Наталья Лапина: «Продюсеры очень успешно подавали меня как «перестройка-беби» и «рашн Мэрилин Монро»»

Наталья Лапина: «Продюсеры очень успешно подавали меня как «перестройка-беби» и «рашн Мэрилин Монро»»Юная большеглазая актриса, покоряющая тонкой, яркой красотой и невероятной органичностью в кадре, сразу стала нарасхват. Предложения о съемках следовали одно за другим: ее взяли в театр имени Ленсовета, а из знаменитого театра она уехала за границу, где стала «русской Мерилин Монро». Речь – о нижегородке Наталье Лапиной. Она провела полжизни в Лос-Анджелесе, но два года назад вернулась в Москву. Заинтригованная непростой и яркой судьбой этой незаурядной женщины, журналист связалась с ней в канун дня рождения – пятого августа Наталья Лапина отметила очередной личный новый год – и расспросила о самых разных вещах. Из Сормова – в Германию — Вы рано начали сниматься в кино, причем практически сразу в главных ролях. Расскажите, пожалуйста: как проходил ваш дебют? — Уже на первом курсе театрального училища меня утвердили на роль Алины Телепневой в четырнадцатисерийном фильме по Горькому «Жизнь Клима Самгина». Там собрался потрясающий букет наших звезд, включая Армена Борисовича, Сан Саныча Калягина, Лешу Жаркова, Андрюшу Харитонова, Свету Крючкову, Лару Гузееву… И я, первокурсницей попав в такой проект – кстати, снимал его тот же режиссер, который снимал «Здравствуйте, я ваша тетя!», Виктор Титов – я, ничего на тот момент толком не знавшая, совсем еще молоденькая, «зеленая» актриса, протряслась весь фильм. Плюс пришлось сыграть героиню, которая должна прожить на экране биографию протяженностью от 16 до 45 лет. Вообще меня взяли на эту роль потому, что я очень хорошо смотрелась в возрастном гриме, и пробы были именно на «возраст». А так как биография моей взрослой героини начиналась с шестнадцати лет – примерно столько мне тогда и было — режиссер не захотел менять актрису. Эта роль открыла передо мной многие двери.— Так вот – взяли и утвердили? — Именно так! Ассистент режиссера приехал в Горький смотреть натуру. Я просто пробегала по коридору театрального, а он схватил меня за руку и сказал: «Ого! Вот это да! Давай поедем в Ленинград, попробуемся». А я никогда нигде не была, сидела в своем Горьком и ответила: «Конечно, поедем!». Я ведь была провинциальной девушкой, да еще из Сормова, и даже поступать в театральное не в Москву стала, а в Горьком; Москва мне тогда казалась далекой и недостижимой, как Америка (смеется). И вдруг меня привозят в Питер и утверждают на главную роль! Позже, в дипломном спектакле, меня «заметил» Игорь Петрович Владимиров и пригласил в театр Ленсовета. Первая же моя роль была в спектакле «Станция» «на двоих» с Мишей Боярским, и такую, звездную роль я получила, думаю, потому, что уже немало снималась в кино и была популярна. — Говорят, популярные актеры — достаточно обеспеченные люди. Начав сниматься в главных ролях, вы стали богатой? — Всё относительно. Например, мы с Боярским зарабатывали в театре по 90 с чем-то рублей в месяц. А за «Пышку» в 1990 году я получила две тысячи рублей – двадцать зарплат! Но я ничего не могла на них купить, потому что ни автомобили, ни квартиры тогда практически не продавались; хотела куда-нибудь съездить, но за границу не выпускали. Так я эти деньги и положила в банк, и во время инфляции они превратились в ничто.— А как вы уехали из страны? — Два года подряд, в 1989 и в 1990 году я получала премии на международном конкурсе музыкальных фильмов в швейцарском городе Монтрё: за роль в «Острове погибших кораблей», где я играла Мэгги, жену Кости Райкина, и «Серебряную розу» за роль Пышки в фильме «Руанская дева по прозвищу Пышка». Но меня не выпустили за наградой, ведь страна тогда была «закрытой». Разрешили поехать только режиссеру Евгению Гинзбургу. И вдруг на «Мосфильм», где я тогда снималась, приехали двое представительных мужчин. Подходят они ко мне и говорят: «Мы продюсеры из Мюнхена. Видели вас на фестивальных показах на экране, вы нам очень понравились. Хотим пригласить вас поработать по контракту» — и прямо там, на месте мы этот контракт подписали, так что ради меня пришлось таки приподнять «железный занавес». Мне дали великолепное жилье, я выучила немецкий язык и записала первый альбом – правда, еще не авторский. Снялась в нескольких кинолентах, в том числе в фильме Herr Ober! с знаменитым немецким комиком Герхардтом Польтом и в популярнейшем сериале «Мариенхоф». Тем временем главой СССР стал Горбачев, так что продюсеры очень успешно подавали меня как «перестройка-беби» и «рашн Мэрилин Монро».