Артур Ваха: «Жесть» в кино уже никого не удивляет
Новый сериал «Пекарь и красавица» увидят зрители телеканала СТС. Исполнитель одной из ролей, Артур Ваха, в интервью «ВМ» рассказал о своей новой работе. Наш разговор с Артуром Вахой начался с вопроса о том, как, по его мнению, телезрители встретят новый сериал. — Реакция зрителя зачастую непредсказуема, так что прогнозировать, как публика примет проект, мне кажется бессмысленным. «Пекарь и красавица» — хороший комедийный сериал. Я 25 лет проработал в Санкт-Петербургском академическом театре комедии имени Николая Акимова и про комедию кое-что понимаю. (Улыбается.) — Вам не кажется, что современный юмор слишком жесткий? — Думаю, юмор имеет очень конкретные привязки. В музыкальной компании, в театральной, актерской, в милицейской — везде свой юмор. Потому что люди живут одним интересом. Невозможно «производить» общий юмор. Только гений Чарли Чаплин мог делать так, что смеялись все — и высокоинтеллектуальные люди, и окончившие два класса. С приходом Интернета и понимания, как устроен этот мир, все в нашей жизни стало циничнее. Поэтому «жесть» в юморе, в кино, в театре уже никого не удивляет. Больше знаний — меньше сомнений. Но и печалей больше… — В сериале снимается много молодых актеров. Как вам, человеку с солидным стажем, работалось с ними? — Я на съемочной площадке с интересом общался с молодыми. Мне нравится наблюдать, как и что они делают, как мыслят... Какие-то даже интересы общие возникли, музыкой обменивались. — Вы поступили в театральный в 16 лет. А почему так рано? — Так получилось, что я школу окончил на год раньше, чем мои одноклассники. Не от того, что я хорошо знал все предметы, нет, но и так бывает. — Мама не говорила: «Не пущу!»? — Во-первых, мама сама из этой среды. Во-вторых, что мама? Если даже завуч, педагог по физике, говорила моей матушке: «Не переживайте, ему физика не пригодится», поэтому ставила мне двойки и тройки. — Как годы учебы вспоминаете? Пытались вас в театральном институте «переделывать»? — Да ну, нет. Во-первых, Владимир Викторович Петров, наш педагог, никого не ломал. Он, наоборот, пытался использовать те качества, которые уже есть в человеке. Отдавал нам все свободное время. Он всегда ко мне очень хорошо относился, но любимчиком я не был никогда. В отличие от моего одногруппника Саши Лыкова, которого Петров очень любил. У меня даже были сомнения: и зачем я пошел сюда? Но это быстро прошло, потому что когда мы начали делать работу — выпускные спектакли, — все встало на свои места. — Театральный институт — это серьезная нагрузка, рамки. Нарушали дисциплину? — Конечно. Но нам многое прощалось: все понимали, что артисты — люди немного безумные. Иначе нет смысла идти в актерскую профессию. К тому же нормальный педагог понимает, что без жизненного опыта невозможно быть хорошим актером. То есть если ты еще не переживал каких-то эмоций, сыграть их невозможно. Эмоция должна быть честной. — После института вас сразу ангажировали в театр… — Меня сначала ангажировали в армию. (Улыбается.) А поскольку я питерский, попасть служить в Театр Советской армии было нереально. Я, правда, не столько о его сцене мечтал, сколько в конном полку хотел служить, откуда всегда брали на съемки. Не знаю, существует ли он сейчас... Опыт общения с лошадьми у меня был еще до армии: в театральном институте придумали факультатив — каждое воскресенье кто хотел, мог ездить в Сестрорецк. Это небольшой город рядом с Питером, и там в парке «Дубки» была конюшня. Надо было очень рано вставать, но у меня была жуткая тяга к лошадям! — Как быстро после окончания службы вернулись в актерскую профессию? — Это случилось молниеносно: перед армией я был на показе в акимовском театре. Меня спросили: «Вы можете сейчас принести трудовую книжку?» Я