Юрий Грымов: В России театр – это территория абсолютной свободы
В театре «Модерн» 8 февраля пройдет премьера спектакля «Ничего, что я Чехов?» Корреспондент «ВМ» встретился с художественным руководителем театра Юрием Грымовым, чтобы поговорить о предстоящей премьере и современном театре. — Театр «Модерн» прямо устанавливает правило: на вечерние спектакли у нас дресс-код. Лично для меня это правило — больше, чем просто требование к внешнему виду. Это как бы напоминание — вы пришли в театр. В связи с этим вопрос: что, на ваш взгляд, есть театр сегодня в принципе и чем бы вы хотели, чтобы он являлся? — Сегодня в России театр — это территория абсолютной свободы, в нем происходит масса всего интересного. Если сравнивать театр и кино, то в последнем царит абсолютная диктатура денег. На страну сейчас обрушилось невероятное количество спортивных драм и военных фильмов, но ведь кинематограф — это гораздо более широкое понятие, чем два популярных жанра. Телевидение сегодня — политическая история. В интересах государства телевидение транслирует то, что ему интересно. Это происходит в любой стране мира, не только у нас. Театр же — более гибкая история, сегодня идет много интересных постановок, и каждый зритель может найти то, что близко именно ему. В Москве на данный момент работает 86 только государственных театров. Когда какие-то «театралы», я нарочно беру это слово в кавычки, говорят: «Какая же в Лондоне насыщенная театральная жизнь…» — мне просто смешно это слышать. В Москве идет невероятное количество спектаклей. Да, они разные: хорошие, плохие, гениальные и не очень — но их невероятное количество! Про Америку, например, в этом отношении я даже не хочу ничего говорить: американский театр — это просто туристический аттракцион. Так что театр в России сегодня — это то место, где интересно работать и куда интересно приходить зрителю. Касаемо дресс-кода в театре «Модерн» — да, он есть, хотя и достаточно мягкий. Мужчины могут приходить без галстука, даже в классических джинсах, но, безусловно, мы против того, чтобы зрители появлялись в сланцах, шортах и майках без рукавов. В театре перед представлением играет живая музыка, спектакль — это вечернее мероприятие. Я уверен, что в театре человек может не потерять время, а наоборот — приобрести его. Опять же, театр — это не кинотеатр. Сегодня многие кинозалы находятся в торговых центрах, рядом с магазинами белья и носков! Вообще, иногда мне кажется, что кинематограф сегодня существует только для того, чтобы продавать попкорн. Может, мы сейчас раскрываем большой заговор Уолл-стрит (смеется) — фильм снимают для того, чтобы продавать попкорн, а настоящие магнаты — это те, кто продает машинки для его приготовления и картонные ведерки. Я часто повторяю: «Театр — это роскошь». Но, посудите сами, у нас идет спектакль «Юлий Цезарь» — кстати, возвращаясь к разговору о свободе в театре — эта пьеса Шекспира была запрещена целый век в России: и при царе, и при советской власти. Это спектакль о политиках, там идет речь о выборах Цезаря, который избирается в четвертый раз. В этой постановке на сцене задействованы сорок человек, и за кулисами работает еще двадцать пять. Все эти люди трудятся ради одного представления — это просто не может быть дешево. Но зритель, как известно, голосует рублем, и я рад, что в этом плане наш театр — один из самых быстроразвивающихся. У нас за последние полтора года посещаемость выросла на 76%, общий оборот вырос в два раза и на 20% выросла зарплата актеров. — Расскажите о предстоящей премьере. — Премьера «Ничего, что я Чехов?» посвящена году театра в России. Мы поставили спектакль — посвящение символам театра. Под «символом театра» мы подразумеваем людей, которые олицетворяют собой понятие служения театру. Актер, педагог, режиссер Михаил Чехов и его жена актриса Ольга Чехова — как раз такие люди. Несмотря на это, ни в кино, ни в театре почти ничего не говорится об этой паре. Вместе с этим, их судьбы пересекаются с Константином Станиславским, Евгением Вахтанговым, Адольфом Гитлером, Лаврентием Берией, Мэрилин Монро. В общем-то, о спектакле можно много не говорить, а просто обозначить, что вышеупомянутые люди — действующие герои нашей постановки. — Впечатляющий состав. — Я бы даже сказал «серьезный замес» (смеется). Это люди прекрасные и ужасные. Мир обрушился на них. Это биографический спектакль, но прежде всего он о людях театра, о гении актеров в общем понимании. Постановка приоткрывает тайну этого безумного мира, она показывает, что такое актер как медицинский случай. Ведь быть артистом — это диагноз в хорошем