От чертежей – к песням — Расскажите, пожалуйста, про свое детство, про школу, про сормовскую юность. Согревали ли вас теплые воспоминания о родине во время жизни в Штатах? — Ничего согревающего о Сормове я вспомнить не могу. Я выросла в простой семье: папа — инженер на «Красном Сормове», мама учительница начальных классов. Денег катастрофически не хватало. Я росла очень скромной и донашивала одежду за старшей сестрой, ходила в зашитых колготках. К счастью, сестра с мамой шили, и этим мы как-то могли компенсировать зашитые колготки, листая журналы и покупая самые дешевые ткани за три копейки. В школе надо мной из-за зашитых колготок и подшитых валенок издевались, второгодники били меня по голове грязными мешками со сменной обувью. Однажды учительница чуть не оторвала мне ухо за то, что я пришла в школу в сережках. Вспоминаю школу с ужасом. Помню те времена, когда открываешь холодильник, а там ничего нет. Папа варил супы из куриных голов и лап… Нет, я не могу вспоминать с теплом свое детство, потому что оно было нищим и из-за этого сложным. Единственное, что из того времени я вспоминаю с теплом – годы учебы в театральном училище, педагогов. Нашим мастером был Валерий Семенович Соколоверов, потом Рива Яковлевна Левите, директором училища — великая Татьяна Васильевна Цыганкова… Это было круто! Это было самое лучшее мое время в Горьком! И не могу не вспомнить с теплотой театральную студию «Юность» при сормовском Доме пионеров. Студией руководил – и руководит до сих пор – Евгений Васильевич Соколов. Там состоялись мои первые шаги на сцене. Я посещала студию совсем маленькой и играла преимущественно в разных детских, елочных спектаклях: Валера Долинин был волком, я – лисичкой… Трудно было поступить в театральное училище? — Нет, я поступила легко и сразу. И, кстати, случайно, «за компанию». Вообще после школы – я училась в школе №183 – я собиралась поступать в ПТУ №5, потому что влюбилась. Объект моей страсти учился классом старше, и не подозревал ни о моих чувствах, ни, кажется, даже о моем существовании в принципе. А я была гадким утенком – худая-худая, плоская, руки длинные — и подсматривала за ним из-за угла, и даже начала посвящать ему какие-то грустные песенки. Когда он пошел учиться в ПТУ №5, я объявила маме, что тоже буду туда поступать: на слесаря, на станочницу ли — все равно на кого. Но меня, к счастью, остановили, и вместо ПТУ №5 буквально веником выгнали в машиностроительный техникум, где оказались сцена и ансамбль. В этот ансамбль я неожиданно попала и начала петь песни. И пела на всех праздниках, и это меня спасло, потому что суда на подводных крыльях – совершенно не мое. Потом я случайно познакомилась с парнем, игравшем на клавишах в вокально-инструментальном ансамбле в одном из сормовских ресторанов. Мы зашли с подружкой в этот ресторан, мороженого поесть – а там настоящий ВИА играет «Снег кружится, летает, летает». «Ух, ты, — подумала я, — как здорово!», и все закончилось тем, что я им спела «Ледяной горою айсберг» и меня в этот коллектив взяли. Там я пела различные популярные песни и поняла, что это мне нравится по-настоящему, и именно этим я хотела бы заниматься. У меня же папа пел всю жизнь, лечился музыкой. И я поняла, что меня это тоже лечит. Меня было отдали в музыкальную школу, но я была неусидчивая, не хотела читать ноты, все запоминала и играла по слуху, а учителя на меня, естественно, орали и били по рукам. В общем, не проучившись и двух лет, я ушла из музыкальной школы, но песни продолжала писать. И по сей день это – моя терапия, кстати в прямом смысле слова. Много лет спустя, живя в Америке и получив диплом психолога, я придумала метод Vegas Singing Therapy. Мы с вместе с пациентами писали и пели песни! Они перечисляли на бумаге все, что у них наболело — писали как ляжет, без рифмы. Я рифмовала и придумывала мелодию. А потом мы эти песни вместе пели, и это им очень помогало. Из актеров – в душеведы — Вы из актрис перешли в певицы, а затем и вовсе сменили специальность. Как это произошло? — Живя в Германии, я написала песню на английском языке, которая победила в одном очень серьезном конкурсе и стала заглавной песней в фильме Night Train To Venice с участием Хью Гранта и Малькольма Макдауэлла. Поехала с немцами в Америку записывать эту песню – и у меня натурально челюсть отвисла. Попасть из советского Сормова вот так, неожиданно, в Лос-Анжелес – то ли еще испытание для человеческой психики. Ну а когда зашла на студию, то окончательно поняла, что мое – это музыка. Даже актерство практически забросила, потому что начала песни писать. Меня взял под крыло Бад Прегер, менеджер группы Foreigner, и он был мне как папа. Мы записывали и выпускали альбомы, он знакомил меня с потрясающими музыкантами и рядом с ним я чувствовала себя абсолютно защищенной. Потом Бада не стало, и для меня это оказалось большим ударом. А я всегда читала книжки по психологии – так, для общего развития – и тут наступил момент, когда мне захотелось выучиться на врача-психолога. Сыграли свою роль и мысли о том, что