говорю: «Вообще-то у меня армия. Вы можете меня от нее отмазать?» — «Не можем». Я говорю: «Тогда ждите полтора года». Когда отслужил, позвонил и спросил: «Я вам еще интересен?» Они сказали: «Ой, полтора года прошло... Может, вы снова покажетесь?» Через неделю меня взяли в театр, уже окончательно. И я сразу начал репетировать «Двенадцатую ночь» Шекспира. — В «Пекаре и красавице» у вас свой бизнес — пекарня. А в вас есть предпринимательская жилка? — Ничего никогда в жизни не продал, кроме себя. (Смеется.) Если что-то пытался продать, то в результате еще и оставался должен за это. — Вы два раза играли Леонида Ильича Брежнева… — Да. Был грех. Я не в политическом смысле, а в том смысле, что целых два раза сыграл. Признаюсь, мне не очень интересна эта часть нашей истории, я в этом времени жил. Мне все понятно. Единственное, что я сделал, — перед первым Брежневым посмотрел какие-то видео того времени, которых осталось очень мало. Есть либо отчеты коммунистической партии о деятельности Леонида Ильича Брежнева, либо какие-то фотографии и небольшие видео из его молодости. Есть книги, написанные им, которые на самом деле не им написаны. Что изучать? Нечего. Мне очень помог режиссер Сергей Олегович Снежкин, который руководил мною во время работы и рассказывал мне про Брежнева, про этот период. Сергей Олегович очень умный, начитанный, интеллигентный человек. — А вам чем-то запомнился брежневский период? — Он не мог не запомниться. Это начало панк-движения в нашей стране, вдруг даже из-за железного занавеса мы начали вытаскивать какую-то музыку. Фильмы — нет, не на чем было их смотреть, но… Это было, может быть, плохое время для страны. А лично для меня — хорошее. Потому что для личности очень важно, когда есть какое-то препятствие, которое надо преодолевать, и прежде всего в своей голове. Чтобы понимать: ага, вот это правда, а это неправда… — В том возрасте можно было понять — где правда, где неправда? — Мне повезло, у меня матушка понимала. К нам в ленинградскую коммуналку приходили люди, которые тоже понимали. Люди, которых называли диссидентами. И Александр Моисеевич Володин приходил. А я подслушивал умные разговоры… — Вы сказали про панк-движение. Но ведь вы учились играть на виолончели. — Это было задолго до панка. Нужно было музыке ребенка учить, и мать отдала меня в музыкальную школу. А там сказали: «Единственное вакантное место — виолончель». Я сказал: «Мне очень приятен этот инструмент, он красивый, теплый, как женщина». (Улыбается.) Хотя я был еще маленький. И я два с половиной года пытался учиться. Дальше мне уже не захотелось заниматься виолончелью, я увлекся футболом. — Резкий поворот — от музыки к футболу… — Нет, немножко еще на фортепиано играл. Друзья даже подарили какой-то кабинетный рояль моей матушке, в нашу комнатку в коммуналке. И я на этом рояльчике пытался еще годик заниматься. А уже потом — футбол, после — гитара, девочки, сигареты… Поэтому и футбол закончился. На гитаре я знаю гармонию, четыре-пять аккордов, но это не значит, что я умею играть. Имею представление, но не играю. Я сейчас занимаюсь немного рок-н-роллом и считаю, что музыку должны играть музыканты настоящие — профессиональные, которые любят и понимают музыку. — Но музыка — неотъемлемая часть вашей жизни. Выступления вашей музыкальной банды «Стая «Полетели» продолжатся? — Я надеюсь. Сейчас я выпускаю спектакль в Ленсовете как приглашенный артист. Выпустим премьеру и тогда будем думать о следующих концертах. — Юность, Питер, панк… У вас же тогда была совершенно сумасшедшая компания, в хорошем смысле. Вы были знакомы с Виктором Цоем… — Да. Было как раз становление панка, мы тусовались вместе с Цоем, со Свином (Андрей Панов, известный как Свин, — рок-музыкант, основатель, лидер и вокалист одной из первых