смысле слова. Но этим диагнозом люди восхищаются. — «В XXI веке на первый план выходит непосредственно живой контакт — театр, перфоманс и т. д. Поэтому я стал чаще работать именно в театре» — ваши слова. Все же, вы начинали с телевизионных проектов. Давайте поговорим о том, что происходит на телевидении сейчас. — Мне очень не нравится однозначность телевидения сегодня, некоторое отсутствие креатива, и большое количество лицензионных программ, когда канал просто покупает франшизу на готовый формат и потом снимает под копирку. Также я не понимаю, зачем создавать и показывать шоу, куда приглашают гостей, а ведущий их потом оскорбляет. И иногда бьет. Я не понимаю этого. К сожалению, на мой взгляд, в телевидении исчезло превращение — под этим словом я подразумеваю процесс, когда человек приходит в эфир с одной позицией, его оппонент — с противоположной, — и во время программы один из героев принимает другую сторону. Но сегодня в шоу своего мнения никто не меняет — все как пришли, с тем и уходят. В общем, ничего не происходит. Поэтому я абсолютно серьезно считаю, что сегодня молодой человек, закончивший театральный вуз, если он хочет себя творчески реализовать, может пойти работать только в театр. Разнообразие жанров, стилей, настроений, которое существует сегодня в театре, просто потрясающе. Конечно, все существующее сегодня базируется на русской драматической школе театра. Я очень не люблю, когда говорят: «Есть современный театр, а есть классический». Нет классических театров. Любой театр современен. Все как будто забыли, что Станиславский, Мейерхольд, Вахтангов в свое время совершали хулиганство, взрыв, эксперимент. Это сегодня то, что они делали — классика. В общем, мне непонятно, почему сейчас кто-то пытается отгородиться от современных решений, поставить себя на пьедестал со словами: «Мы — классический театр». — Еще одна цитата: «По моему мнению, телевидение уничтожило кинематограф как вид искусства. В тот момент, когда на кухне поставили телевизор и поместили все происходящее в маленький экран, все было кончено». Думаете, причина кроется именно в этом? — В основном да. Другая причина — в 90-е годы в Америке к режиссерам пришли люди с Уолл-стрит и начали учить их снимать кино. Появились фокус-группы, советы директоров, указывающие, что и как делать. Сегодня таких самобытных режиссеров, как например, Дэвид Линч, — их просто нет. То, что сейчас снимают — какие-то обмылки, вычищенные и выхолощенные картины. Американского кино как такового нет сейчас в принципе. Есть транснациональное кино, которое учитывает сразу все рынки, старается, чтобы фильм понравился всем. Поэтому мы и получаем то, что видим. — Одновременно с этим космическими темпами развивается Интернет, YouTube, социальные сети. Как по-вашему, это влияет на современного зрителя, потребителя контента? С одной стороны — человек сам выбирает, что ему смотреть. С другой — каково качество этого контента? Относительная свобода Интернета позволяет почти каждому «творить» что ему вздумается. Что вы думаете на эту тему? — Во-первых, в социальных сетях нет свободы. Потому что не только сам зритель выбирает, что ему смотреть, но и алгоритмы соцсети тоже определяют, что и кому показывать. А блогеры завязаны на ужасное понятие «рейтинг», который в свое время сгубил телевидение. В общем, к Интернету я отношусь как к инструменту, не более того. Считаю, что Интернет как средство общения — тупиковая ветвь развития, но как информационная площадка — идеальная. Также я думаю, что общий вал мнений, когда пользователь подписан на огромное количество персон и его лента новостей формируется по принципу «читаю всех» — это умирающий формат. Пользователи будут выбирать тех, кому они доверяют, близких им по взглядам лидеров мнений, и будут читать их. В этом смысле, безусловно, тоже есть некие перегибы — например, когда популярные девушки ведут свой аккаунт в социальных сетях, имея миллионы подписчиков — я не преувеличиваю — при этом весь ее профиль — это фотографии ее лица и ее туфелек. И все! Миллионы людей смотрят на это и не получают ни пищу для ума, ни пищу для души. Это какая-то тотальная пустота. Лично для меня социальные сети — это такой журнал, который ты наполняешь какими-то мыслями, интересными снимками, обсуждениями. Интернет позволяет получать обратную связь, в нем есть интерактивность, но я не думаю, что его нужно ставить во главу угла. Все же, это инструмент по донесению контента. Машина может быть орудием убийства? Может. Но это всего-навсего средство передвижения. А как вы им пользуетесь — зависит только от вас самих.
