Олег Долин: комедия дель арте дает огромную свободу

В рамках Биеннале театрального искусства при поддержке Фонда президентских грантов в Москве проходит фестиваль "Уроки режиссуры". Это единственный в мире конкурс, жюри которого состоит исключительно из профессиональных режиссеров. В программе постановки последних двух сезонов режиссеров, чей профессиональный стаж не превышает 10 лет. В этом году в конкурсной программе фестиваля участвуют Саша Толстошева (Москва), Егор Перегудов (Москва), Александр Хухлин (Москва), Марфа Горвиц (Москва), Айдар Заббаров (Санкт-Петербург), Хуго Эрикссен (Санкт-Петербург), Андрей Горбатый-младший (Санкт-Петербург), Роман Габриа (Санкт-Петербург), Семен Серзин (Ярославль), Грета Шушкевичуте (Россошь), Дмитрий Зимин (Екатеринбург), Джемма Аветисян (Новосибирск), Полина Кардымон (Новосибирск), Артем Галушин (Канск), Алексей Ермилышев (Архангельск). А также московский режиссер Олег Долин, поставивший в новом пространстве Театра Наций спектакль "Снегурочка", а в Российском академическом молодежном театре (РАМТ) постановку спектаклей "Медведко" по одноименной сказке А.Н.Афанасьева, "Коновалов" по рассказу "Коновалов" и циклу статей "Несвоевременные мысли" Максима Горького и "Зобеида" Карло Гоцци. Мы говорим с Олегом о поиске материала, жизни современного театра и, конечно, о фестивале. - Меня всегда интересовало и интересует: почему, зачем, для чего актер (причем актер успешный, у которого есть награды) решает стать режиссером. - У всех по разному. Я давно хотел заниматься режиссурой театра. И вообще театром. Так получилось, что будучи актером (да простят меня те, с кем я работал), я театром не занимался. Не занимался им, когда работал в Театре Армии, не занимался, работая в Школе современной пьесы или в Табакерке. Ни разу в моей жизни не случился тот театр, который мне близок и который в моем понимании и есть театр. У актерской судьбы разные пути. А потом совпало: у меня был довольно успешный актерский год с наградами, лауреатством, и я решил поступать на режиссуру. Меня не очень хотели брать. Сергей Васильевич Женовач (я к нему поступал) сказал: "Олег, я вас знаю. Вы — актер. Зачем вам режиссура? Это актерская блажь!" Но еще во время учебы в Щуке, да даже и раньше, мне всегда нравилось что-то выдумывать, собирать людей, объединять их какой-то затеей. Поэтому для меня поступление на режиссуру было совершенно не "вдруг". Я, конечно, довольно радикально поступил (не в смысле подвигов). Я актерство совсем оставил. Та работа закончилась: я все обязательства выполнил, доснялся везде, где надо было сниматься, доиграл все, что я должен был играть. На сегодняшний день я только режиссер театра. И когда меня называют актером, я удивляюсь. Актер каждый день выходит на сцену. Я не выхожу года два, а в кино я перестал сниматься три года назад. - У вас несколько постановок в разных театрах. И, хотя вы — ученик Женовача, больше всего в РАМТе. В следующем сезоне тоже будет в РАМТе. - Это связано с тем, что мои идеи, названия, которые я приношу, замыслы, которые у меня появляются, здесь можно реализовать. Будучи чутким и опытным руководителем, Алексей Владимирович Бородин что-то слышит в моих предложениях. Бывает, когда мы говорим, Алексей Владимирович не совсем понимает, что я предлагаю, тогда мы вместе находим решение. Но все, что идет в РАМТе и в Москве, — это мои затеи. Осваивать чужой материал я пока не научился, разве что оперу сейчас буду делать — вот ее мне предложили. Но поскольку это мой любимый Бенджамин Бриттен (британский композитор, дирижер и пианист), я с удовольствием откликнулся. - В 2011 году Брэд Питт сыграл в фильме "Человек, который изменил все" менеджера бейсбольной команды. Это была очень интересная работа — для актера. Но не для зрителя. Ваши спектакли (в первую очередь "Коновалов", поскольку к Горькому в России относятся предвзято плохо) очень интересны с точки зрения интерпретации материала. Но зрителю они могут показаться сложными. Как вы выбираете, с чем работать? - По всякому. Я стараюсь читать. Иногда