Эдуард Бояков: мы не будем заниматься политикой, исключительно смыслами

Эдуард Бояков, возглавивший недавно МХАТ им. Горького рассказал в интервью РИА Новости, какие нововведения ждут театр и его зрителя, какие новые имена появятся на афише МХАТа, какие режиссеры и актеры придут в театр, познакомил с предстоящими премьерами и гастрольными планами. Беседовала Наталия Курова. — Эдуард Владиславович, предложение возглавить МХАТ им. Горького, которым долгие годы руководила Татьяна Доронина, для вас стало полной неожиданностью? Или у вас был какой-то подготовительный период? Или вы сами думали о судьбе этого театра? — Да, я думал о судьбе этого театра. Не скажу, что что-то предпринимал особенное для того, чтобы это произошло, но думать думал. И несказанно рад, что здесь очутился, потому что это мой театр, это театр, в котором я чувствую себя на месте, театр, в котором я смысл нахожу. Это театр, в котором мне не нужно все менять, перестраивать, здесь какая-то очень оптимальная для меня пропорция между необходимостью что-то сделать новое и необходимостью сохранять традиции. Здесь нет ощущения геройства по освоению какой-то абсолютно новой территории. Это пространство наполнено историей, смыслом, оно запущено Станиславским и Немировичем-Данченко. Здесь много чего было до меня и много чего будет после меня. — Уже известно, что в репертуаре МХАТа, помимо традиционных драматических спектаклей, будут идти балеты, может быть, даже оперы. И зная вас, как человека-генератора невероятных идей, думаю, появятся постановки в таких форматах и жанрах, о которых мы даже и не догадываемся. Так что это будет за театр – ваш МХАТ им. Горького? — Могу попробовать об этом вместе с вами помечтать. Без конкретных пока имен и проектов. Но, с другой стороны, без подобных разговоров ничего внятного не родится. Нельзя все отдать на поток обстоятельствам, мы должны тоже как-то участвовать в строительстве будущего, и здесь мечтания уместны. Особенно если это такой театр – с таким именем, такой историей, такой архитектурой. Здание МХАТа — фактически это куб, стоящий на Тверском бульваре. Невероятно интересно спроектированный куб, потому что внутри этого куба есть еще один куб со зрительным залом и сценой. Это уже само по себе с точки зрения архитектурной геометрии очень радикальное высказывание. Театр принято мыслить как-то по-другому, там, как правило, другие пропорции и композиции. Еще важно, что здание проектировалось не только инженерами, театральными специалистами, но и акустиками. Оболочка здания сделана из камня, туфа, а внутри все из дерева. Получается как грецкий орех. И это даже не метафора, а очень интересное свойство современного театра, современной культурной практики, которая возвращает театр туда, откуда он пришел. А театр вышел из цельного пространства, из базилики, из круглых сводчатых объемов, храмов, удивительного греческого пространства… Позже началось разделение зрителя и зала, разделение пространства на сцену и зрительный зал, когда занавес, рампа как бы режут пространство. В конце концов, возникло такое понятие, как четвертая стена. Сегодня театру стало тесно в итальянском портале, в этой коробочке. Может быть, это движение началось чуть раньше — советские конструктивисты начали думать об этом, Мейерхольд. Даже нынешний концертный зал им. Чайковского, который изначально проектировался для мейерхольдовских целей, в нем уже чувствуется необходимость выйти их этой коробки, желание театра стать общим пространством. Я уделил столько внимания архитектуре, потому что пространство – это очень важно, пространство диктует свои законы. И если ты нарушаешь его законы, оно мстит. — Но сейчас, по-моему, театр уже вышел из ограниченного пространства и ведет себя абсолютно свободно, выступая в самых разных и необычных местах. — Театру стало тесно и он, как тесто, выходит из форм. Начинают создавать зрительные залы – трансформеры, где расположение