«Из-за ненависти теряется наблюдательность»: Борис Хлебников и Наталия Мещанинова о сериале «Шторм» и совместной работе

За несколько лет работы вместе тандем режиссера Бориса Хлебникова и сценариста (и также режиссера) Наталии Мещаниновой стал самым успешным кинематографическим дуэтом в нашем авторском кино. Узнаваемым и растерянным героям их «Аритмии» и «Сердце мира», кажется, невозможно не сопереживать. Также вдвоем и бескомпромиссно они сделали остросюжетный сериал «Шторм», который идет на видеосервисе START. Вдвоем вы стали невероятно плодовитыми авторами. Вместе написали сценарии двух недавних победителей «Кинотавра» – «Аритмии», где Борис был режиссером, и «Сердца мира», который снимала Наташа, теперь в тандеме сделали киносериал «Шторм» для видеосервиса START. Как вы начали сотрудничать? Наталия Мещанинова: Познакомились мы в 2007 году на фестивале «Кинотеатр.doc», на котором у меня был фильм про конкурс красоты в доме престарелых «Гербарий». Но работать вместе начали над «Аритмией» — Боря сказал: «Есть история про пару, которая развелась, но не может разъехаться». Борис Хлебников: Да, а до нее Наташа делала фильм-концерт для группировки «Ленинград», которой я снимал клипы. Еще была совместная попытка документальной картины для Кости Шавловского (владелец магазина «Порядок слов», киновед, в прошлом замглавреда журнала «Сеанс» – Прим.ред.), но она ничем не завершилась. А потом уже случилась «Аритмия». Обычно творческие люди редко срабатываются. Как это удается вам? Борис: Залог этого — в отсутствии конфликтов. Как правило, они все основаны на амбициях. А я и Наташа – люди не обидчивые. Наверное, если бы мы начали режиссировать вместе, хорошим бы это не закончилось. Но в том, как сейчас организована работа, нам делить нечего. Еще у нас не может быть конфликтов, потому что я не умею делать то, что Наташа: придумывать сцены, писать диалоги, выдающимся образом слушать речь. Так что предмета соревнования у нас нет. Наталия: А работаем мы так: когда пишем сценарий для Бори, я стараюсь, чтобы он чувствовал себя максимально спокойно и уверенно с ним на съемках. Ведь режиссер во главе всего, хотя до них мы и можем спорить, пока обоим все не понравится. Я могу позвонить и сказать: «Борь, меня здесь смущает». Значит, это нужно обсуждать. Когда делаем что-то для меня, как в случае с «Сердцем мира», уже он становится в позицию человека, пытающегося услышать, что же все-таки я хочу в результате получить. Такое распределение ролей правильное: тебе снимать и за это отвечать. А как это технически организовано – вы где-то собираетесь? Уезжаете за город и пьете чай? Борис: Да-да, чай. (Смеются). Система одна и та же: мы садимся в кафе, обсуждаем все, затем Наташа пишет. Потом мы это читаем, опять беседуем и что-то придумываем. Я выступаю скорее как спарринг-партнер. Наталия: Мы регулярно делаем читки, пока пишем сценарий – проверяем текст на слух: сразу становятся видны огрехи. Сценарий – это живая вещь, которая постоянно обсуждается и переписывается — вплоть до начала съемок. Это немного похоже на работу скульптора, когда ты тут снял, там срезал, потом подумал — и еще убрал. Мне было бы неинтересно в одиночку делать сценарий «под ключ». Мне заказали тему, я ушла, а через пару месяцев принесла режиссеру что-то совершенно неизвестное. Он бы сказал: «Блин». А я такая: «Ну, знаете, чем смогла!» Борис: И дальше: «У меня в договоре указано: не более трех правок».(Смеются). «Шторм» – грустная история, и северная суровость делает ее более благородной и абстрактной А когда вы год назад искали дом под Петербургом, чтобы в нем поселиться и писать – это к съемкам «Шторма» готовились? Борис: У нас эта поездка в итоге не состоялась. Но вообще «Шторм» очень про Питер. Тут сошлись две вещи. Первая — мне очень нравится работать с местным продакшном «Глобус-Фильм». Это выдающиеся люди, которым в России нет равных в области продюсирования и администрирования. Если ты что-то просишь, а они не могут, то не остается ни единого сомнения: это в принципе невозможно. Я знаю, что они предпринимают все, чтобы сериал или кино получилось. Я очень просил продюсера Рубена Дишдишяна сотрудничать с «Глобусом», и он такую возможность предоставил. Второе обстоятельство заключалось в том, что у нас поначалу в сценарии было много природных явлений: землетрясение, ливень, град. Наталия: Было важно связать все с морем, но потом мы поняли, что это не юг России, а северная история – нуар. Борис: Я ужасно боялся снимать в Питере в январе и феврале, но, оказалось, напрасно: выдалась белоснежная зима, мороз -15-20, не было ветра. Кронштадт, где проходили съемки, идеален нам по масштабу — нужен был провинциальный город с населением в 600-700 тысяч. Плюс фоном море. Все это дает ощущение средней полосы – здесь