Акмаев: Давно мечтал установить Чехова в Донецке

Вот-вот в столице ДНР на набережной реки Кальмиус (на Екатеринославской стороне) появится необычная скульптурная композиция «Чайка»: Чехов в пальто и шляпе сидит на стуле, рядом на столике расположилась прилетевшая чайка. Её автор — самый интересный, и, пожалуй, самый главный донецкий художник Равиль Акмаев. Хотя ему уже за 70, он бодр, быстр, энергичен и неутомим. Выглядит моложаво. Весь в прожектах. Говорит, что рисовать и делать скульптуры в его возрасте ему просто в кайф. Деньги не главное, хотя и они нужны. Куда без них. Но своего Чехова он делал бесплатно. Это его подарок городу. Равиль — человек XIX века, человек культуры. Мировой культуры. На своих полотнах он ее иронично и с юмором переосмысливает. Герои его картин цари, поэты, драматурги, писатели… Например, Пушкин, которого он может изобразить то валяющимся с крепостной крестьянкой на сеновале, то сидящим на горшке с пером в руках, или Наполеон, который положил свою голову на колени голой Жозефины, прикрыв в вожделении глаза. Картины Акмаева всегда интересны, всегда с какой-то идеей, всегда с остроумным названием. Он охотно приглашает в свою мастерскую гостей. Показывает полотна и чудесный вид из окна на Кальмиус, угощает красным вином. Наш разговор начинается под классическую музыку, звуки которой из пластинки извлекает какой-то никогда мною прежне невиданный гигантский проигрыватель. Александр Долгинцев-Межевой: Равиль, как к вам в голову пришла идея «Чайки»? И самое главное — почему именно Чехов? Равиль Акмаев: Осенью 2019 г на каком-то сайте обнаружил изображенье старинной карты Екатеринославской губернии — искал названья старые нашего Донецка. Оказалось, что хуторки и поселенья будущей Юзовки географически относились к Бахмутскому уезду, который находился на землях именно Екатеринославской губернии. Но самым неожиданным открытием для меня оказалось расположение города Таганрога на юге той же Екатеринославской губернии — родине нашего законного великого земляка Антона Павловича Чехова. Все сходилось к юбилею писателя — 29 января 2020 ему исполнялось 160 лет. Иду в наш Художественный музей с предложением организовать выставку к такому юбилею. Рассказываю о своем открытии нашего землячества с великим писателем. Всем моя идея по душе. Я готовлю с трепетом выставку. У меня в мастерской уже была небольшая серия картин о Чехове — результат многолетней любви его творчества. Много было прочитано материалов о жизни Антона Палыча. Удалось к открытию выставки создать еще несколько работ. Также подготовил и издал настенный календарь со своими картинами о Чехове, прекрасно напечатанный типографскими мастерами. На торжественном открытии выставки известный донецкий историк и писатель Олег Измайлов подтвердил мое заявление о нашем землячестве с Антоном Палычем. С Чеховым меня связывает очень старая, случайная, как все в этой жизни, история. Совсем случайно я поступил в 1967 г. в пединститут в Славянске на совершенно случайный для будущего художника факультет дефектологии и логопедии. Уже смешно! В году эдак в 1969—1970 мы с другом-сокурсником поселились у одной необыкновенной старушки, в двухкомнатной квартире, на пятом, верхнем этаже. При знакомстве эта почтенная дама обратилась ко мне со словами — «Милостивый государь». Старушке было лет за 80, но своей жизненной энергией она удивляла окружающих. Со временем мы с ней подружились, и однажды она вспомнила, что была в молодости очень близко знакома с Чеховым. Поверить в это было не реально. И тут Надежда Александровна приносит из своей спаленки некие свертки и вручает мне несколько старинных фотокарточек, на которых я, обалдевший, вижу сидящего за столом бодренького Антон Палыча, облокотившегося бородкой на правую свою гениальную руку, а сзади прильнувшую к его плечам юную девицу, необычайно красивую с огромными счастливыми глазами, всю в светлых кружевах и рюшиках. Конечно же, я узнал свою нынешнюю хозяйку, именно по ее необыкновенным глазам. Дальше — больше: на фото за тем же столом находились рядом с Чеховым священник в рясе и