Последний день работы выставки "Улицы Лагранжа"

В московском Центре фотографии имени братьев Люмьер закрывается экспозиция работ фотографа, которого, по определению куратора Натальи Григорьевой-Литвинской, "невозможно с кем-то сравнить, вписать в рамки, жанры и направления. Мы долго не могли определиться с названием выставки, но чем дальше шли, тем больше понимали, что смысл его работы — быть наблюдательным участником на каждой "улице", куда его забрасывает жизнь. Этих улиц великое множество, как и одноименных les rues Lagrange на его исторической родине во Франции". Выставка Владимира Лагранжа, как машина времени, способна в одно мгновение перенести на 60 лет назад: в радостные, полные невероятного оптимизма годы оттепели. Его "Голуби", "Вратарь", "Юные балерины", "Сольфеджио", "Коммуналки", ставшие фотоклассикой, вызывают ностальгию, и щемящая грусть не отпускает до последнего выставочного кадра. А ведь он просто, будучи фотокорреспондентом ТАСС, "знакомил читателя с работой металлургов, летчиков, шахтеров, врачей, хлеборобов… их жизнью, причем предельно правдиво". После главного информагентства страны был знаменитый журнал "Советский Союз". В 1964 году от Комитета международных организаций Владимир Лагранж поехал в Париж. "И вот я, беспартийный, да еще с такой фамилией, оказался в стране своих предков. Не буду здесь писать подробно о тех впечатлениях, настроении, удивлении, которые переполняли меня. Память о Франции выразилась в моих фотографиях. Сон кончился. За одну ночь я отпечатал более двухсот снимков. Моему журналу этот репортаж был не нужен. Осенью в Советский Союз приезжал Шарль де Голль, и ко мне обратилась "Литературная газета", показать эту съемку. Работы понравились, но возник вопрос, а нет ли у меня кадров нищих, бездомных, каких-то острых социальных сцен. Даже такой газете требовалась ложка дегтя. Идеология в стране была бдительна. Такое я не мог снять, да и не за этим ехал. А разворот все же в газете был…", — рассказывает автор. В экспозиции 150 работ — от оттепельных 60-х до перестроечных 90-х, через романтику, беспечное детство, героические трудовые будни, коммуналки и перестроечные очереди. - Владимир Руфинович, когда вы заинтересовались фотографией? - Маленьким я, естественно, слушал разговоры родителей о работе. Мама была фоторедактором в Антифашистском комитете советских женщин, папа -фотокорреспондентом "Правды", и все эти слова — штатив, бочок, спираль, проявитель — были впитаны с детства. Если папа говорил, что поехал в ТАСС, я не мог понять, как это: в таз?! Мама объясняла (смеется). Потом я узнал про ВОКС (Всесоюзное общество культурных связей с заграницей), чья лаборатория находилась на Тверском бульваре, в здании, где сейчас МХАТ имени Горького. Мама просила оттуда иногда принести фотографии. Напечатанная и накатанная поверхность была как зеркало. Смотришь на изображение через свое отражение. Иногда она меня там с кем-то знакомила. После школы мама привела меня в ТАСС, попросила Егорова Василия Васильевича, одного из самых уважаемых в фотохронике ТАСС, взять учеником. С тех пор аппарат всегда при мне. - А когда фотография стала профессией? - После того, как я поступил на работу учеником в фотохронику ТАСС. Там увидел людей, влюбленных в свое дело, они были старше меня, войну прошли. Такое вот поколение, я его только маленький кусочек застал. Но это время воспитало меня, это была моя школа. - Ваши работы сильно отличаются от работ ваших современников. - Я ходил по улицам, все время наблюдал, и камера всегда была при мне. Снимать можно по-разному. Фотограф может отработать тему одним снимком, а может развить ее в целой серии кадров. Так снимают фотоочерки для журналов. Но самое главное то, что происходит внутри тебя. Например, я смотрю на эту стену и вижу, что она выразительная, но действия никакого нет, значит, нужно ждать, когда на фоне этой стены что-нибудь произойдет. Иногда я рисовал в блокноте схему: вот здесь хотелось бы видеть людей. Через виденье наши идеи нередко становятся реальностью, через него сразу решается сюжет, который становится активным, живым. - А можно еще примеры про "кухню", про то, как рождается интересный кадр? - На выставке есть фотография Станкевича и Горбачева на I Съезде народных депутатов. Этот сюжет виделся так: на фоне властной давящей руки Ленина Михаил Сергеевич Горбачев, который вел съезд, и еще кто-то. Долго ждал. В какой-то момент вижу: все ушли, остались двое. Так и получился этот кадр. Станкевич мне потом позвонил и попросил подарить фотографию. В Риме в старом городе мы шли вдоль стены, из которой торчала гипсовая рука. Кто-то из туристов положил в нее красный перец. Люди с аппаратами проходили мимо, а меня это поразило, я остановился и снял. Когда показывал эту фотографию впоследствии, она всегда производила на людей сильное впечатление. А ведь в тот момент мимо прошли сотни человек. - Выставкой "Улицы Лагранжа" Центр фотографии имени братьев Люмьер открыл юбилейный год, отметив таким образом и ваше 80-летие. - Устроить выставку — тяжелый труд: аренда помещения, привлечение дизайнера, оформление, печать. Поэтому часто выставки проходить не могут. Между этой и прошлой — 10 лет. Когда пришел на экспозицию, понял, что все сделано правильно. Я впервые увидел такое красивое выставочное пространство. И я благодарен за название "Улицы Лагранжа". - А кто ваши зрители? - В основном, молодежь, но идут люди и в возрасте, просто помня этот период, они приходят посмотреть, поностальгировать, всплакнуть. Мне сказали, что в выходные дни на выставку приходит более 1000 человек. - А вам свою школу не предлагали открыть? - Меня многие об этом спрашивают. Нет. Мой сын Евгений — единственный, кого я обучил искусству фотографии. Он был очень талантливым, схватывал все быстро, ответственно относился к работе. Занятие свое любил и в этом был похож на меня. Ведь есть люди, которые занимаются то одним, то другим, а он как начал, так и не сошел. И я так же. Он, кстати, единственный на вступительном конкурсе во ВГИК получил максимальные 10 баллов и стал одним из лучших. Меня в нем покоряла неуспокоенность, он никогда не отказывался от съемок, всегда работал с удовольствием и, главное, с большой ответственностью. Это и повлияло на его имидж, репутацию, к нему, как говорится, стояла очередь. Когда он погиб, Сергей Брилев написал: "Ушел из жизни оператор от Бога". На похороны Жени пришло все телевидение.