«Добрый человек из Сезуана». Вспоминаем спектакль, с которого начался Театр на Таганке
Спектакль «Добрый человек из Сезуана», поставленный Юрием Любимовым в 1963 году, положил начало истории Театра на Таганке. Постановка, пережившая несколько редакций, сохраняется в репертуаре театра по сей день. История знакового спектакля — в материале mos.ru. Студенческий спектакль В 1963 году по Москве пронесся слух: начинающие актеры одного театрального вуза готовят какой-то очень интересный спектакль. Столичные театралы знали: если о постановке много говорят еще до ее появления, значит, будет что-то очень любопытное. Сарафанное радио сделало свое дело: первый показ «Доброго человека из Сезуана» прошел с переаншлагом. В зале Театрального училища имени Б.В. Щукина на Арбате был занят даже пол в проходе. На сцене минимум незатейливых декораций: стол, табуреты да пара вывесок. Под звуки аккордеона и гитары разыгрывается пьеса Бертольта Брехта (в оригинале — «Добрый человек из Сычуани»). Боги, спустившиеся на землю, безуспешно ищут доброго человека. В главном городе провинции Сычуань они пытаются найти ночлег, но всюду получают отказ, только проститутка Шен Те соглашается приютить их. Чтобы девушке легче было оставаться доброй, боги, покидая дом Шен Те, дают ей немного денег, на них она покупает маленькую табачную лавку. Простодушием девушки готовы пользоваться все кому не лень. Даже ее возлюбленному, безработному летчику Янг Суну, от нее нужны только деньги. Она все видит, но не может никому отказать. И тогда Шен Те приходит в голову идея переодеться в мужчину и представляться собственным двоюродным братом. Ее субличность, братец Шуи Та, — человек жесткий и решительный. Прикрывшись такой маской, Шен Те в один счет поправляет свои финансовые дела. Действие, как в большинстве пьес Брехта, переплетено с остроумными, мгновенно запоминающимися песнями-зонгами. Среди них был и «Бараний марш», написанный Брехтом через два года после завершения пьесы, в 1943 году, как пародия на нацистский марш. Шагают бараны в ряд,Бьют барабаны.Кожу для них даютСами бараны. Приступая к репетициям в 1963 году, Любимов понимал, что без скандала, возможно, не обойдется: в происходящем на сцене угадывалась рефлексия на тему советской действительности. Но режиссер не изменил ни строчки — ни в диалогах, ни в песнях. Закрыть «Доброго человека» не смогли — этому помешали другие поклонники спектакля из самых высокопоставленных кругов. Музыку к постановке написали Борис Хмельницкий и Анатолий Васильев. Васильев, кстати, был одним из первых исполнителей роли Янг Суна. На тот момент ему было всего 17 лет. Впрочем, все остальные артисты были не сильно старше. Студентам-третьекурсникам рукоплескали Евгений Евтушенко, Илья Эренбург, Булат Окуджава, Майя Плисецкая. После того как легендарный Константин Симонов опубликовал комплементарную рецензию на спектакль в «Правде», стало ясно: во-первых, это не просто подающая надежды молодежь, а во-вторых, спектакль будет жить. «Молодой коллектив выпускников театрального училища под руководством ставившего этот спектакль Юрия Любимова создал спектакль высокий, поэтический, талантливый по актерскому исполнению и великолепно ритмичный, сделанный в этом смысле в лучших традициях вахтанговцев», — говорилось в статье. Вскоре Любимов убедил администрацию Щукинского училища позволить засчитать ребятам спектакль в качестве дипломного — обычно это происходило только на четвертом курсе. А постановку показали на разных площадках — в Доме кино, Доме писателей, Театре Вахтангова. Новая жизнь театра на Таганке Через год, в 1964-м, «Доброго человека из Сезуана» показали в Московском театре драмы и комедии — не самом популярном тогда в городе. Новаторская постановка положила начало его преображению. Благодаря ей на культурной карте города появилась новая точка притяжения. Директор Николай Дупак пригласил Любимова, оставившего Театр имени Вахтангова, на должность главного режиссера. Вскоре Московский театр драмы и комедии, совсем недавно находившийся в шаге от гибели, был реабилитирован в глазах публики. Из-за расположения его прозвали «Таганкой». Вскоре это название закрепилось за ним окончательно. О театре заговорили и в других странах, иностранные журналисты называли его островком свободы — из-за смелости главного режиссера. Юрий Любимов не переносил пафос фальшивых жизнеутверждающих постановок. Он снял почти все старые спектакли, включив в репертуар аншлагового «Доброго человека из Сезуана». На нем, кстати, побывал художник Давид Боровский, который, влюбившись в него, пришел работать с Любимовым. Впоследствии творческий тандем Любимова и Боровского создал на Таганке не один десяток спектаклей. Среди них «Гамлет», «А зори здесь тихие», «Мастер и Маргарита», «Преступление и наказание». В фойе театра Любимов развесил портреты тех, кем восхищался, — Всеволода Мейерхольда, Евгения Вахтангова, Бертольта Брехта. В постановках, которые последовали за «Добрым человеком», — а за все время его работы их набралось больше 50 — явно угадывались их методы и приемы. Любимову нравилась многожанровость, он предпочитал спектакли, которые нельзя было однозначно назвать комедией или трагедией. В труппу стали приходить новые актеры — в основном выпускники театральных училищ. Отбор был не из легких: режиссер звал на работу только тех, в ком видел единомышленников. Некоторых из новичков пригласили присоединиться к составу «Доброго человека из Сезуана». Через спектакль прошли юные Алла Демидова, Валерий Золотухин, Зинаида Славина, Вениамин Смехов, которые чуть позже стали звездами первой величины. Владимир Высоцкий, пришедший к Любимову в 1964 году, сразу был введен в спектакль — нужна была замена актера, игравшего Второго Бога. Впоследствии Высоцкий исполнял одну из главных ролей в спектакле — бессердечного Янг Суна. Русский вариант Брехта? Репетиции могли длиться ночи напролет, захватывая и утро. Но артисты не возражали — режиссер слишком ревностно относился к работе и не успокаивался, пока не достигал идеального результата. Если игра актера его не устраивала, он мог выгнать без объяснений. Любимова побаивались, зная его крутой нрав, и любили. Он требовал от актеров многофункциональности: заставлял их заниматься пантомимой, обучаться гротескной игре, познакомиться с балаганом, фарсом и цирком. Режиссер считал, что без этих навыков они не смогут в полной мере выразить себя. Не все понимали такой подход. В своей книге «Рассказы старого трепача» Любимов писал: «Я занимался очень много пластикой, ритмом, а студентам казалось, что это идет в ущерб психологической школе Станиславского». Но ставить Брехта можно только по системе Брехта, а она идет вразрез с системой Станиславского. Эпический театр — театральная теория, изобретенная немецким драматургом и режиссером, — предполагает принцип дистанцирования. Брехт считал, что артист должен вырабатывать собственное отношение к герою, находиться с ним в диалоге без полного перевоплощения в него. Любимов был с этим согласен: актер может существовать на сцене и вне образа. Это хорошо прослеживается как раз в моменты общения с залом, когда артист на время выходит из образа и как бы смотрит на него со стороны. Четвертой стены в «Добром человеке из Сезуана» не было — актеры общались со зрителями прямо во время спектакля. Интересно, что до этой работы Любимов о Брехте знал не так много. «И потому что я не видел ничего [из спектаклей] Брехта, я был чист, и получился такой русский вариант Брехта. Спектакль был таким, как мне подсказывала моя интуиция и мое чутье», — писал он в своей книге.