щупленький господин с усиками или с бородкой — не помню. Священник этот был отцом нашей удивительной Наденьки и звали его отец Александр, а господин с бородкой и усиками — местный уездный доктор Макухин — близкие друзья нашего Антоши Чехонте. Вся эта сцена была заснята в доме отца Александра, стоящего через узорчатый кованый забор рядом с Институтом благородных девиц, в коем училась наша прелестная Надежда Александровна. Я этот дом застал за год до сноса. Так вот наш любезный Антон Палыч изредка наведывался в город Славянск, по пути в Святогорский монастырь, и обязательно бывал у своего друга отца Александра. Путешествуя из Таганрога по донецкой степи в сторону Славянска-Святогорска, он заезжал в Амвросиевку, далее в Иловайск, да бог знает, куда он наведывался по долгой дороге. Во всех этих именьях жили его приятели помещики. Ну и как водится пировали по несколько деньков у одного, еще у кого-то поохотятся. Умели господа покуролесить. Затем прибывал в Бахмут — столицу солевых шахт, и, в конце концов, добирался до Славянска, в гости к своему другу, самому популярному попу Славянска, отцу Александру и его прелестной дочери Наде. И вот через каких-нибудь 65 лет эта самая Наденька, Надежда Александровна Абрамчикова умирает практически на моих руках, пролежав дней 10 в глубокой коме. Был вызван из Ленинграда ейный родной Коленька, ученый-геолог, личность трепетная, романтическая, но сильно пьющая и неуравновешенная. наблюдая за агонией горячо любимой матушки сын Николай Михалыч круглые сутки пил дешевые портвейны и мычал, закрывшись в ванной комнате. Надежда Александровна умерла, не придя в сознанье, и похороны пришлось организовать мне, впервые в моей юной жизни. Николай Михайлович в знак благодарности вздумал подарить мне некоторые личные предметы покойницы. Среди прочих бумаг и безделушек была небольшая связка писем Чехова к отцу Александру. Я по юной глупости настоятельно отказался взять чужие личные письма. Даже постеснялся читать эти драгоценные листочки. Затем Николя доставал фотографии, о которых я упоминал, вручая их мне. Их я также отказался принять. Судьбу всего этого богатства не знаю, боюсь, что они пропали. Но на одной фотографии Чехов был запечатлен сидящим на стуле с высокой спинкой, которая венчалась двумя резными головами львов из твердого дерева и такой же стул находился в комнате усопшей. Вот я и решился взять этот исторический стул себе на память. Николя с радостью вручил этот тяжеленный подарок, который я после окончанья института довез до родительского дома. Прошли годы, стул поселился на чердаке. Родители покинули этот мир. Сестра родная перед продажей отчего дома провела ревизию по закромам и с другими деревяшками стул Чехова попал в печку домашней баньки, в которой родственницы попарились на прощанье. В память о Чехове. А идея создать образ великого писателя, тонкого душеведа, не покидала мое сознание, собирался материал. Несколько лет последних мечтал создать композицию в форме парковой скульптуры, искал площадку в родном городе, где Антону Палычу будет уютно и мечтательно взирать на свет Божий. Моя мечта уже вылита в бронзе, осталось доделать в деталях и установить на прогулочной набережной реки Кальмиус. Дончане и много моих друзей из разных мест с нетерпеньем ждут появления образа великого земляка. Александр Долгинцев-Межевой: Мне очень нравятся ваши городские скульптуры. Как у вас родилась идея этой трогательной композиции «Друг», которая стоит в Донецке? Насколько я знаю, в городе ее установили летом 2014 года в самый разгар боевых действий, когда Донецк был фактически окружен. Равиль Акмаев: За несколько лет до появления скульптуры «Друг» я написал картинку с таким названием, первый ее вариант. Ее у меня купили. Прошло время, и я решил эту тему раскрыть по-другому. Написал новый вариант, и эта работа вошла в мой новый каталог. Однажды мы веселой компанией зашли в художественную лавку, где я покупал краски, а мои друзья купили для своих детей художественный пластилин. Не знаю зачем, я тоже за компанию взял пару брикетов — мне понравился оливковый