зрителей может меняться в зависимости от решения режиссера. Сегодня уже играют спектакли на макаронной фабрике, как в Ростове, в винном погребе, как на Винзаводе, в метро, на улице, там, где стирается грань между актерами и зрителями. И мы все становимся заложниками каких-то интересных сценарных маршрутов. Но это совсем не значит, что я хочу перестроить здание МХАТа. Это значит, что мы должны осмыслить это явление, которое захватывает современный театр и работать на опережение. Конечно, надо понимать — то, что происходило когда-то на сцене за занавесом, на котором вышита "Чайка, это история, это священно. И все современные пьесы, которые пойдут на этой сцене, они все равно — реакция на то, что делал Станиславский, когда ставил "Чайку", Ибсена, когда сочинял вместе с Горьким и артистами пьесу "На дне", интервьюируя людей, ставших прообразами горьковских персонажей, погружаясь в их жизнь. Если бы тогда были диктофоны, ими бы, конечно, воспользовались, был бы чистый вербатим. Это было бы ровно то, чем мы занимались в документальном театре в начале 2000-го. Вернее мы делали то, что уже было до нас. И мы сейчас не можем делать эксперименты ради экспериментов. Но сегодня не актуальны театральные пространства, которые открываются в шесть часов вечера, нужны другие. Театр должен быть открытым весь день. Какая-то часть, конечно. Другая — сокровенная, репетиционная – наоборот, должна быть подчинена жесткому монастырскому уставу. — И у вас уже есть идеи, как это сделать, как превратить театр в открытый гостеприимный дом? — Культурный центр, многопрофильный, разнообразный. Известная фраза Станиславского "театр начинается с вешалки" по-прежнему актуальна. Даже раньше, он начинается, с афиши в городе. Я убежден, что уже в городе, уже в гардеробе должен быть предъявлен театральный эстетический код. А затем мы можем оказаться в пространстве невероятного книжного магазина, детского лектория, интерактивной игры, философского диспута. Люди будут приходить в театр свободно в течение дня, а билеты у них будут проверять только на входе в зрительный зал. Эту идею разделяют все: и те, кто пока не очень близок нашему театру, и заядлые театралы, и, кстати, министр культуры тоже сразу поддержал такое начинание. — Все это будет происходить в огромном мхатовском фойе, которое задумал таким архитектор, вероятно, предугадав будущее театра? — В разговоре со мной Кубасов говорил об идее променада, объясняющей, почему в этом огромном фойе так много зелени. Пришло время открыть эту "секретную лабораторию" на Тверском бульваре. Это важно прежде всего для тех людей, которые здесь работают и работали. За 30 лет и Татьяна Васильевна Доронина, и ее коллеги очень много сделали для сохранения архитектуры и интерьеров. Они спасли ее от вторжения в 90-х. Если театр открыли бы тогда, то здесь наверняка уже были бы какие-то пластиковые автоматы или торговые киоски, стояли бы скульптуры Церетели – в этих больших объемах мог бы целый сад этих скульптур разместиться. Но ничего этого, к счастью, не произошло, и сегодня мы получили возможность всю эту сохраненную ценность предъявить. — Во МХАТе, помимо основной Большой сцены, есть еще и Малая, как вы распорядитесь этим пространством? — Сцена – сердцевина всего театрального комплекса. И, конечно, ориентироваться только на Большую — огромный зал на 1350 мест — нельзя. Мы неизбежно попадем в зависимость от коммерческого формата. У нас будет три сцены. Большая, Малая, где продолжат идти спектакли, и третья, в которую мы превратим большой репетиционный зал. Зал, где великолепная акустика, свет – идеальное место для концертов. С осени здесь будут проходить разнообразные интересные события. Раз в неделю – поэтический вечер, где мы будет представлять наших поэтов, достойных внимания. Они должны собраться вокруг МХАТа. Здесь будут проходить вечера этнической музыки, русского фольклора. Раз в неделю – философский клуб, где будут выступать