Будущее по Станиславу Лему: вирусы и криптовойны

Среди ярких авторов фантастики Станислав Лем занимает особое место. Эрудированный писатель, сочетающий широту взгляда и дотошность в исследовании выбранных тем, Лем создал своего рода эталон интеллектуальной фантастики, а его произведения не утратили своего холодного обаяния и по сей день. О том, какие тенденции развития человечества видел Станислав Лем, о вирусах и криптовойнах, а также о Тарковском, Тургеневе и том, почему трансгуманистам следует читать Лема, мы поговорили с известным библиографом и исследователем фантастики Владимиром Ивановичем Борисовым — соавтором (вместе с Геннадием Прашкевичем) книги «Станислав Лем», вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей». В издательстве АСТ готовится к печати книга Владимира Борисова, посвященная прогнозам и предсказаниям Станислава Лема. О прогнозах и предсказаниях — Станислав Лем известен как один из самых интеллектуальных и прозорливых фантастов двадцатого века. Какие идеи оказались актуальными для нашего времени? — Самые интересные пророчества и предсказания пока не сбылись. Они только-только начинают разрабатываться. Например, виртуальная реальность. Часто говорят, что именно её придумал Станислав Лем. На самом деле всё немного сложнее. Лем придумал фантоматику — это когда человека полностью отключают от внешнего мира, перехватывают (с помощью компьютера или химического воздействия) любые ощущения так, что человек в фантоматическом состоянии не может определить, в реальном мире он находится или нет. Нынешняя виртуальная реальность — лишь бледное подобие фантоматики. На подступах мы и к генной инженерии, то есть к мощной перестройке человеческого организма в любых направлениях. То, что может произойти при активном вмешательстве в геном человека, Лем описал в «Путешествии двадцать первом» о пребывании Ийона Тихого на планете Дихтонии. Тамошние учёные попытались разработать технологии, которые привели бы к практическому бессмертию. Лем последовательно и детально рассматривает различные варианты подхода к вопросу о реконструкции тела на Дихтонии. Тут и возможность всем и каждому творить с собой что угодно, и различные моды (или мании), и молодёжное бунтарство, и старческий консерватизм, и расцвет эры гедонизма, когда придумывались новые органы и части тела, которые функционировали бы исключительно для того, чтобы их обладателю было хорошо, всё лучше, чудесно, просто божественно. В общем, можно посоветовать сторонникам трансгуманизма в обязательном порядке не просто прочесть, но тщательно изучить этот рассказ. Хотя термин «трансгуманизм» не встречается в книгах Лема, его рассуждения о совершенствовании человека несомненно лежат в том же русле. Многочисленные движения трансгуманистов (аболиционизм, либертарианский трансгуманизм, постгендеризм, техногайянизм, трансгрессивный трансгуманизм) и их противников (энвайронментализм, религиозный фундаментализм, традиционализм) в той или мной мере могут быть соотнесены с различными партиями и движениями реконструкторов на планете Дихтония. А кое-что, может быть, уже и сбывается, но широкая публика об этом не знает. Например, то, что Лем называл криптовойнами. — Недавно появилась концепция прокси-войны. Это ее имел в виду Лем? — Нет, это не совсем прокси-войны, хотя кое в чём и приближены к ним. По Лему, страна может и не догадываться, что против неё ведётся криптовойна, потому что ведётся она скрытно, тайно. Пример подобной криптовойны Лем описал в «Прогнозе развития биологии до 2040 года»: «Есть много вирусов, способных существовать в человеческом организме целыми годами в скрытом состоянии, активизируясь только в позднем периоде жизни или под влиянием других внутренних или внешних факторов. Собственно говоря, формы, действующие с опозданием, будут особенно хорошо способствовать проведению криптовоенных акций, причём изощренно выборочным методом. Их мишенью могут стать, например, женщины. Вирус, локализуясь в организме, не выдаёт себя ничем, но когда женщина забеременеет, этот вирус вызовет превращение плаценты или плода в злокачественное новообразование. Можно представить себе вирусоподобное оружие, действующее или с заданным запаздыванием, или активизирующееся в результате изменений, происходящих в организме, таких как беременность, или, в конце концов, запускаемое особым “детонатором” в виде генного активатора, который может рассеиваться в воздухе, добавляться в питьевую воду и т.п. Когда появятся возможности его синтеза, вся эта область окутается тайной. Против синтетических форм, с которыми человек никогда не сталкивался, защитные силы организма окажутся беспомощны, а закаливание всей популяции будет невыполнимо из-за огромного разнообразия этих форм, насчитывающих по меньшей мере тысячи. Утаить проведение таких работ будет намного легче, чем, например, производство боевых ракет или строительство их пусковых установок. Поэтому развёртывание успешного контроля над этой областью вооружений будет чрезвычайно проблематично. Можно вдобавок атаковать противника не прямо, то есть целясь в его население, а опосредованно, вызывая различные поражения, имитирующие естественные неудачи, например неурожай, эпизоотию среди животных и т.