цвет. В мастерской этот пластилин пролежал несколько лет нетронутым. Случайно я нашел эти брикеты в холодный дождливый вечер, и совсем случайно под руку подвернулась твердая проволока, и уже вовсю случайно нашел на балконе дощечку для основания будущего ваяния и пошло-поехало. К ночи я почувствовал возможности материала в своих руках. Но надо сразу заметить — до этого дня я никогда не лепил, если не считать школьные уроки ручного труда в младших классах. А тут мужику уже за 60, а он по пластилину решил размяться. Первая скульптурка была вылеплена по картинке «Джазмэн» к утру. И Равиля понесло. Пришлось докупить еще пластилина. Следующую решил лепить с картинки «Друг» — долго изобретал каркас. Вскоре набралось несколько статуэток. Что дальше? Естественный ответ: отлить их в бронзе! Где? Не известно! В Донецке не практикуют такое. И мое скульптурное творчество вскоре угасло. Мои пластилиновые герои поселились на лоджии, через время я о них забыл. Но! Мои очень близкие и дорогие друзья, удивительная семейная пара, съездили в Париж, посетили лучшие музеи мира, и вернувшись в Донецк, пришли в гости рассказать о впечатлениях. К слову спросили за мои скульптурки и попросили показать их. Нашел я свои «шедевры» полуразрушенными, с отломанными головками и ручонками — хоть плач. Мой друг, человек решительный деловой, потребовал отреставрировать их и пообещал помочь с отливкой в бронзе. В самый лютый февральский мороз я поехал в Харьков к литейщикам, коих мне посоветовали коллеги. Благо в Харькове живет мой старинный друг, у которого я мог остановиться. Таким образом через два месяца я привез в Донецк первую серию своих бронзовых скульптур так называемых «малых форм». Это было начало нового этапа в моем творчестве. Мои друзья оказались прозорливыми, сподвигнув меня, отлить малые статуэтки — все начинается с малого. В 2013 г. я решил прожитые свои 65 лет отметить выставкой в Художественном музее донецком. На фоне картин выставил эти самые бронзовые скульптурки. Донецкие и московские друзья мои в подарок к юбилею напечатали каталог с моими работами. Праздник удался. На открытии выставки присутствовал мэр Донецка, который и предложил мне изваять композицию «Друг» для установки на улице. Я оторопел от такого неожиданного поворота. Первая мысль: как в моей небольшой мастерской можно лепить из глины, где взять эту самую глину, для нее ванна, резиновые сапоги, все вокруг в глине. К тому же я такую работу никогда не выполнял. С чего начать, с кем посоветоваться? Рой вопросов в голове и не одного ответа. Начал обзванивать знакомых скульпторов в Харьков, Москву, Киев. У донецких расспрашивать. Две недели ушло, и я принял решение: скульптурным пластилином буду лепить! Заказал в лавке килограмм 10 пластилина, не хватило — еще докупил. Всю зиму работал как ошалелый — все впервые, не все получалось, озверевал, переделывал — двумя словами — «муки творчества». Но в марте долепил собачку, убрал в мастерской и пригласил мэра на смотрины. Он дал добро и уехал. Тут же позвонил литейщикам в Харьков. На другой день они примчались на микроавтобусике, уложили «друга» на носилки, укрыв его с головой перепачканной краской холстиной, и начали спускаться с моего верхнего этажа. На выходе из подъезда стояла старушка соседка, и увидав торчащие из-под холстины зелено-оливковые мужские ботинки, вздрогнула и начала креститься. Я ей пообещал объяснить все чуть позже. А надо заметить, что открытие моей выставки случилось негаданно в исторический для Украины день — 21 ноября 2013, когда Янукович отказался подписывать ассоциацию с ЕС. И на следующее утро началась кутерьма, что мы все переживаем до сих пор. Где-то в конце мая мужики-литейщики пригласили меня в Харьков принимать долгожданного «Друга» в бронзе. И снова случай: приезжаю в Харьков в день выборов президента Порошенко. В Донецке уже баррикады, по Харькову и в пригородах бронетранспортеры с сине-желтыми флагами и с солдатами с оружием. Неделю мы доделывали скульптуру, затем упаковка-загрузка в крытый грузовик и я повез на удачу свою первую в жизни бронзовую победу в