ведущие искусствоведы, мыслители. Мы будем это делать совместно с филфаком МГУ, телевизионным каналом "Спас". Это все наш круг, который будет существовать как продюсерская платформа. Нужно не просто умничать, оригинальничать, нужно осмысление того, что происходит в обществе, в культуре. Мы не будет заниматься политикой, мы будем заниматься исключительно эстетикой и смыслами. — А что касается Большой сцены, вы действительно планируете здесь ставить не только драматические, но и музыкальные спектакли? — В идее пригласить оркестр или обратиться к хореографии нет ничего нового – это идея самого Станиславского, начиная с того, какое он уделял внимание оперной студии, и заканчивая оркестром в "Синей птице". Безусловно, в расчете на это и строился наш большой зал, потрясающая акустика, прекрасная оркестровая яма, готовая принять полноценный оркестр. Но я, конечно, о постоянном оркестре и мечтать не буду, потому что наличие оркестра меняет суть театра, а сердцевиной нашего должна быть драма. — Вы считаете, что репертуарный драматический театр не изжил себя? — МХАТ будет репертуарным театром с постоянной труппой, театром, в котором актеры играют разные спектакли, находясь постоянно в сложном диалоге друг с другом. Это совсем другое дело, чем проектный театр, даже если в нем играют одни и те же актеры. Драматический традиционный репертуарный театр не изжил себя – вы точно сказали. Репертуарный театр — это невероятное достижение, это интереснейшая форма организации, и она действительно связана с русскими реалиями, с русской историей. И просто все закрыть, переделать, перестроиться – мы это уже проходили в 90-е, не думаю, что стоило так спешить. Сегодня это становится понятным. — Вы считаете, что интерес к традиционному драматическому спектаклю еще есть? — Огромный. Я вижу, что сегодня мы находимся на пороге всплеска интереса именно к традиционному серьезному, качественному, глубокому, реалистическому , психологическому театру. Я уверен в этом, потому что театр исчерпал все свои возможности конкурировать с кинематографом в отношении аттракционов, технологий, придумок каких-то. Театр не сможет сладить с кино, если говорить про эту сферу конкуренции. Но чтобы показать тончайшие движения души, эмоциональный рисунок, одномоментную реакцию людей, находящихся на сцене, тут театр вне конкуренции. Актер стоит на сцене – он плачет, смеется, потеет, запинается, он присутствует здесь и сейчас, перед глазами зрителей. Он живет. И это невероятное качество театра. Счастье, что это есть. И люди начинают это видеть, чувствовать. Это очень интересный процесс, и мне кажется, что мы сейчас на пороге такого всплеска. — Репертуар МХАТа в основном строился на русской классике, какие приоритеты будут у вас? Зная ваш особый интерес и любовь к современной драматургии, какое сочетание современности и классики предложите вы? — Ну, во-первых, у Дорониной, помимо классики, шли советские пьесы — Арбузов, Розов, Радзинский, Поляков плюс русская и западная классика. Довольно гармоничный репертуар. Конечно, имена во многом поменяются, но то, что классика – это основа репертуара, это не обсуждается, то, что советская проза и драматургия имеет громаднейший потенциал – от Горького, Платонова до Розова, Рощина, — тоже очевидно. МХАТ всегда был театром современной драмы – Горький, Чехов, Ибсен, Метерлинк, являющиеся тогда новыми, острыми, радикальными авторами. Действие их пьес происходило в современности. И сегодня мы обязательно предъявим современные драмы. Пьесу Ивана Крепостнова "Последний герой" ставит сейчас Руслан Маликов, мощный специалист по современной драматургии и документальному театру. Пьеса яркая, с невероятными ролями для двух пожилых артистов, которым за семьдесят. Это про них и про их победу над поколением, которым по 30-40 лет. Это очень важная история. Многого ожидаю от этого спектакля. Распутин, Белов, Абрамов – они должны возвратиться в московский