"Тайная жизнь" Терренса Малика: визионерский манифест пацифизма и любви к сущему

Sobesednik.ru — о том, почему показанный в Каннах последний фильм Терренса Малика оказался квинтэссенцией его киноязыка. Чаяние заполнить собственные пустоши и найти свое место в мире; парафраз о пребывании Авраама и Сары в Египте; вопрошание о том, как на идилистической земле может воцариться ад; нарушение природной гармонии и столкновения двух культур; устройство мира, место в нем человека и сила памяти; любовь, потери и осмысление существования; рефлексия об утраченной цели и прожженной мирскими «радостями» жизни; самоидентификация и определение жизненного ориентира; само зарождение жизни. Каждая работа Терренса Малика — словно отдельный пазл одной большой картины, который с каждым разом не то все больше заполняет ее, не то и вовсе расширяет. Беря в фокус несколько разнящиеся фабулы, его первые четыре фильма рисовали общее мироустройство, но во многом реконструировали образ именно Америки – в семнадцатом веке, накануне Первой мировой войны, во время Второй и после нее, когда в «Пустошах» герои вынуждены бежать от внутренеей пустоты того, во что превратилась «американская мечта», которую в виде поселков рисовал на билбордах отец Холи. До неожиданности обескуражило «Древо жизни» (словно новая отправная точка), которое рассуждало о мироздании и месте человека в мире — в фильме даже есть эпизоды с визуализированием эволюции, рождением галактик и динозаврами. Словно ветви, произрастали из фильма последующие картины – «К чуду», «Рыцарь кубков» и «Песня за песней», которые формально были о конкретных историях, но сводились все к более или менее одному и тому же. С каждым разом они становились все немногословнее и отрывистее, словно заставляя зрителя самого искать ответы в моменты длительного молчания, в сменяющихся пейзажах, которые то дополняют, то предвещают, то растолковывают определенный момент. Затем последовало «Путешествие времени» (находилось в разработке еще с конца 70-х), всецело посвященное зарождению сущего и лаконично вытекающее из «Древа жизни». Красота, величие, любовь, таинство, опасность и неистовость – лишь малая часть того, что передает картина. Казалось бы, что 76-летний режиссер, суммируя идеи предыдущих работ и собственные представления о мире, подводит своеобразный итог и отныне будет искать ответы на вечные вопросы в Техасе в полном уединении. Но тут выходит «Тайная жизнь» — будто срез, вырванный из необъятной «подвижной» картины мира, еще одно напоминание о том, человек создан не для страданий, а для любви, а Земля не должна быть обителью жестокости. Речь идет о масштабном и трагическом событии, величайшей трагедии, олицетворяющей смерть, — вспоминаются фразы из «Путешествия времени»: «О, Мать, сколько слез ты пролила». Новый фильм Малека и о Второй мировой, и о конкретной истории, основанной на реальных событиях и частично на письмах Егерштеттеров. Франц Егерштеттер (Аугуст Диль) – австрийский фермер из глубинки, который не смог пойти против своих убеждений, отказался служить в немецкой армии и присягнуть Гитлеру. За свое решение он в возрасте тридцати шести лет был казнен на гильотине в 1943-ем году. В 2007-ом папа римский окрестил Франца как мученика. Несмотря на то, что действия «Тайной жизни» происходят в период кровопролитнейшей войны, картина всем нутром противится насилию. В ней нет военных столкновений и концлагерей, показаны лишь единичные изуверства тюремщиков. Тут Малек идет иным путем, нежели чем в «Тонкой красной линии», где на месте идиллии разразился ад, а трупы словно вросли в почву – кадр, где из под земли видно лишь лицо солдата, а на фоне звучит фраза: «Ты думаешь, ты будешь меньше страдать из-за любви к добродетели, к истине?» Почти все сеттинги ленты сосредоточены в австрийской деревушке. В первом же кадре появляется коса, от которой так и веет близостью смерти. Камера Йорга Видмера (он пришел на смену Эмманюэлю Любецки – постоянному оператору Малека) фиксирует простирающиеся за горизонт поля, окутанные дымкой горы и леса. Уже здесь зрителя охватывает тревога: вот-вот сюда ворвется война и положит конец этому раю. Но этого не происходит. Война идет где-то вдали, об убийстве детей и душевнобольных, а также о других зверствах мы узнаем только со слов. В этом оторванном от цивилизации мире и продолжает существовать Франц примерно до середины фильма – пока он не становится изгоем в собственной деревне. До тех пор он ездит на боевую подготовку и «перевоспитание» в Энс, а когда возвращается, то родное место становится уже не узнать. Колокола переплавляются в пули, священники боятся давать комментарии происходящему, а с поселян будто