Экранизация романа Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза», как сообщили на телеканале «Россия», побила несколько рекордов и возглавила топ-10 премьерных сериалов всего будничного прайм-тайма 2020 года в аудиториях «18+» и «4+». Очевидно, этому способствовал как период всеобщей самоизоляции, так и медийный накал страстей вокруг киноленты. Сериал напомнил об исторических травмах, обращение к которым привело к довольно жёсткой критике со стороны совершенно разных общественно-политических сил. NEWS.ru решил разобраться в хитросплетениях смыслов «Зулейхи», открывшей глаза донельзя атомизированному социуму. Вышедшая в 2015 году книга Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза», показывающая через судьбу главной героини исторический пласт между коллективизацией и послевоенным временем, — это по большому счёту творческая переработка написанной в начале минувшего столетия пьесы Гаяза Исхаки — литератора и одного из видных деятелей татарского национального движения. Магистральная тема его работ посвящена судьбе своего народа, несколько веков находившегося под ярмом царизма. Драма «Зулейха» показывает, как царское самодержавие проводило политику колонизации живущих между Волгой и Уралом «бусурман». Это грустная сага о «крестовых походах» и повседневном угнетении, спроецированных на главную героиню, лишённую семьи и насильственно выданную замуж за православного. В 2005 году режиссёр Рамиль Тухватуллин экранизировал пьесу Исхаки, но об этом сегодня мало кто помнит — прокатная судьба картины оказалась более чем скромной. Ведь в последнее время не принято критически высказываться о «России, которую мы потеряли», особенно о многочисленных неприглядных сторонах политики царской империи. Национальная самокритика теперь приветствуется разве что применительно к советскому периоду, особенно к первым годам после 1917-го и всему прогрессивному пафосу большевистского проекта. И тут сериал «Зулейха открывает глаза» (но не его литературный первоисточник) как концентрированное и собирательное выражение нынешних «центральных убеждений» оказался на одной доске со взглядами позднего Гаяза Исхаки. Один из идеологов светского татарского национализма не принял советскую власть, которая воплотила в жизнь давние чаяния «туземных народов», добившихся своей государственности, права на язык, культуру и свободное развитие. Но, как известно, программа большевиков, кроме освобождения народов от колониального гнёта, шла гораздо дальше этих «буржуазных параграфов» — к преодолению национальных перегородок и интернациональному строительству нового мира, за бортом которого остались противники радикальной марксистской теории. Исхаки, сдружившийся с «воеводой польским» Юзефом Пилсудским и принявший его концепцию «прометеизма», оказался в одной лодке не только с правыми «социалистами» и «демократами» белого движения, но и с адептами самодержавия, давившими всякую национальную независимость огнём и мечом. Неудивительно, что произведения видного татарского литератора и просветителя, актуальные в начале века, оказались на его родине под запретом вплоть до 1980-х. К тому времени советская власть, впрочем, уже давно, после лихих «перегибов» и злоупотреблений эпохи форсированной индустриализации и коллективизации, а также изнурительной войны с нацизмом, успела «выгореть» и лишиться своего изначального освободительного и демократического пафоса. Это относилось и к национальному вопросу. Откат в сторону поэтапной русификации «окраин» и сворачивания «коренизации» (выдвижения национальных кадров на руководящие посты) в союзных и особенно автономных республиках стал одним из главных толчков к распаду СССР. Поэтому во времена горбачёвской перестройки, да и в последующие годы дореволюционные работы Исхаки и других забытых авторов «малых народов» обрели новую актуальность, став своего рода бальзамом для незаживающих исторических ран. Не меньшее значение имеет и роман Гузели Яхиной, экранизацию которого набросились критиковать с самых разных сторон: коммунисты брежневского толка — за априорный антисоветизм, татарские националисты и мусульманская общественность — за якобы вульгаризацию национального быта и глумление над религией, великодержавные шовинисты — за русофобию, которую они видят за любым не понравившимся им кустом. Конечно, если сову идеологической догматики натянуть на глобус сюжета, то в книге Яхиной каждый из представителей этих социально-политических лагерей увидит свой раздражающий фактор. Если же этот постмодернистский коктейль взболтать и отцедить шелуху предрассудков и отработанных взглядов, то выстроится полихромная, но цельная картина. Антропогенный пейзаж, где «кровавый» чекист оказывается симпатичнее патриархального жлоба-кулака, а поезд, везущий представителей разных народов во глубину сибирских руд, — стремительно разогнавшимся в неизвестность локомотивом истории, остановка которого грозит куда большими катаклизмами, чем само движение или гибель под его колёсами. Тот случай, когда ужасающий и зловещий модернизм в конечном итоге оставляет больше шансов, чем уютненькая и привычная архаика. Создатели сериала поступили ровно наоборот. Они с ухмылкой буржуазного ментора а-ля Чичваркин, Дудь или Минаев сделали главной ту самую шелуху. В результате основными маркерами фильма стали и колониальное исламофобское невежество (история со ссыльными, которых авторы картины наделили именами и фамилиями мусульманских лидеров), и привычный уже антикоммунизм (показанные душегубами и держимордами советские работники), который некоторые «зарифмовали» с русофобией. Словом, сериал закономерно объединил и «татарских правых» (так в 1920-е называли национал-уклонистов из числа партийных работников Татарской, Башкирской АССР), и «русских левых», как это было в далёкие доламповые годы начала XX века. Этот политический союз не является чем-то невообразимым, учитывая, что именно большевики-ленинцы оказались на длительное время (с 1917-го до как минимум конца 1930-х) последовательными сторонниками развития бывших национальных окраин. Ну и державники с черносотенцами, также посылающие проклятия авторам сериала, смотрятся на этом фоне не так уж дико. За последние десятилетия они находили общее и с подавшимися к белым «националами», и со ставшими ревнителями традиционных ценностей, а не прогресса и секуляризма парламентскими «коммунистами». Но пока борьба и единство противоположностей вокруг сериала про Зулейху не дают расставить правильные акценты. Последние нивелируются господствующей картиной мира, где почитание Великой Победы в 1945-м сочетается с экивоками в сторону Муссолини, атамана Краснова и философа Ильина. На таком постмодернистском пейзаже, как говорит писатель Алексей Цветков, «Знание с большой буквы — это иллюзия и конструкт», где «никто не может претендовать на истину, поэтому есть только набор жестов, приёмов, поз, игра знаков, которые совокупляются друг с другом в наших головах». Таково оно, нынешнее искусство, — искусство составления коктейлей из травм и триумфов.