Донецк. Очень предусмотрительно мы завернули изваяние из цветного металла в серый непрозрачный полиэтиленовый огромный пакет. И на блок-постах (в те дни непривычные для всех понятия) пьяные украинские солдаты не могли понять, что мы везли, слава Богу. Водитель показал им какие-то накладные, и нас пропустили. Представляешь, если бы солдатня обнаружила в кузове бронзу? Это неделя бухалова! Но довезли домой уже под взрывы снарядов на окраинах Донецка. До сих пор, когда глажу рукой своего «Друга», не верю, что смог его сделать и провезти через фронт. Александр Долгинцев-Межевой: Если бы вам предложили поставить еще какую-либо скульптуру в Донецке, то что бы это было? Равиль Акмаев: Установили «Друга» 5 июня 2014 г. Торжественное открытие мэр посоветовал не учинять, чтобы не привлекать внимание уже вооруженных людей. Решили собрать в мэрии брифинг, пригласили все СМИ города. Спросили о моих творческих задумках. Я показал эскиз-проект композиции «Бэби-бум». У меня была уже картина с таким названием. И так совпало, что в то время громко заговорили о демографической проблеме, которая, к слову, и ныне актуальна. Композиция представляла собой вполне беременную молодую маму, катящую перед собой колясочку с новорожденным по тротуару вдоль набережной Кальмиуса. Такие сцены счастливые можно наблюдать каждый день там же. Решено было ваять эту тему. Война порушила все планы. Но надежда на удачу в душе не исчезла. И вот через почти 6 лет ожидания радость в моем сердце — я практически закончил изготавливать с заводскими мастерами — литейщиками парковую скульптуру к 160-летнему юбилею нашего великого земляка Антона Чехова. Осталось затонировать бронзу и установить. Несколько месяцев я общался с мастерами на заводе, наблюдал за их творческой работой и хочу выразить им огромную свою благодарность за помощь. Надеюсь, жители Донецка и гости оценят наш совместный труд художника и литейщиков. Александр Долгинцев-Межевой: Ваши картины всегда добрые и теплые. В них много русских классиков, видных исторических деятелей, юмора и обнаженных женщин. Почему? Равиль Акмаев: Без обнаженного, особенно женского, тела художнику ну никак. Изначально это источник жизни, а, значит, уже красиво. Я думаю, что классиками великие творцы стали, потому что достойно ценили красоту женского тела. И заметь, все эти деятели были наполнены тонким юмором. Человек без юмора проживает жизнь впустую, но он этого, слава Богу, не ощущает. И творить этот персонаж, к счастью окружающих, не может. А умная женщина умный юмор, не пошлый-телевизионный, всегда отметит. Но ведь и множество произведений с изображениями обнаженного мужского тела поражают своей красотой и художественностью. Как ярчайший пример: росписи Микеланжело Сикстинской капеллы. И это во времена жестокой цензуры Ватикана, когда великие художники обязаны были творить в рамках церковных канонов. Основным заказчиком на искусство была церковь. Признаюсь, меня религиозная тематика не влечет. Много лет назад, прочитав байки про райские сады, я придумал картинку про Адама и Еву, но и она получилась слегка с юморцой с названием «Ну же, Адамчик!» легенда о соблазнении яблоком прародителей человеческих змием-искусителем. Так вот в этой статье некоего ученого указано место расположения рая, не меньше-не больше. И самое ценное сообщение о том, что в райском саду росли сливы, но не яблоки. Ну как же пропустить такой потешный сюжет. Вероятно самый первый живописец на земле, изображая сцену соблазнения прародителей, вдруг сообразил, что сливой Адама не возьмешь, потому как на картине она из-за малого размера и не очень привлекательного цвета может обломать весь процесс. Живописец находчиво изобрел красивый, всем понятный и вкусный фрукт, и фокус удался. И совсем недавно, в 2018 году меня осенило после просмотра фильма о росписи «Тайная вечеря» да Винчи. Я изобразил Иисуса, убирающего посуду после трапезы с апостолами. Но религиозная тематика может увлечь в глубокие безвылазные дебри райских кущей. Александр Долгинцев-Межевой: Почему все ваши картины всегда пронизывает ирония? Почему они «не