репертуар обязательно, их нет сейчас. Говорим с Сергеем Шаргуновым. Блестящая книга у него — биография Катаева. Алексей Иванов, Евгений Водолазкин, Алексей Варламов — это литераторы, с которыми мы сейчас активно работаем. Только что Водолазкин сказал, что с радостью даст нам возможность поставить роман "Лавр". Это выдающееся произведение. Идея написать роман о святости, взяв за основу жанр жития, это невероятно смелая идея. И он с этим блестяще справился. — За эту работу вы отвечаете вместе с Захаром Прилепиным, который стал после Михаила Булгакова вторым большим писателем, возглавившим литературную часть во МХАТе? — Мы пришли в театр втроем – я, Прилепин и Пуспекалис. Мы давно знакомы. Мы близкие люди, друзья и творческие единомышленники. Каждый из нас дополняет друг друга – дает какие-то важные вещи, энергию, мысли. Это наш общий проект, но в целом за театр отвечаю я, за что-то конкретное – каждый из них. Работа Прилепина – это прежде всего литература. — Вы будете ставить прозу самого Прилепина или надеетесь, что присутствие в театре вдохновит его на создание пьесы? — Пьесы – не думаю, это совсем другая профессия, и немного писателей, которые одинаково были интересны как в драме, так и в прозе. И разговаривая с литераторами, мы не просим их писать пьесы, мы просим у них права на произведения. А пьесы мы будем сочинять сами, приглашая для этого драматургов, которые создадут инсценировки по их прозе. А потом вместе с авторами они будут обсуждаться. Сам Прилепин сейчас заканчивает писать биографию Сергея Есенина. Он занимается Есениным всю жизнь и реально является крупным специалистом в литературоведческом смысле. По его книге будет создан спектакль, рабочее название "Есенин". И это будет дебют Захара Прилепина во МХАТе. Кроме того, конечно, еще несколько его книг, которые просятся на сцену. Я очень высоко ценю ряд его повестей и рассказов. — А чем займется во МХАТе Пускепалис? — Сергей больше будет работать с труппой. На днях прошла читка текста Распутина. Пускепалис будет ставить спектакль по его "Последнему сроку", произведению, которое сам автор считал главным. — Пускепалис готов на время оставить кинематограф, где он очень активно занят, практически постоянно снимается? — Да, он сразу сказал, что основное время посвятит театру, что сильно сократит свое участие в кинопроцессе. Исключение, может быть, только для самых значительных для него работ, как для актера. — Сейчас, в связи с неприятностями, которые произошли с некоторыми театральными руководителями, которые привлечены к ответу за экономические нарушения, театральные деятели и чиновники высказываются за разделение полномочий директора и художественного руководителя театра. Как вы для себя решили этот вопрос? — По контракту у меня единоначалие. Сам понимаю, что как художественный руководитель я должен брать на себя ответственность за все, что происходит в театре. И прежде всего должен отвечать перед зрителем. И поэтому именно я, как художественный руководитель театра, буду каждые три месяца встречаться с постоянными мхатовскими зрителями, разговаривать, общаться с ними, слушать их мнения, пожелания. И первая такая встреча состоится уже в конце февраля-начале марта. — Хочу спросить про труппу. Обычно, когда приходит новый худрук, артисты боятся, что он приведет с собой своих артистов. Вы будете сокращать труппу? И планируете приглашать новых артистов? — Сокращать не буду — труппа у нас 80 человек. А приглашать новых обязательно. Труппа должна чувствовать конкуренцию. Я уже пригласил Ингу Оболдину, замечательную актрису, которую я очень люблю, и скоро объявлю о проекте с ней. Есть и еще ряд артистов, с которыми я мечтаю поработать. Все, кто сейчас работает, пока останутся в штате, будем дальше знакомиться, а новых будем принимать на контракт, как это делается во всех театрах. — Вы открываете свой первый сезон с громкого режиссерского имени – Андрей Кончаловский будет