Этот гений дружил с нацистами, думал о смерти и боялся сойти с ума: неизвестный Мунк

Долгожданная выставка Эдварда Мунка, открывшаяся в Инженерном корпусе Третьяковской галереи — работает до 17 июля — оказалась самой щедрой из всех, показанных в последние годы в разных странах, и первой полноценной выставкой норвежского гения в нашей стране. Рассказывает обозреватель «Ленты.ру» Ирина Мак. Экспонирование дважды в истории, в 1960 и 1977 годах, гравюр Мунка в ГМИИ имени А.С.Пушкина и в 1982-м — в Эрмитаже его живописи и графики сегодня трудно принимать во внимание — последняя из этих выставок прошла более 35 лет назад, сменились поколения зрителей. А умерший во время войны Эдвард Мунк (1863–1944) по сей день актуален и уместен — чем дальше, тем очевиднее, насколько он опередил свое время. И хотя термина «ретроспектива» в названии нынешней выставки нет, по сути проект «Эдвард Мунк» представляет собой ретроспективный взгляд на его творчество. Сочиняя экспозицию, куратор Татьяна Карпова отказалась только от совсем ранних вещей, созданных в годы, когда норвежец еще не стал тем Мунком, которого мы знаем. И не то что любим, а, скажем так, опознаем. Благодаря нынешней выставке, впрочем, этого художника трудно не полюбить. Все, что мы тут видим, включая документы, фотографии, билет на Всемирную выставку в Антверпене 1885 года, где 22-летний живописец выставил портрет сестры Ингер, адресованное ему письмо Дягилева и романы Достоевского из его библиотеки — обожаемые Мунком «Братья Карамазовы» и «Бесы», лежавшие у его постели в момент смерти, — привезли из Музея Мунка в Осло. В этой главной сокровищнице его произведений находится все, что оставалось после смерти в его поместье Эклю и, согласно завещанию, предназначалось столичному муниципалитету. Музей был создан к столетию Мунка, в 1963 году, и сейчас рядом с оперным театром строится новое здание, в пять раз больше прежнего. Летом будущего года оно откроется, а пока главные произведения норвежца уже несколько лет путешествуют — по Европе, Штатам и теперь наконец добрались до Москвы. К нам привезли 64 живописных холста, включая важнейшие, титульные вещи — «Танец жизни», «Поцелуй», «Созревание», «Меланхолию», первый вариант «Мадонны» и бесчисленные автопортреты, в том числе фотографические, которым отдан целый раздел, и по ним очень заметно, что всю жизнь автор оставался для себя идеальной моделью. В бесконечном позировании в обнаженном виде — там и правда есть на что посмотреть, Мунк был очень красив, — больше перформанса, чем самолюбования, в кадре он появлялся как на сцене. Так это и стоит воспринимать. Кроме живописи, в Третьяковку привезли 37 графических листов, впечатляющих не меньше картин. По гравюрам, литографиям, офортам очень любопытно изучать эксперименты Мунка с различными техниками — и это едва ли не главная неожиданность выставки. Огрехи, возникавшие в процессе печати литографий или гравюр — подтеки краски, неточность оттиска, размытые слои цвета и перенесенная на бумагу с каменной формы грязь, — все это он обращал в достоинства. Эти листы, часто раскрашенные вручную, помимо прочего, еще и портрет эпохи, ее героев, среди которых мы различаем богемное окружение Мунка: Августа Стриндберга, Стефана Малларме, Хенрика Ибсена; старого друга Мунка, писателя Станислава Пшибышевского и прекрасную Эву Мудоччи (она же Эвангелина Маддок), скрипачку, отношения с которой у Мунка продолжались с перерывами почти все первое десятилетие XX века. В графике много повторов, пусть не буквальных, живописных сюжетов Мунка, включая «Крик» — в Москву привезли не основной вариант его самой известной картины, но два других: выполненную в 1893 году восковую пастель и мрачную литографию. В резком черно-белом отпечатке легко считывается история, рассказанная художником, о том, как однажды вечером он шел по дороге, чувствуя себя больным и уставшим, и смотрел на фьорд: «Садилось солнце — облака окрасились красным — как кровь. Я почувствовал, будто природу пронзил крик — мне казалось, я слышал крик. И я написал эту картину — написал облака как настоящую кровь». Такой ремаркой Мунк сопроводил «Крик» в 1928 году в официальной публикации, когда, уже знаменитый художник, после успешной ретроспективы в Берлине и выставок в США, Италии. Англии и Швеции, после болезни, заставшей его в Ницце, Мунк окончательно осел на родине и больше за пределы Скандинавии не выезжал. Он