мрачно, а дальше – еще страшнее и неприятнее. У нас ведь достаточно грустная история, и северная суровость делает ее более благородной и абстрактной: не бытовой. Зачем были нужны все эти явления природы? Борис: Природа рифмовалась с состоянием героев — их тоже штормило и колбасило. Но мы быстро осознали, что не можем представить себе в Кронштадте землетрясение, поэтому остался дождь. А потом все в итоге превратилось в зиму. Почему «Шторм» — это драма? Здесь почти нет комедийных элементов, которые были в той же «Аритмии». Наталия: Да, у меня все серьезно, на голубом глазу. Я и хотела сделать жесткую драму без шуточек. Борис: Я всегда прошу Наташу, чтобы было смешное, а здесь почему-то не хотелось. Некоторые забавные вещи оставались в сценарии, но на съемках ушли, так как совершенно не лепились с характерами героев Александра Робака, Максима Лагашкина и Анны Михалковой. Мне было тяжело, я никогда так не делал, но правильнее показалось обойтись без юмора. На «Кинотавре», где у вас был премьерный показ серий, кто-то из коллег сказал: «Боря хочет сделать сериал про ментов с человеческими лицами». Справедливо? Борис: Наоборот, когда мы все это начинали — я вообще не подозревал, что буду снимать про ментов. Наталия: А я — что буду писать про них. Борис: Это не вопрос классовой ненависти, а практический подход. Мент в России очень сильно отличается от американского. В США они тоже бывают хорошими и плохими, но все-таки несут закон и защищают человека. У нас же мент — это внежанровая вещь. Ты подходишь к нему спросить, как пройти до нужной тебе улицы, или он направляется к тебе — это всегда перемена участи. Никто не знает, что произойдет дальше. Либо он покажет тебе дорогу, либо подкинет наркотики, и ты присядешь на много лет. В этом смысле описывать мента как человека сложно, потому что это очень ускользающая субстанция. С другой стороны, это очень закрытая и коррумпированная система, она не терпит в себе людей, которые работают не по правилам их сообщества. Но есть более элитное подразделение — следователи. Они не просто доильщики, у них есть повод думать головой. Среди них есть такие, как наш главный герой, про него говорят: «Он взяток не берет, потому что адреналиновый мудак». Наталия: Мы встречались с одним очень крутым следователем в отставке. Он рассказывал много историй о том, как существуют люди в этой системе. Например, он и его напарник обнаружили мошенническую схему, как отбирают квартиры у недееспособных. Оказалось, в ней замешаны очень мощные силы. Им начали угрожать, ему машину взорвали. Начальники говорили: «Не лезьте». Но у него сработала эта адреналиновая история – первый раз в жизни что-то ради людей сделать. История не о том, что он хороший или плохой, а как человеческое начинает работать против своей же системы. Очень интересный амбивалентный мир. У нас мент — это внежанровая вещь А сложно быть в контексте сегодняшнего дня и при этом избегать обвинений в спекуляции? Борис: Мы нарвались на очень много совпадений. Например, Наташа начала писать сценарий, а потом случилась трагедия в «Зимней вишне». Мы даже думали уйти от этой истории, потому что скорость реакции на события важна для журналистики, а в кино — вредная вещь, здесь нужна дистанция. Спекуляцией заниматься ни в коем случае нельзя. Наталия: У меня вообще иногда случается, когда что-нибудь напишешь — оно и происходит. Так было с «Сердцем мира». Так вышло с «Зимней вишней». Меня это напугало, но мы не занимаемся публицистикой. Не было задачи выступить на актуальную болезненную тему. Существует мнение, что все лучшее, в том числе сериалы, ушло с телеэкранов в онлайн. Поэтому «Шторм» выходит в интернете? Борис: У меня 19 лет нет телевизора, я не знаю, что такое российское ТВ сегодня. Только в гостиницах иногда могу включить. Смотрю только те сериалы, о которых много говорят. Наталия: Большое количество телеканалов сказали, что для них «Шторм» слишком жесткий. Возможно, на ТВ есть свои представления о персонажах, они более четко разделены на хороших и плохих. У нас же не так. Даже условные антагонисты обладают человеческими свойствами, а главный герой много чего вытворяет, хотя должен нести добро. В остальном ничего скандального там нет. Даже мат — не принципиальный вопрос. Боря, почему у вас 19 лет нет телевизора? Борис: Мой старший сын, когда ему было 2-3 года, начал активно смотреть телевизор. Я решил, что не стоит. У нас как раз ремонт дома был, и я предложил строителям замуровать антенну. Потом пришла жена, был скандал. (Смеется). Но детям я пообещал: буду покупать все, что вы хотите, на дисках. В результате они научились смотреть не все подряд, а целенаправленно. Наташа, а у тебя какие отношения с ТВ? Наталия: Не особенно смотрю, но Степа (муж Наталии актер Степан Девонин – Прим.