническое решение. Фильм, в первую очередь, рассчитан на детей. И присутствие на экране параллельно двух языков затруднило бы дубляж. К слову, в оригинальной книге самая симпатичная белоснежная собачка Сниедзе говорила именно по-русски. Мы решили, что у нас будут две отдельные версии — латышская и дублированная русская (показ этой версии стартует 8 февраля, — прим. ред.). Чтобы дети все могли понять. Поверьте, мне совершенно не хотелось сделать вид, что у нас — не двуязычное общество. Это не моя позиция. И очень хотелось бы эти два параллельных полумира сблизить, чтобы они по возможности больше пересекались. Но в данном конкретном случае пришлось делать выбор. — И все же, если бы русские и латышские дети и взрослые вместе оказывались на одном экране, как в жизни, это был бы большой шаг к объединению общества. Не раз сталкивалась с тем, что латышским детям кажется ненормальным, когда русский ребенок, к примеру, говорит со своими родителями по-русски. В этом смысле очень порадовал снятый также к 100-летию фильм Homo Novus — про художественную богему времен Первой республики — там есть один общий друг тусовки антрепренер Пушмацов, который со всеми говорит по-русски, и это выглядит очень органично и симпатично. Мне кажется, это правильный ход. — Согласен. Это важная тема, над которой стоит думать. — Скажем, в Швеции намеренно стараются, чтобы в сюжеты детских фильмов и книг были включены очень разные дети — и черненькие, и инвалиды, и с одинокими мамами, и с двумя папами… Чтобы ни один ребенок не чувствовал себя неправильным лишь потому, что у него другого цвета кожа или другой ориентации родители. — Там, это зачастую доводится до крайности. Включения всех видов людей делается настолько осознанно и обязательно, что результат зачастую смотрится слишком искусственным и неживым. — Но для Маскачки это точно не смотрелось бы искусственно. С другой стороны, очень вам благодарна, что в своем фильме вы не сделали русским, к примеру, хапугу, который хотел снести Маскачку ради своей наживы. Такое, увы, в латышском кино не редкость. Например, в обласканной критикой и удостоенной высших наград картине «Мама, я тебе люблю!» Яниса Нордса — очень достойного европейского уровня качества — русских персонажей всего два: проститутка и бандит. — Не думаю, что это делалось осознанно. — В том-то и беда, что это уже делается неосознанно. — Возможно, нам надо внимательнее относиться к этой теме. — У вас была фокус-группа с Маскачки, которой вы показывали свою картину, чтобы посмотреть на реакцию? — Не было. Зато у нас были фокус-группы, на которых мы пытались понять, как смотрится эта картина за рубежом. К примеру, мы показали ее на одном детском фестивале в Нидерландах — оказалось, никаких проблем с пониманием. Такие колоритные местечки, как Маскачка, есть в каждом большом городе. — У вас есть видение, что делать с реальной Маскачкой, как вернуть в нее жизнь? — Я, конечно, не планировщик города. Моей задачей было побудить людей сопереживать героям и месту. Но если порассуждать на эту тему, то мое мнение, что этот район ни в коем случае нельзя сносить и отстраивать по новой — самобытность надо сохранить. С другой стороны, надо принять политические решения насчет рушащихся и опасных зданий — раз хозяева не могут привести их в порядок. Возможно, нужны какие-то облегченные условия для развития местного мелкого бизнеса, который позволил бы выживать небольшим кафешкам, магазинчикам, создавать какие-то творческие кварталы — там бы сразу началась какая-то жизнь, кровообращение.