музыка, быть может, не навсегда: а вдруг я, когда состарюсь, уже не смогу петь? И поступила в университет, куда семь лет ежедневно ездила учиться и в итоге получила докторскую степень, то есть стала специалистом практически во всех отраслях психологии. Также с самого начала учебы, с первого курса отрабатывала практику с людьми самого разного социального статуса, от бездомных и заключенных до голливудских звезд. Среди моих подопечных были и очень, очень известные люди. Но, сами понимаете, я не могу называть ничьих имен по соображениям медицинской и человеческой этики. — Наверное, среди актеров много зависимых людей? Ведь артистическая профессия подразумевает огромные эмоциональные затраты, бремя славы и известности, психологический «износ»… — У голливудских звезд проблемы точно такие же, как у обычных людей. А вот, кстати, в обычном, человеческом общении голливудские звезды проще наших раз в двести! Последние два года я у некоторых эстрадных «звезд» наблюдаю невероятное количество дешевых понтов, задранных носов… Мне проще заглянуть в гости к Джеку Николсону, чем прийти к некоторым представителям нашего шоубиза. Многие из тех, кого я знала до отъезда, изменились до неузнаваемости — и это очень жаль.…и из Америки – в Россию — Так как же началась ваша работа с отечественными звездами эстрады? — Два года назад вышел альбом Гриши Лепса «ТыЧегоТакойСерьезный», на котором есть две мои песни – «Взрослые игры» и «Давай убежим». Это случайно получилось. Я пела в передаче, которую вели Лепс с Мартиросяном, песню «В твоей постели», а потом Григорий Викторович спросил, нет ли у меня других песен — уже для него. И я подумала: «Ну, раз такой человек как Гриша Лепс у меня песни берет, значит, я, наверное что-то из себя представляю, да? Может, рановато завязывать с музыкой?». И продолжила писать. Тем более что сочинение песен – и моя терапия тоже. Точно так же как мои пациенты я выношу свою боль на бумагу и рифмую ее. С Дробышем получилось тоже случайно. Он услышал мою песню «Сигаретка» в клубе у моего хорошего друга Славы Медяника и спросил, чья это песня. «Слова и музыка Наташи Лапиной», — ответил Медяник. «Вау, хочу эту песню!», — воскликнул Дробыш. Он как раз начал работать с Самбурской – популярной блогершей с десятью миллионами подписчиков, и собирал для нее репертуар. Через два дня мы подписали контракт, и вот «Сигаретка» в исполнении Насти Самбурской звучит в горячей ротации на радио, и мне как автору и исполнителю нравится, что Настя придала этой песне новые оттенки. Словом, мои песни начали исполнять все чаще, а я поняла, что устала от психологии и соскучилась по творчеству. Устала быть в негативе. Ведь люди приходят к психологу, когда у них все плохо, и когда ты много лет в этом варишься, несмотря на то, что тебя научили ставить блоки – тяжело. А если кто-нибудь еще и умрет, какая-нибудь юная звезда, от передозировки – а ты с ним полгода работал – это, конечно, травма, и сам начинаешь думать: Боже мой, ну как же так, ведь он уже был на правильном пути? Словом, эти и некоторые другие моменты в этой работе меня очень ранили. Признаюсь: писать песни мне гораздо интереснее, чем лечить американские мозги. Хотя и в Москве я помогаю людям как психолог, причем мы работаем и лично, и по скайпу: многие знают, что у меня есть специальное образование и огромная практика. — Насколько я понимаю, в России нет культуры посещения психотерапевта, наоборот: бытует мнение «Что я, псих, чтобы к психологу ходить?» — И это тоже. Плюс много прощелыг развелось. Какие-то эзотерики, парапсихологи, все с какими-то дипломами и регалиями, мастер-классы проводят, «лечат» людей через Интернет под одну гребенку… Обыкновенные мошенники, к тому же еще и без образования! Наверное, стоило бы это лавочку прикрыть. Впрочем, в России еще живы некоторые допотопные, дремучие вещи. Например, я участвовала в передаче, посвященной домашнему насилию – у меня была своя, личная история на эту тему – и увидела, что домашнее насилие здесь не особо пресекается, не то что в Америке. Но я в разницу между Россией и Америкой не лезу, ничего не анализирую. Я приехала сюда заниматься творчеством и общаться с творческими людьми. Не лезу и в политику: какое я имею на это право? Меня позвали на какой-то митинг – меня, человека, прожившего 27 лет в Америке – на кой мне сдался этот митинг? Я на них вообще никогда не ходила. И телевизор не смотрю уже много лет, потому что как ни включу его – расстраиваюсь: там что-то взорвалось, сям война, где-то люди сгорели… Мы пришли в этот мир очень ненадолго и для того, чтобы любить друг друга, так что мне априори непонятны все эти войны, вражда и все прочие ужасы. Ну а творчество – моя универсальная таблетка от всех депрессий! Тем более что я возвращаюсь на театральную сцену и в кино. Мария Федотова