советских панк-групп. Умер 20 августа 1998 года в возрасте 38 лет. — «ВМ»), с Максом Пашковым, чьи песни я сейчас пытаюсь исполнять (Максим Пашков в 1978 году организовал рок-группу «Палата № 6», ее бас-гитаристом был Виктор Цой. — «ВМ»). Это было в удовольствие, а еще было понимание того, что ты делаешь что-то против серого советского непонятного. Мы уже все знали про железный занавес, понимали, что нас ограничивают, вводят в клетки, в какие-то схемы. Мы просто вырывались из схем, больше ничего. Пытались мыслить своей головой и делать то, что хочется. — Вы до сих пор вырываетесь из схем? — Я с тех пор просто туда и не заходил. (Улыбается.) Разве что в армии, но и там я выбивался из схем, честно сказать. Там первый раз я услышал записи Вити Цоя, потому что до этого слышал его исключительно вживую, когда он только начинал писать. Он был просто гитарист группы «Палата № 6», наш друг и кореец. И однажды спел нам пару своих песен, мы даже не знали, что он их пишет. А в армии я вдруг услышал его первые опусы, которые были записаны еще в домашних условиях. В какой-то момент я заставил бойцов петь «Восьмиклассницу» и маршировать под эту песню. Ну и конечно, гауптвахта… — В фильме «Лето» атмосфера того времени правдиво передана? — Сама атмосфера передана верно, да (речь идет о музыкальном фильме режиссера Кирилла Серебренникова о молодом Цое и ленинградской рок-культуре начала 1980-х годов. — «ВМ»). Что касается самой истории, то она, конечно, высосана из пальца… Ну, бог с ним! Мне было хорошо от того, что Витя Цой остался надолго с нами, как многие люди, которые создавали что-то новое. — Из труппы Театра комедии вы почему ушли? — Знаете, я скажу так... Когда ты живешь в доме 25 лет, а кто-то приходит и рушит его, то ты, понимая, что не можешь воспрепятствовать этому процессу, уходишь из этого дома. — У вас огромная фильмография. Но создается впечатление, что вы не занимались целенаправленно своей карьерой в кино… — А что значит — делать карьеру? Это надо пойти кого-то поцеловать в задницу? Я не умею этого делать. Я старый панк и не знаю слов любви. (Смеется.) Хотите, чтобы я у вас работал, — давайте работать, если мне и вам это интересно. А вот ходить, канючить, просить «Дайте мне, дайте!» — не хочу этого делать. Я по большому счету только в 38 лет начал сниматься. Это когда ты молодой, то хочешь все и сейчас, хочешь славы голимой… — Вы спокойно отпустили дочку в актерскую профессию? — А как ее не пустить, если она родилась в театре? Я говорю: «Маня, есть профессии замечательные — адвокат, прокурор, в конце концов». Это я шучу. Она действительно выросла в театре. В пеленках, в кульке ее выносили в массовке на сцену. — Ну хотя бы советовалась она с вами, сказала, мол, «Папа, дай добро…»? — Нет, она сказала: «Папа, я пойду в театральный». Я ответил: «Иди куда хочешь». Ну, лишь бы человеком была. Я никогда ее ни к чему не принуждал, только давал советы. — Какие у вас самые любимые места в родном городе, куда идете за энергией? — Я люблю приехать на мотоцикле ночью к Смольному собору, который Растрелли построил. Кружок там сделаю, потом езжу по городу… — Ваша фамилия с эстонского переводится как «воск». Пока есть огонь, воск все время меняет форму, а без огня он застывает. Какой огонь поддерживает вас в движении? — Любовь. СПРАВКА Артур Викторович Ваха родился в 1964 году в Ленинграде в семье актера Виктора Вахи и режиссера, преподавателя актерского мастерства Воли Вахи. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии. В 1986 году начинает работать в Театре комедии, в 2005 году принят в труппу Театра имени Ленсовета. Работать в кинематографе начал с 1990 года (фильм «Бакенбарды»). Сегодня в фильмографии актера более 70 ролей в фильмах и сериалах и такое же количество озвученных ролей.