серьезны»? Равиль Акмаев: В Союз художников СССР я вступил как плакатист. Думаю, что любой плакат содержит в своем сюжете некую перчинку, и даже несколько капель иронии. Я с самых юношеских лет вращался в кругу старших по возрасту приятелей, студентов столичных вузов, с передовыми для тех времен и даже крамольными идеями в их светлых головах. И поступив в ВУЗ в провинциальном Славянске, очень не вписывался своим поведением в устои пединститута. За что и был исключен после первого курса. Друзья мои в городе были известные интеллектуалы, с широким кругом интересов, давали мне читать редкие книги, приобщили к джазу, который властями не приветствовался. И друзья мои помогли мне получить академический отпуск и окончить институт. Весь этот юношеский заряд противоречий, сомнений и поисков истины в жизни через многие годы воплотились в задумки моих плакатов, а затем и в мои живописные работы. В далекие 80-е годы каждый художник стремился вступить в Союз художников. Это был статус профессионала, получения официальных творческих заказов и всякие привилегии. Мне за активное участие в выставках и конкурсах плаката выделили еще до поступления в Союз путевку бесплатную в Дом творчества художников. Было время перестройки, и я решил рискнуть, как бы произвести эффект и заявить свое имя — нарисовал эскиз — Ленин в белой строительной защитной каске на голове вместо кепки. На каске трафарет «Перестройка». Приехала комиссия из Киева принимать эскизы. У меня дрожь в коленях — новенький, неизвестный и уже такой борзый. Председатель увидел и оторопел, и, конечно, был против. Он, известный советский плакатист всю жизнь прославлял КПСС, рисовал Ленина с серпом и молотом. Но время было смутное, толком не понятно было, откуда и куда сегодня дунет ветер перемен. И мне комиссия разрешила исполнить оригинал — а вдруг и выстрелит. Конечная цель всякого плаката — печать в тираж. Моего Ленина в тираж не пропустили. Зато в 1987 году в Одессе впервые в СССР плакатисты организовали выставку «Витрина всесоюзного плаката», где мы на Дерибасовской вывесили свои невиданные по дерзости для тех лет плакаты в окнах магазинов, кафе и ресторанов. В центральном гастрономе в огромных окнах среди других работ висел мой перестроечный Ленин. Была весна, фестиваль «Белая акация», нескончаемые потоки зрителей — праздник в Одессе одним словом. И вдруг ко мне проталкивается молодой парень с перекошенной физиономией, хватает меня за рукав моей любимой белой рубашки, рвет ее и орет на меня: как ты мог нарисовать вождя в непотребном головном уборе? Вдруг сзади его хватает за шиворот высокий дядька в черном костюме, а на лацкане костюма золотая звезда Героя соцтруда, и так спокойненько задает этому придурку простой вопрос: ты откуда?. Парень: я из Одессы! Дядька ему: нет, ты не одессит, ты позор Одессы! и дал ему хорошего пинка. Публика зааплодировала, а меня дядька поздравил, и узнав, откуда я, сказал: я всегда в Донецк верил! Повернулся и ушел. Но за день до выставки был просмотр наших плакатов в обкоме комсомола Одессы, и случилась смешная история с этим же плакатом. Первый секретарь обкома комсомола, молодой функционер с лакированными ногтями, осматривая экспозицию, вдруг остановился у моего Ленина и начал нервничать, оглядываясь на свою свиту. Шестерки его пытаются что-то рассказывать про перестройку. Я стоял сзади и ждал, что будет дальше. Секретарь оборачивается, видит меня и собирается спросить о чем-то. И тут я, слегка улыбаясь, задаю ему вопрос: мол, а что не так на этом плакате? И вот областной вожак одесской молодежи очень эпохально заявляет: так в то время не было строительных касок! Его шестерки быстро отворачиваются, чтоб не захохотать шефу в лицо. Это я рассказываю к тому, чтобы было понятно, как у меня появляются идеи, темы, и как я ищу образы. Чтобы было что сказать на холсте, много читаю по теме, которая меня увлекла. Иной раз наступает застой в творчестве, ничего не трогает за душу. Эти дни мучительно переживаю в сомнениях. Или что-то интересное узнал, успел сделать себе пометочку-зарисовочку и забыл. Через время