возвращаюсь к названиям: у меня есть список названий. Какие-то вещи я давно хочу поставить, но у меня нет к ним "ключей", и я не знаю — как. Я возвращаюсь к ним: прошло полгода, может с другого ракурса посмотреть эту пьесу, прозу. Есть произведения, которые я вроде как придумал как сделать, но они ждут реализации. Отдельно веду работу с прозой. Например, "Коновалов" — это моя литературная композиция. Это литературное произведение, над которым проведена полноценная работа: внутрь рассказа я поместил горьковские статьи. У меня есть композиции, которые пока ни мною, ни кем другим не поставлены. Они готовы для театра, но лежат: им чего-то не хватает. Иногда игра продумана, а иногда композиция есть, мне нравится как она звучит, но я еще не выдумал как это сделать на сцене. Вы говорите — сложный. Мне он таким не кажется. Есть бетонный гроб советского и школьного Горького, когда в голове возникает образ усатого дяди рядом с Лениным и Сталиным. И есть настоящий Горький, которого мы в России не знаем. Мы не читаем раннего Горького. Мы проходим его в школе совсем чуть-чуть, у нас остается впечатление о каких-то грязных людях, тряпках, тазах, а он невероятный автор. Невероятный! С удивительной и страшной судьбой. В театре он не открыт. Я смотрел много разных спектаклей. Среди них есть хорошие, но всерьез Горький русским театром еще не вскрыт и по настоящему не переосмыслен. Он вообще не бытовой. Его принято считать реалистом, но он лежит абсолютно в другой культурной и литературной плоскости. Я его очень люблю, и сейчас я тоже Горьким занимаюсь со студентами в ГИТИСе. Я не оставляю мыслей об этом авторе, он мне очень близок. - Часто говорят, что русские и итальянцы похожи во многом. Тем не менее, комедия дель арте у нас не прижилась. Ни в театре, ни в кино этот жанр не виден. Навскидку можно назвать "Турандот" в Вахтангове, фильм "Король-олень". Разве это не упущение? Ведь вашу "Зобеиду" по Карло Гоцци все понимают. Каждый по своему. Но я видела, с каким восторгом ее принимают зрители всех возрастов. - Конечно, это не русский, а классический итальянский материал. И чтобы зритель его понял, надо сначала влезть туда, а в Гоцци никто не залезает. В детстве я смотрел замечательные спектакли, но, чтобы понять традицию венецианской театральной, актерской, масочной школы, в нее надо углубиться, узнать про нее. Об этом есть наши книги и переводные. Про самого Гоцци, театр Карло Гольдони, Пьетро Кьяри — про все хитросплетения их судеб, про войну между реалистической и фантазерски-хулиганской поэтическими школами. Если вгрызаться в это с увлечением, с любознательностью, все большие авторы сумеют делать подарки. Но надо не вгрызаться с идеей: я сейчас скручу этого автора — что он мог написать в 18 веке, а с желанием постичь и понять. Ведь тогда совсем не дураки жили. - В комедии дель арте помимо основного сюжета обязательно присутствует импровизация. В вашей постановке я увидела следование сюжету фьябы Гоцци "Зобеида" и вольную часть, современную, вплетенную вами и артистами. Но неужели каждый раз выходя перед публикой артисты импровизируют? - Вы можете прийти несколько раз, чтобы увидеть: мало того, что это импровизация, игра — во многом личное дело актера. У него есть зоны, где он волен говорить практически все, что ему вздумается. Это иногда заваливается в довольно скабрезную тему, но и так может быть. Сегодня вот такое. Потому что театр — живой. Актер пошутил чрезмерно, дальше вступает мера вкуса, таланта актера. Но вы правы, такие зоны позволительны в этом жанре и даже приветствуются. Куски ad libitum (на собственное усмотрение) уравновешивают поэтическую и очень строгую структуру пьесы. - "Зобеиду" играют во дворе РАМТа — что, насколько мне известно, было вашей задумкой. - В первую очередь это связано с тем, что основная сцена перегружена другими постановками и двор развязывал руки с точки зрения выпуска. Мне давно хотелось поставить "Зобеиду". Я ее не раз предлагал, но она малоизвестна. Ее очень трудно найти: в интернете текста нет, а последнее печатное