сохранил международную славу и репутацию в годы нацизма — даром что числился главным художником в стране, бывшей союзницей Третьего Рейха. Когда-то водивший знакомство с Кнутом Гамсуном, убежденным нацистом, Мунк вовремя дистанцировался от политики — впрочем, ему было в те годы много лет. Близкий к немецким экспрессионистам, много и удачно выставлявшийся в Берлине и Мюнхене, Мунк принадлежал к кругу художников, чьи работы неминуемо попадали на выставку так называемого «дегенеративного искусства», но его картины, как норвежца, всего лишь перестали экспонировать в Германии. В посконной, деревенской в то время Норвегии Эдвард Мунк, художник номер один — так же как композитором номер один был Эдвард Григ, а писателем Генрик Ибсен — был обречен на известность. Но прославился он не дома, где консервативная провинциальная публика не спешила оценить далекую от канона экспрессивную манеру, а за границей, выставляя работы на Салонах Независимых в Париже (в 1903 году именно там одну из версий мунковских «Девочек на мосту» купил Михаил Морозов, и теперь эта работа представлена в ГМИИ им. Пушкина) и участвуя в экспозициях Берлинского Сецессиона. В 1908 году берлинская пресса констатировала, что Эдвард Мунк «входит в число признанных гигантов современного искусства», и только после этого в Кристиании, как тогда назывался город Осло, устроили его гигантскую выставку, завершившуюся триумфом. В Германии же, в Лейпциге и Берлине, впервые были показаны и холсты из «Фриза жизни» — главного живописного цикла Эдварда Мунка, над которым он работал с 1890-х, и который окончательно оформился и получил название в 1918-м. Годы спустя Мунк, склонный к теоретизированию и любивший комментировать свои произведения, объяснял, что «Фриз…» был «…задуман как серия декоративных работ, которые вместе должны создавать картину жизни. В них петляет извилистая береговая линия, рядом раскинулось море, всегда в движении, а под кронами деревьев бурлит многообразная жизнь с ее радостями и печалями». Если исследовать биографию Мунка по его работам, кажется, что печалей было больше, чем радостей. В пять лет он потерял умершую от чахотки мать. Когда ему исполнилось 15, умерла сестра — об этом свидетельствуют вызвавшая когда-то нездоровый ажиотаж картина «Больной ребенок» (1886) и многочисленные ее живописные и графические вариации. Мысли о собственной смерти — сначала от чахотки, потом от душевной болезни, от которой он лечился в клинике доктора Якобсона, преследовали Мунка. «Через мгновение я уже буду трупом, застывшим и холодным», — эту реплику трудно воспринимать как кокетство, особенно, если иметь в виду, что подобные интонации и в текстах Мунка, и в его искусстве возникали всю жизнь. Мысли о смерти и рефлексия по поводу собственной неправильной, маргинальной жизни считываются не только в вещах с изначально заложенной траурной программой, будь то «Смерть в комнате больного» (1893), или «Запах смерти» (1895), или написанная через 20 лет «Агония». Реальные любовные сюжеты Мунка к тому моменту, когда он был готов перенести их на холст, оказывались столь же безрадостны и чреваты трагедией. Несмотря на формальное благополучие — он был успешен и удачлив как художник, почитаем и финансово состоятелен, — становится понятно, что на картинах все было как в жизни. Еву в картине «Метаболизм. Жизнь и смерть» (1898-1899), изображающей сцену в Райском саду, он писал с Туллы Ларсен, дочери виноторговца, в пору начала их романа. Спустя много лет он изобразит ее же, «признавшую поражение» — отвергнутая Тулла будет преследовать Мунка, угрожать убить себя, и однажды, пытаясь вырвать из ее рук пистолет, художник случайно прострелит себе палец. Всю жизнь он будет прокручивать в голове и на полотнах историю с Дагни Юль, другой своей возлюбленной: она входила в тот же богемный кружок (который в начале 1890-х собирался в Берлине, в винном погребке «У черного поросенка»), что Мунк и Пшибышевский, за которого Дагни в итоге и вышла замуж. Черты Дагни Юль можно обнаружить в героинях многих работ Мунка — она и в «Вампире», и в «Мадонне», и в «Поцелуе». К 1925 году, когда Мунк напишет картину «Ревность», расставив по местам героев любовного треугольника, Дагни давно не будет в живых — ее убьет в Тифлисе молодой любовник, именно из ревности. А Мунк так никогда и не женится, потому что будет считать, что «брак — это значит застрять в этом аду на всю жизнь».