нахожу в своих папочках эту почеркушку и начинается поиск материала. К примеру подобное у произошло с образом великого Пушкина, но меня больше интересовала его жизнь, поступки, характер. Поэзию поэта мы все изучали по рекомендованным школьным и институтским программам. Впервые мне удалось прочесть старинную книгу о жизни Пушкина, находясь в армейском госпитале, что в городе Красноярске. Книга находилась в запасниках библиотеки, и не выдавалась на руки. Я в госпитале после операции служил художником, и оформлял наглядную агитацию библиотеки. Пожилая библиотекарь позволила читать все, что заинтересовало меня. Прошло очень много с далекого 1973 года и в памяти появились прочитанные истории о жизни Александра Сергеича. Александр Долгинцев-Межевой: Но у вас же не просто Пушкин на картинах. У вас же Александр Сергеевич то протягивает морковку зайцу, то лежит на сеновале с полуобнаженной крестьянкой. Равиль Акмаев: Так это факт. Александр Долгинцев-Межевой: То есть вы просто берете факты и рассказываете о них с помощью кисточки и красок? Равиль Акмаев: Это знаменитая история, когда Пушкин, находясь в ссылке в поместье своей строптивой матушки, в Михайловском, получив известие о бунте своих друзей — декабристов в Питерсбурге, решил срочно ехать к ним на помощь. Надо заметить, что покидать место ссылки ему было строжайше запрещено царем. В случае нарушения высочайшего указа ему грозила каторга в Сибири. Он это знал, но решил рискнуть. Выезжая из поместья, ему дорогу перешел местный поп, а по тем временам это была очень дурная примета. И вдобавок к этому встречный путник отсоветовал ехать в столицу, сообщив про пушки на Сенатской площади, про аресты и прочие ужасы. Будучи очень суеверным, Пушкин возвращается в Михайловское. Но самую главную причину возвращения домой поэт указывает в небольшой записке к одному из друзей, где сообщает, что неожиданно дорогу перед его повозкой перебегает заяц, что считалось одним из дурных предзнаменований. Эта придумка поэта спасла ему жизнь. Или вот история с картинкой, где Пушкин лежит на сеновале с полуобнаженной красавицей-крестьянкой. Живя в михайловском поэт увидал невиданной красоты крепостную девицу Ольгу Калашникову, которая трудилась по хозяйству в поместье под присмотром Арины Родионовны. Поэт влюбился в юную красавицу, соблазнил ее. Она родила мальчика, который прожил всего два месяца. Александр выписывает ей отпускную, что позволяет Ольге стать вольной, и выйти замуж за обедневшего дворянина. Прочитав эту историю, я придумываю сюжет и пишу картину «Поэтический сеновал». Могу рассказывать долго истории о появлении каждой своей работы. Я полагаю, что каждый художник может вложить в свое произведение информацию, побуждающую зрителя к размышлению и обогащающую его кругозор. Каким способом художник сможет это осуществить — тайна творца. Александр Долгинцев-Межевой: Вы как художник предпочитаете не пересказывать парадные мифы из школьных учебников про подвиги знаменитостей, а повествуете об их обычной домашней жизни? Равиль Акмаев: Меня всегда привлекали личности создающие, творческие. Особо меня интересуют судьбы этих выдающихся людей, скрытые за ширмой легенд, которые нам преподавались в официальных источниках. Я всегда исходил от житейского понимания человеческого бытия: все выдающиеся личности — просто люди. Но Бог одарил их особым даром видеть, слышать и мыслить отлично от многих, и в силу этого образ жизни их не всегда схож с окружающими. Изучая историю жизни значительных персонажей, я пытаюсь прожить как бы рядом с ними определенные эпизоды, вдруг мною прочитанные, и придумать свой сюжет моей будущей композиции. Само собой мне особо близки и привлекательны творцы отечественные, исторические персонажи из прошлого. Но я никогда не зацикливался на создании серий на определенную тему. Бывает, что сюжет появляется вдруг, неожиданно прямо перед чистым холстом. Частенько такое происходит ночью, когда начал и не отрываясь, как говорится — на одном дыхании, к рассвету уже заканчиваешь работу, тему которой долго вынашивал где-то внутри своего сознания.