издание — 56-го года. В библиотеку можно пойти — там есть. Что я, собственно, и сделал. Двор возвращал нас к истокам осознания, что такое театр, что такое маска, сидящий напротив зритель, и убирал все театральные неправды. Я имею в виду барьеры. В театре сцена, зритель, занавес, кулисы. А у нас ничего нет. Только актеры и зрители. Ну и маски. Какие-то приспособления есть, но театральный человек увидит, что это полностью актерский театр: там есть жесткий рисунок и работа актеров. Еще, конечно, моя подготовительная работа. - Сложная? - Большая. Прежде всего связанная с русской актерской школой, которая предполагает сильное психологическое погружение. О том, что надо почувствовать героя, говорят с института. Этому учат Станиславский, Михаил Чехов. А мы вообще ничего не знаем о том, что было до Станиславского. Его "система" появилась в конце 19 века. Каким же образом люди играли в театре до этого? - А ведь были крепостные актеры, игрой которых все восхищались! - Были великие авторы и великие артисты. Как играли Островского русские актеры? Как играли итальянцы в 18 веке на площадях посреди венецианского карнавала? Значит у них были пути? И эти пути "старого театра" мне очень интересны. А труппа Шекспира, где все дружили, пока не начали умирать от старости? Там один актер играл Просперо в конце жизни, а начинал с Ромео. Понятно, что Шекспир писал под определенных людей, все так писали. Большие авторы жили театром. В современной драматургии много говорят о кризисе. А он, мне кажется, в первую очередь связан с оторванностью драматургов от театра. А те, кто в театре, как Иван Вырыпаев, у них завязывается роман. - Вы — участник фестиваля "Уроки режиссуры" в рамках Биеннале театрального искусства. - Здорово, что появляются фестивали, поддерживающие новые течения. Не людей, а именно начинания — это мне очень дорого. И отрадно, что наш маленький очаг сопротивления психологическому театру привлек к себе внимание. Это очень интересно и необычно для русской традиции, что наше направление, лишенная второго плана школа масочного театра тоже представлена. Такого не хватает Москве. Мы все очень серьезные, насупленные. Не хватает легкого разговора про важное. - А есть необходимость участвовать в таком конкурсе? Внутренняя потребность, чтобы вас, вашу работу оценивали профессионалы? - Я не воспринимаю это как оценку. Здорово, что идет процесс коммуникаций, встреч. Когда большие мастера приходят к молодым не с позиции: мы, корифеи, смотрим на вас свысока, а оценивают как коллеги, с точки зрения цеховых вещей, это бесконечно важно. Замечательно, когда идет обмен идеями, смыслами У нас в стране сейчас такое время, когда театр живет, дышит, с ним постоянно что-то происходит. Что-то мы отвергаем, считая ужасным, что-то заставляет задуматься. Но идет бесконечно движение. И такие конкурсы работают на это. - Поскольку "Зобеида" — уличный спектакль, а московская зима холоднее венецианской, у вас будет перерыв. Остается только "Коновалов". Будет время, чтобы начать работу над новыми проектами. - Уже начал. Я занимаюсь новой масочной историей. Скорее всего, это снова будет Гоцци. Сначала я думал, что неправильно снова заниматься тем же автором, той же идеей площадного театра, но потом решил, что его так мало, а на него настолько живо отзывается зритель (как дети так и взрослые), что пускай будет несколько таких спектаклей. Мы с художником посоветовались и решили, что это будет серийная история. Как я сказал, очаги сопротивления психологическому театру в Москве. Мне очень хочется, чтобы русские молодые актеры попробовали эту школу - Кстати, они вам что-то говорят — что чувствуют? - Для них это очень интересный опыт. Он дает огромную свободу. Вместе с тем многое связано со зрительским вниманием, а этих правил нет в обычной театральной школе. И если ты этот инструментарий осваиваешь и укладываешь, открываются потрясающие возможности по работе со зрителем. Поэтому я продолжу работать в данном направлении. К Новому году мы надеемся выпустить новый спектакль. Есть и другие замыслы.