ставить у вас спектакль "Сцены из супружеской жизни" по Бергману. Но он придет со своими артистами. А вообще, на какой режиссерский корпус вы рассчитываете? — С Кончаловским работать – это счастье. Да, он придет со своими артистами – Юлией Высоцкой и Александром Домогаровым. Но я сразу хочу подчеркнуть, что художники, свет, костюмеры, видео – это все МХАТ. Это будет спектакль нашего театра. Мы сейчас с Андреем Сергеевичем уже потихоньку обсуждаем и следующие идеи и проекты. Не буду пока называть, но могу сказать, что это будет не классика, а очень острое высказывание про наше время. А что касается режиссерского корпуса, то я уже назвал Руслана Маликова, Пускепалиса, сейчас я подробно разговариваю с Алексеем Дмитриевым – режиссером, который работал здесь, во МХАТе, и поставил несколько интересных спектаклей. Будем приглашать и интересных режиссеров из-за рубежа. Но хочу подчеркнуть, что звать будем тех, кто серьезно интересуется русской культурой, русским театром. Сами тоже будем выезжать на гастроли – уже ведутся переговоры с Латвией, Германием, Уралом и югом России. — Вы будете сокращать прежний репертуар, снимать старые спектакли? — Репертуар у нас действительно очень большой – 60 спектаклей. Будем убирать постепенно. Но никакой репертуарной опричнины не будет. На каждый новый спектакль снимаем два старых, которые редко или почти не играются. Но мы будет не только снимать старые спектакли, мы их восстанавливать будем, будем возрождать важные для театра работы. Например, чеховские "Три сестры" Немировича-Данченко. Давно не идет этот спектакль, а это великая постановка. У нас, к счастью, в хорошем состоянии оформление. Это следующая наша работа, а сейчас мы вплотную занимаемся "Синей птицей" Станиславского. — Это будет реконструкция легендарного спектакля? Спектакль, на котором выросло несколько поколений, на котором для многих состоялось их первое знакомство с театром. Это очень дорогой спектакль для каждого, даже для не очень большого театрала, поэтому все так волнуются за его судьбу. — Это даже будет не реконструкция, я бы употребил здесь более жесткое слово – реставрация, потому что за эти годы очень многое стерто, многое поменялось под воздействием самых разных факторов, начиная с идеологических, когда Христа заменяли на Деда Мороза, а Деву Марию — на фею. Много было технических и технологических причин. Что-то выбрасывалось в угоду упрощению, оркестр заменяли фонограммой. Потихонечку все пришло в ужасное состояние. Слава богу, зерно осталось, оно не потерялось, спектакль живой, но он просто находится на грани. И необходимо очень серьезно браться за восстановление. Мы сейчас глубоко погружены в эту работу — все музеи, исследователи, кураторы, специалисты МХТ им.Чехова, Бахрушинский музей. Все пошли нам навстречу. Идет научно-исследовательская, я бы даже сказал археологическая работа – действительно раскопки. Архив не в идеальном состоянии, к тому же он не собран. Но у нас в театре есть люди, которые репетировали с теми, кто работал с самим Станиславским – такая передача через два рукопожатия. То есть в отношении детской версии у нас есть феномен передачи от человека, что очень ценно. В ноябре мы сыграем уже восстановленную детскую версию "Синей птицы". Что касается взрослого спектакля, который, собственно, и был у Станиславского в начале, то там неизбежно надо будет больше самостоятельности включать, так как с источниками проблема. Уже есть много идей, но пока раскрывать рано. Взрослый спектакль будет выпущен в следующем, 2020 году. — Хочу вернуть вас к разговору о возможности появления на мхатовской сцене хореографических и музыкальных спектаклей. Уже в этом сезоне вы объявили о премьере балета The Mother с блистательной звездой "Ковент-Гарден" Натальей Осиповой. Как вам удалось зазвать ее к себе? — Наталья Осипова – блестящая балерина, удивительно сочетающая в себе качества европейской современной и классической