ред.) бывает — его очень интересует программа «Давай поженимся». Борис: Ты уверена, что Степан хочет, чтобы все об этом знали? Наталия: Он об этом сам говорит на каждом углу, что изучает так людей и каждый раз поражается разнообразию — там такие характеры! Ребенок у меня к телевизору не привязан. Я же ненавижу его как фон, мне нужны тишина и отсутствие экрана, который все время что-то рассказывает. Если вернуться к противостоянию ТВ и интернета – есть ли все-таки ренессанс отечественных сериалов благодаря онлайну? Борис: Тут очень много факторов. Про первый хорошо сказал продюсер Александр Дулерайн: «Одна лодка тонет, а вторую еще не построили». У ТВ цифры просмотров падают с каждым месяцем, дети вообще не понимают, что это такое — телек. А как монетизировать просмотры в интернете — никто пока не может понять. Это такой Клондайк, где все ищут золото и первый, кому это удастся, займет нишу нового телека. В этой области уже много платформ, экспериментов, работают очень талантливые люди. Второй фактор заключается в том, что пока работающие механизмы монетизации не созданы, поэтому сериалы пытаются продать на федеральные каналы. Поэтому говорить о полной свободе в интернете нельзя, все равно при съемках прикидывают, как проект будут смотреть на ТВ. При этом HBO, например, наоборот пытается все разнести с телеком. Третий фактор – поскольку избиратели сегодня активно уходят из телека в интернет, то скоро им несомненно займется государство. Оно будет думать, как промывать башку на новой площадке. Как там будет работать цензура — лично мне не совсем понятно. Наталия: Я не сильно мониторю, что происходит на рынке сериалов, но после «Шторма» начала писать проект для онлайн-платформы. Пока это настоящие свобода и хулиганство с ограниченным бюджетом, но не творческими возможностями. Можно все. Посмотрим, во что это выльется. Если все авторы, которые работают с кино, как с искусством, резко уберут руки от госденег, то никому хорошо от этого не будет А что происходит с вашим совместным кино? Как дела с «Тремя минутами молчания» – фильмом о моряках по мотивам романа Георгия Владимова, который вы собирались снимать? Наталия: Надеюсь, все прекрасно. Мы только закончили сценарий, и в этом виде он нам нравится. Это довольно камерная история, но при этом недешевая: все происходит в море, начинается шторм, тонет лодка, ее спасает другая — эти фрагменты здорово удорожают проект. Сейчас ищем дофинансирование, чтобы следующим летом начать снимать. Сильно у вас меняется история? Наталия: (Смеется). Ох! Борис: Я вам сейчас расскажу про наш профессионализм. Мы писали эту историю год, было четыре варианта. Даже подали сценарий в Минкульт. И тут — не помню точно, кто из нас сказал. Наталия: Ты. Борис: Да, наверное, я. «Наташ, а что если убрать главного героя?» Мы сели и перефигачили весь сценарий без этого персонажа. То есть мы год рожали протагониста, которого можно было безболезненно выкинуть за один вечер, и стало только лучше. А кто будет героем тогда? Борис: Все остальные. Вы упомянули, что обращались в Минкульт, но сейчас появилась обратная тенденция – снимать кино без привлечения госсредств. Можно ли работать с государством как с продюсером? Наталия: Государство как заказчик — это неприемлемая история, я не хотела бы снимать кино про Росгвардию. Государство как ресурс, который дает деньги на мое авторское высказывание — да. Борис: Мне тоже кажется, что почему нет. Это деньги не государства, а налогоплатильщиков. Они наши с вами. Госструктуры выступают просто их распределителем. Наталия: Если все авторы, которые работают с кино, как с искусством, резко уберут руки от госденег, то никому хорошо от этого не будет. Придут другие люди с другими идеями. Борис: Я абсолютно с этим согласен, мы живем здесь и сейчас. Не сотрудничать с государством — значит, ничего не делать. Да, есть вполне осознанный путь диссидентства, но он не для меня. Мне может нравится или нет то, что здесь происходит, но я все равно хочу в этом жить. Я не хочу дистанцироваться. Занять позицию ненависти ко всему происходящему вокруг меня — я такое уже проходил, когда делал фильм «Долгая счастливая жизнь». Я был сильно вовлечен в отвращение к тому, что начинает происходить в стране. Я и сейчас похожим образом ко многому отношусь, но понял, что из-за ненависти теряю наблюдательность. Начинаю обвинять, а не изучать и рассматривать людей. Сталкиваю героев так, как мне это выгодно сценарно, вместо того, чтобы рассказать идею. Когда находишься в эмоции — не только в плохой, но и хорошей – то легко теряешь навыки. Нужно держать дистанцию, чтобы что-то объективно рассказывать. Чтобы снимать кино и сериалы в России, нужно быть, в хорошем смысле, «адреналиновым мудаком»? Борис: Мне кажется, да. Текст: Арсений Заневедь Фото: Вячеслав Филиппов