Автор «Я шагаю по Москве» сочинил свою смерть на первом курсе
Автор сценария культовой картины «Я шагаю по Москве» Геннадий Шпаликов еще в студенчестве написал пронзительно несмешную юмореску «на смерть поэта». Оказалось, написал свою судьбу. В сценарном ключе Шпаликов описывает реакции сокурсников. — Как это угораздило? — шептались парни. — Говорят, повесился! — в ужасе прикрывали рот ладонями девчонки. — Ага, в уборной! — вторили им вертящие в руках папироски парни. — Не кинематографично! — воротили носы педагоги. — Лучше бы с моста или под поезд. Представляете, какие ракурсы?! Затемнение. Сценарная зарисовка первокурсника Шпаликова с точностью до мелочей будет реализована спустя 20 лет, когда 37-летний сценарист, поэт, бунтарь, глашатай «Оттепели» и просто человек-легенда Геннадий Фёдорович Шпаликов просунет голову в петлю, словно приступив к постановке собственного несмешного сценария. Геннадий Шпаликов появился на свет 6 сентября 1937 года, в Сегеже. Ныне — Республика Карелия. Тогда — Карельская АССР. В этом городке его папа, Фёдор Григорьевич, строил в бумажно-целлюлозный комбинат. Фёдор Шпаликов погиб на фронте, в 1944 году. Освобождал Польшу. Мама Людмила, сестра выдающегося советского военачальника, героя Советского Союза генерала-полковника Семёна Никифоровича Перевёрткина, руководившего армейским корпусом, части которого первым ворвались в самое сердце Берлина и взяли рейхстаг, растила Генку одна. По стопам отца и дяди Уже в 10 лет его направили в Киевское суворовское военное училище по разнорядке военкома Ленинградского района, где и «начался» писатель и поэт Шпаликов. Первые маленькие рассказы и стихи появились именно здесь. Сегодня в этих стенах находится «вражеский» Киевский военный лицей. Спустя годы Геннадий Шпаликов станет курсантом Московского высшего военного командного училища, где его карьера военного («по несчастью или к счастью!») прервётся. «Борька, дай мне по ноге…» Через год после зачисления Шпаликова в одно из самых престижных военных училищ страны, он повредит себе ногу. Выпадение мениска колена. До смешного нелепо. Бежал.. то ли за танком, то ли от танка. Упал. И его, высокого, плечистого, статного парня комиссуют. Впоследствии с присущим ему юмором Шпаликов описывал процесс получения этой травмы так: — Не хотелось идти на физику. Я говорю: «Боря, да мне по ноге!». Ну, Борька и дал… О том, что Шпаликов сдавал за Борьку Захарова физику, которую знал прекрасно, поэт умалчивал с присущей ему скромностью. Позже Геннадий будет искать себе место в «гражданских» вузах, не понимая, что делать дальше. Хотелось писать. И Геннадий забрёл во ВГИК. Его покорила необыкновенная атмосфера института кинематографии 50-х. В те годы это была цитадель киноталантов. На параллельных курсах учились Андрей Тарковский и Андрей Кончаловский, с которыми у Шпаликова мгновенно завязалась прочная дружба. На её фоне родилось ребяческое и весёлое стихотворение, первые строки которого стали названием лучшего фильма о поколении 60-х. А ещё здесь было много красивых девчонок, будущих именитых актрис и людей, которые сделали советский и русский кинематограф, став его патриархами (разумеется, в лучшем — «не брегетовском» значении этого слова). Но тогда это были мальчишки и девчонки, с которыми молодой Геннадий Фёдорович пил вино, а иногда и «беленькую». «Лирическая комедия» Геннадий Шпаликов учился на сценарном факультете. В плеяде его сценарных работ две замечательные картины, от которых и сегодня веет свободой, чистотой и юностью, как от свежевымытой утренней московской улочки в районе Шоссе Энтузиастов в 60-е. Вспомним фильм 1963 года «Я шагаю по Москве», где главную роль сыграл молодой Никита Михалков. Казалось бы, ну какая тут крамола? Но Госкино нашло к чему придраться: — У вас какие-то три парня и девчонка шляются по Москве и делают не понятно что! — кричал режиссёру Георгию Данелия в лицо зампред Госкино Владимир Баскаков. — Что вы там за «фигу в кармане» мне приготовили? Какой у вас вообще жанр?! Если бы не прессинг этого чинодрала, мы по сей день не имели бы жанра «лирической комедии». А так, Георгий Николаевич, в порыве самооправдания по-настоящему хорошей работы выдал: — Жанр? Жанр у нас… лирическая комедия! Баскаков задумался. Это был, конечно, не такой оксюморон, как «горячий снег». Но, всё же фраза «лирическая комедия» в стенах Госкино до этого никогда не звучала. — Хм… хм-хм… Лирическая комедия? Ладно. Если без фиги в кармане — иди, снимай, — мазнул рукой бдительный Владимир Евтихианович. — Раз такое у вас кино. Данелия вышел из кабинета и вытер со лба пот. В тот раз «пронесло». Это было настоящее спасение! На «комедию», в принципе, во все времена можно списать многое. Ну, действительно, шляются три оболтуса по Москве с одной девчонкой. И ещё чего-то там поют. В картине звучат безобидные шутки, ставшие классикой: — Вот в этом доме Пушкин жил! — А теперь? — Родственники. Следующим был фильм Марлена Хуциева «Застава Ильича», который сегодня справедливо называют «декларацией поколения шестидесятых». Эта работа, действительно, стал одним из киношных «гимнов» оттепели. Но… вызвал гнев Хрущёва. — Как это так?! — обрушился первый секретарь ЦК Партии в ходе встречи деятелей партии и правительства с деятелями искусства. — Вы показываете рабочих парней, которые не знают, как им жить и к чему стремиться? И что?! Вы хотите сказать, что это олицетворение нашей замечательной молодёжи? Что же вызвало такую истерику Никиты Сергеевича? Ведь концовка фильма, где трое друзей (актёры Николай Губенко, Станислав Любшин, Валентин Попов) клянутся друг другу в верности на всю жизнь, вполне советская история и сегодня смотрится даже несколько «ура-патриотично». За ширмой проходок вдоль мавзолея и громких фраз Шпаликову удалось пронести множество интереснейших сценарных находок, вплести ряд по-настоящему замечательных ходов, которые были «нетипичны» для эпохи. Взять хотя бы сцену, когда к главному герою картины, 23-летнему Сергею Журавлёву, приходит погибший на фронте 21-летний отец, рассказывающий о том, как погиб. Сын устало садится с ним за стол при свете керосиновой лампы: — Давай выпьем? — Давай. Они разливают по жестяным армейских кружкам спирт. — Я пью за тебя, — говорит отец. — А я за тебя… Я бы хотел тогда бежать рядом, - отвечает сын. — Не надо, — тихо произносит отец. — А что надо? — Жить. — А как? Как? — Сколько тебе лет? — вдруг спрашивает, поднимаясь из-за стола отец. — Двадцать три, — опешив, отвечает Валька. — А мне двадцать один, — усмехается отец и надевает пилотку. — Ну, как я могу тебе советовать? Слыхано ли! Ведь именно они, отцы, шедшие в бой, в советское время обретали образ своего рода идолов, которые должны знать ответ на все вопросы. Хрущёв, ни бельмеса не смысливший в искусстве, кричал, потрясая кулаками: — Вы что – хотите, чтобы мы верили в то, что это правда?! Даже животные не бросают своих детёнышей. А тут! Отец не помог сыну советом, как найти свой путь в жизни?! После знаменитого разгрома творческой интеллигенции в манеже, атака на фильм «Застава Ильича» была событием № 2 в «регулировании» Никитой Сергеевичем происходящих в стране культурных процессов. На худсоветах, где картину уламывали в рамки социалистической реальности, требовали бесконечных переписываний и переделок. Марлен Хуциев настаивал на том, чтобы целые эпизоды переписывал сценарист Шпаликов. А тот – убегал от него в тапочках на босу ногу. Бывало на улицу, но бывало и в запои. «Болел», уезжал, прятался, возвращался. В каком-то виде картина, всё-таки, вышла спустя 4 года. В авторском варианте мы увидели её лишь в авторском варианте, в 1988 году — на закате Перестройки. Студенческий фильм о дружбе, в которой авторы вынуждено зашифровали дань «советской эпохе» в нотках а-ля «Широка страна моя родная», заслуживает внимания и сегодня. Шпаликов, привыкший «переходить дорогу на красный», кричал нам с экрана уже тогда, в 60-е, простую истину. Никакой погибший на фронте отец, никакая идеология, навязанная свыше, не поможет тебе понять, ради чего ты живёшь. Будь добр. «Сделай сам». Не это ли откровение для двадцатилетнего? И Шпаликов, то ли Маяковский, то ли Мартин Иден 60-х, был необычайно популярен, востребован и любим, как глоток чистого воздуха (или холодной водки). Стране был нужен неизвестный бунтарь, дарящий эти простые истины после десятилетий войн и репрессий. Его ждали в компаниях, слушали, разинув рот, в каких-то первых советских салонах, где он пел «Ах, утону я в Западной Двине» и «Пароход белый, беленький». И эти песни, не зная имени автора, подхватывала вся