срываются все маски – кто-то во все горло орет о «благих» временах, а кто-то желает скорейшей смерти своей старой матери, чтобы она не увидела, как мир погружается в хаос. Большинство начинает гнобить Франца за то, что он отказывается сказать «да» своей расе и уехать на фронт. Он стойко сносит все невзгоды, время от времени предаваясь уединению с женой посреди поля – момент (кадр из постера), в который будто останавливается время. Однако вскоре повестка Францу все же приходит и герой вынужден покинуть дом, жену, детей и мать. Воспринимается это как неизбежность. Францу даже снился сон, состоящий из черно-белых кадров мчащегося поезда – подобный кадр фигурировал в «Путешествии времени» и сопровождался символической фразой: «Всегда ли мы будем вместе?». С этим моментом «Тайная жизнь» разделяется будто на две истории – о нахождении Франца в тюрьме и о тяготах его супруги Франциски, презираемой соседями и проникновенно сыгранной актрисой Валери Пахнер. Как и все работы Малека, «Тайная жизнь» по большей части сопровождается закадровой речью. Однако тут ее неожиданно больше, нежели в последних картинах автора, которые при помощи образов и очевидных фраз рассуждали о важных, но трудно выразимых вещах. Франц и Франциска не задают вопросов, не просят ничего у Господа, а ограничиваются утверждениями, которые, отнюдь, не похожи на самоутешение. Они будто фиксируют видение мира и ситуации героями (и Малеком) – «У нас есть Он», «Господь хочет, чтобы все жили в мире», «Ты не можешь изменить мир», «Природа не замечает людских печалей». Прерывается закадровая речь на неоднократные проклятья поселян в адрес Егерштеттеров и идентичные возгласы сперва коменданта, а затем судьи трибунала о бессмысленности протеста Франца, которому было бы лучше облачиться в военную форму ради семьи. Судью, кстати, играет Бруно Ганц (до этого появился у Триера в роли Верджа), а коменданта Маттиас Шонартс, до невозможности похожий на Путина. Из уст последнего, да еще и в стенах тюрьмы особенно комично и одновременно пугающе слышать слова о том, что в «этих стенах» голос не будет услышан, любой протест обречен на провал, а мир останется прежним. К слову о комизме. Антифашиста Егерштеттера играет Аугуст Диль – тот самый штурмбаннфюрер Дитер Хельстром, офицер гестапо, который вывел на чистую воду «ублюдков» у Тарантино. Приверженца фашизма Диль играет и в «Союзниках» Роберта Земекиса. В «Тайной жизни» его герою, однако, проще пойти на смерть, нежели допустить мысль о потворствовании акту насилия, он несгибаем и верен жизненной позиции до конца. Во многом «Жизнь» — о стойкости перед суровыми обстоятельствами, верности внутреннему ощущению и вере в светлую сторону бытия, благодаря чему даже со связанными руками можно ощущать себя свободным. Когда для семьи Егерштеттеров настают печальные времена, мы видим образы пересохшего колодца, подвешенной свиньи, а в качестве действий — воровство, безразличие и изуверства. Но даже посреди этой тьмы Франциска продолжает углядывать тот самый свет в детях, зеленой траве и светлом небе, а понимание находит в лице одинокой старушки. Франц же встречается в тюрьме с бывшим сослуживцем, и вместе они начинают беззаботно болтать и шутить так, словно на них не давят пропитанные их же собственными страданиями стены. Нацизм и насилие тут словно выдавливается не только из фильма, но и в качестве самой сущности. К финалу же мы вновь слышим те самые колокола, щебетание птиц, дуновение ветра и шелест травы. В качестве отдельного и важного агента выступает камера. Она безупречно связывает слова и непередаваемой красоты форму – когда речь идет о жизни и Боге, автор выстраивает ассоциативный ряд из кадров струящейся реки, густого леса, величественных гор и олицетворяющих простор и свободу полей, предлагая тут же искать ответы. Проникает камера и в пустой дом, в котором так и чувствуется насыщенный запах древесины, где гуляет свежий воздух и куда через распахнутые окна проникают лучи солнца, находящегося близ горизонта. Проходим мы и по словно вымершим тюремным закоулкам, где за криком последует оглушительное эхо. Камера движется неспешно, избирательно, зачастую будто намеренно избегает людей, словно пытаясь найти ответы на вечные вопросы в тишине, уединении, нетронутой природе и местах, которые, напротив, пропитались радостями и тяготами людей. Или же это Бог смотрит за деяниями каждого из нас? «Придет время, и мы узнаем зачем мы все живем» — звучит в конце фраза из уст Франциски. Может быть, и правда, нужно подождать, как ждет Терренс Малик, раз за разом пытающийся подойти все ближе к ответу, и со времен «Древа жизни» вновь создавший визуальный, структурный и смысловой шедевр.