русской балерины. Времена поменялись. Я дружил с Ульяной Лопаткиной – звездой Мариинского театра. Она, наверное, была последней из балерин, которая жила такой жизнью возвышенной – где-то там… И когда я говорил, что пил кофе с Лопаткиной, то на меня тоже смотрели как на небожителя. Диана Вишнёва пошла в другом направлении – активного поиска, сотворчества с западными хореографами, поиска новых форм. Осипова остановилась на такой модели – одновременно быть русской и европейской. Она не боится современной лексики, владеет и классикой, и современной хореографией. В России с Натальей работает Максим Волков, он нам предложил проект. И в мае мы уже представим новую работу балерины. — А что касается оперы, есть какие-то идеи? Может быть, вы ведете с кем-то переговоры или даже уже есть конкретные планы? — Пока ничего конкретного нет. Но с Валерием Гергиевым мы уже обсуждаем и наше пространство театральное, и акустические возможности. Так что потихонечку зазываем. Есть диалог с рядом серьезных композиторов. — Эдуард Владиславович, очень интересно узнать ваше мнение о некоторых ваших проектах. У вас их очень много, но я хочу спросить только о двух – "Золотой маске" и театре "Практика". К "Золотой маске" последнее время много претензий по разным поводам. Как вы оцениваете сегодняшнее состояние фестиваля и самой премии? — "Золотая маска", безусловно, самый крупный лучший проект в искусстве. Никакие "Орлы" и "Ники" или " Инновации" не смогли достичь того уровня, который есть у "Золотой маски", сочетающей в себе фестиваль, премию, имеющей экспертный совет и жюри. Я действительно создавал фестиваль, придумывал его после того, как меня позвали Урин и Ульянов, придумавшие премию. Я горжусь этим проектом. Когда говорят, что "Золотая маска" превращается в узкоцеховую закрытую структуру, когда определенная группа критиков, экспертов сотрудничает с группой таких же профессиональных лоббистов — худруков, секретарей СТД, заинтересованных в сохранении своих статусов. Здесь проблема есть. Я очень со многими тенденциями не согласен, многое мне не нравится. Например, когда лауреатами премии "За честь и достоинство" становятся 10, а то и больше человек в год. Это просто смешно, это подрывает престиж премии. Когда начинают раздавать "Маски" за вторую, третью роли, костюмерам, осветителям. Это глупость и дискредитация самой идеи высшей национальной театральной премии. Но ничего лучше пока нет. Нужно новое, но новое не для того, чтобы победить "Маску", не вместо "Маски". Не обязательно создавать именно театральную награду. Нужно быть шире. Ведь у нас есть огромные зоны в искусстве, которые просто не замечаются экспертами – современная популярная музыка, корневая музыка, фольклор, городские события… Сама карта жанров невероятно изменилась… — А что касается театра "Практика"? — Пока ничего не могу сказать. Собираюсь в гости – Марина Брусникина, возглавившая коллектив, меня пригласила. Театр был в тяжелом положении после ухода Ивана Вырыпаева, который уехал из страны, в связи с болезнью Дмитрия Брусникина. "Практика" — это мой ребенок, и я, конечно, буду следить с интересом и волнением за тем, как театр будет развиваться. Ведь многое, что сегодня мы будет делать во МХАТе, — открытый театр, культурный центр, все это мы начинали и уже делали в маленьком театре "Практика". — В завершении, хочется спросить, как вы поступите с вашими многочисленными и уже действующими проектами сегодня, когда заняли пост художественного руководителя МХАТа? — Театр требует от меня максимальной концентрации, от многого придется отказаться. Но не от всего. Есть проекты, которые стали, что называется, родными. У нас с Пускепалисом есть кинофестиваль на Кавказе. В агломерации Кавказские Минеральные воды. Еще есть фестиваль "Традиция", который проходит в усадьбе пушкинской бабушки в Захарово, и детский фестиваль "Большая перемена". Вот эти три проекта я не брошу. Но главное сейчас – МХАТ.