страна, где ещё не было интернета, а телевидение, на которое, конечно же, Шпаликова не звали, появилось буквально вчера. Просматривая «Заставу Ильич», ты понимаешь, что дружба — это не коллективные парады у мавзолея. Дружба – это когда ты забыл дома спички, а рядом есть тот, кто даст тебе прикурить. Простая, непафосная истина. И режиссёр картины, не так давно ушедший из жизни Марлен Хуциев, резал картину «ломтями» и доснимал целые бравурные эпизоды, чтобы она увидела свет. Необходимость «уламывать» творчество под стандарты не такой уж зловещей социалистической реальности? Или что-то другое породило в Геннадии Шпаликове растущую день ото дня пустоту, которая заливалась спиртным. Объемы возлияний росли. Первая жена, Наталия Рязанцева, вспоминала, что, выпивая, становился Геннадий непредсказуемым. Забрезжил развод, оказавшийся реальностью. Наталия ушла. А новой пассией стала актриса Инна Гулаева, разделившая тягу Шпаликова к алкоголю в полной мере. Выход из алкогольной ловушки становился всё более туманным. Друзья, бывавшие у супругов, видели, что дело идёт не к добру. Что удивительно? Работа находилась. В 1966 году Шпаликов подошёл к пику своего творчества, сняв свою вторую жену, Инну Гулая в паре с Кириллом Лавровым в своей авторской картине «Долгая счастливая жизнь». На фестивале в Бергамо эта психологическая драма получила приз «Золотой щит», а в СССР критика встретила её с подчёркнутой прохладцей, упрекнув режиссёра и сценариста Шпаликова в неумении «глубоко анализировать жизненные коллизии». Но, как ни крути, «Долгая счастливая жизнь» была творческой кульминацией. Катарсисом, что ли. В этом же 1966 году, вышла картина «Я родом из детства» о парнях из прифронтового городка, которые ждут своих родных. Одну из ролей в этой картине сыграл Владимир Высоцкий. Наступила Брежневская эпоха. Канула в Лету пресловутая «Оттепель», трубадуром которой был Геннадий Шпаликов. Гайки закручивались. Работать не давали. То, что предлагали изредка, было сродни суициду творческому, который для поэта и кинодраматурга был куда страшнее реального. Ведь это было предательством. Кого? Да того самого Гены Шпаликова вчерашнего, «эксперта подрывного реализма», написавшие эти потрясающие строки. В 1974 году драматург Александр Володин видел Геннадия Фёдоровича в коридорах киностудии одним из последних. — Я не хочу! Не хочу быть рабом! — кричал Шпаликов и, пошатываясь, шёл по коридорам киностудии, как по «зелёной миле». Шёл, как оказалось, в никуда. Снимать свою последнюю картину. По самому первому студенческому сценарию. Отличалась только локация суицида. Повесился Шпаликов не в уборной ВГИКа, а в небольшом охотничьем домике на территории Дома творчества где-то в Переделкино. За пару часов до этого он подошёл к Григорию Горину, прославленному драматургу, автору сценариев к лучшим фильмам Марка Захарова «Обыкновенное чудо», «Убить дракона», «Тот самый Мюнхаузен». Об этой последней встрече запомнившийся нам весёлым Григорий Горин до конца жизни будет вспоминать с болью в глазах, без улыбки. — Генка пришёл и попросил денег на водку. Я дал. Но на вино… До сих пор не могу себе простить. Дал бы на водку – он бы просто не смог повеситься. Напился бы и уснул. А так… Среди бумаг Шпаликова было обнаружено стихотворное завещание: К ним была обнаружена весьма прозаичная и расставляющая точки над i в безнадёге последних дней и часов приписка: Судьба семьи Шпаликовой сложится более чем трагично. Инна Гулая покончит с собой в 1990-м, приняв большую дозу снотворного. Дочь Даша, родившаяся в 1963 году, пойдёт по стопам матери, станет актрисой, затем жертвой квартирных аферистов, а потом… получит прописку в Центре психического здоровья на Каширке. Сегодня Геннадий Шпаликов мог бы жить, как живут те, кому повезло пробить роковую «поэтическую» отметку в 37 лет. И дожить до седин. Было бы этому бесшабашному гению 60-х всего чуть-чуть за 80. Подумаешь! Но он умер в 37. И был незаслуженно забыт. Он возвращается к нам, то и дело, неузнанным, когда мы поём его песни, смотрим фильмы (картины со смыслом, в которых зашифрована юность наших родителей) или слышим звучащие с экрана стихи, которые так замечательно гармонируют с бессмертным Adagio из концерта для гобоя (Капелла Истраполитано). Вы только послушайте! Такая история.