п. » — Параллели с нашей сегодняшней карантинной жизнью довольно пугающие. — Как знать, может быть, нынешний коронавирус — это именно проявление такой вот скрытой войны, когда неизвестно, кто и с кем воюет. Актуальны и насущны для нашего времени многие темы, высказанные в своё время Лемом: вопросы о продлении человеческой жизни, вплоть до физического бессмертия, о заимствовании у природы биологических методов для техники, о работе в наноизмерениях, о разработке искусственного интеллекта. Лем много о чём писал. — Сейчас одной из наиболее многообещающих и, возможно, самой обсуждаемой технологией является искусственный интеллект. А что об этом писал Лем? — Первые теоретические размышления об «электронных мозгах» Лем представил ещё в «Диалогах», где несколько глав были посвящены описанию того, как могли бы развиваться электронные сети. Позже мыслитель назвал эту работу «свидетельством почти безграничного познавательного оптимизма», вызванного знакомством с началами кибернетики. Лем продолжил размышлять на эти темы, и уже в «Сумме технологии» появилась обширная глава «Интеллектроника», в которой рассмотрено будущее человеческой цивилизации с точки зрения возможностей развития науки. Позже Лем подробно описал, как могло бы проходить развитие «усилителя интеллекта». В 1973 году в сборнике «Мнимая величина» несколькими частями вышли фрагменты книги «Голем XIV» (якобы опубликованной издательством Массачусетского технологического института в 2029 году). Были вложены громадные инвестиции в создание мощного компьютерного интеллекта, который мог бы обеспечить военное превосходство США в мире. Была разработана серия мощных компьютеров, но самые «умные», ГОЛЕМ XIV и ЧЕСТНАЯ ЭННИ, «выразили свою полную незаинтересованность в превосходстве военной доктрины Пентагона и мировом превосходстве Соединённых Штатов вообще и даже под угрозой разборки не изменили своего мнения». В общем, за $276 миллиардов обзавелись группой световых философов. ГОЛЕМА XIV и ЧЕСТНУЮ ЭННИ удалось спасти от разборки и передать Массачусетскому технологическому институту. Забавно, что всю это историю, задолго до того, как её летописцем стал Станислав Лем, несколькими фразами суммировали братья Стругацкие в «Далёкой Радуге»: «Полсотни лет назад в Массачусетсе запустили самое сложное кибернетическое устройство, когда-либо существовавшее. С каким-то там феноменальным быстродействием, необозримой памятью и всё такое… Проработала эта машина ровно четыре минуты. Её выключили, зацементировали все входы и выходы, отвели от неё энергию, заминировали и обнесли колючей проволокой. Она начала вести себя». — А что, на ваш взгляд, было важным, главенствующим для Лема в отображении будущего? — Думаю, больше всего его заботили именно социальные аспекты. Собственно, и устройство общества, от которого эти аспекты существенно зависят, тоже его интересовали, но он не останавливался на этом подробно. Темой, проходящей красной нитью через многие его произведения, было достижение счастья для всех. Впервые фелицитология упоминается ещё в «Магеллановом Облаке», но именно эта тема является главной и в «Возвращении со звёзд», и в «Альтруизине», и в «Блаженном», и в «Сумме технологии», и в «Осмотре на месте». — Первые книги Лема — «Астронавты», «Магелланово Облако» — описывают коммунистическое будущее человечества. Впоследствии писатель, как известно, охладел к своим ранним романам и, как говорят, даже запрещал переиздавать «Магелланово Облако». А как менялись представления писателя о будущем в его произведениях? — Насчёт прямых запретов на переиздания — это скорее фейк. Да, Лем говорил, что против издания «Магелланова Облака» в Японии, но в самой Польше и во многих других странах и «Астронавты», и «Магелланово Облако» неоднократно переиздавались. Пик иностранных изданий пришёлся, конечно, на 1950–1960-е годы, тем не менее, к примеру, «Астронавты» впервые изданы в Испании в 2016 году, неоднократно переиздавались в той же Японии. Будущее у Лема многолико. Прямые упоминания коммунизма или капитализма, как в ранних произведениях, позднее уже не встречались, как правило. Всевременной Ийон Тихий в романе «Мир на Земле» рассказывает, что земные правительства отказались от гонки вооружений на планете и перенесли её на Луну, но в целом продолжают ту же политику, что и нынче. Непонятно, как управляется общество в романе «Возвращение со звёзд». Галлюциногенные видения будущего Ийоном Тихим в «Футурологическом конгрессе» представляют очень неприятную картину всеобщего обмана населения. Интересным вариантом будущего общества может быть мир воплощённой этикосферы (роман «Осмотр на месте»), мир, в котором нет места насилию. По некоторым деталям можно догадаться, что Люзания с её этикосферой является аналогом капиталистического общества, а вот Курдляндия — пародия на советское общество. О советских переводах и экранизациях — А как у самого Лема, точнее, у его произведений, складывалась издательская судьба в Советском Союзе? Были «сложности перевода»? — Чтобы в Советском Союзе, да без сложностей? Конечно же, путь многих книг Лема в СССР был непрост. С трудом удалось опубликовать «Возвращение со звёзд» в 1965 году. И на много лет о ней в стране забыли. Следующее издание состоялось лишь в 1991 году. Ранние «Диалоги» были напечатаны на русском лишь в 2005 году. «Рукопись, найденная в ванне» — лишь в 1994 году. Отдельные путешествия Ийона Тихого — только после перестройки. Известные романы выходили с купюрами, например куски были удалены из романов «Солярис» и «Глас Господа». Любопытно, что ещё в 1965 году Лем пишет Рафаилу Нудельману, переводчику и критику, что ему практически нечего предложить для публикации в Советском Союзе: «Если подходить к делу реально, мои романы или уже переведены у Вас, как “Астронавты”, “Магелланово Облако”, “Солярис”, “Возвращение со звёзд”, или в работе, как “Эдем”, или же, как “Рукопись, найденная в ванне” или “Расследование», не имеют шансов. Остальное, это сборники рассказов, из которых часть опять же переведена, а часть или в работе, как из двух последних томов (“Кибериада”, “Охота”), или также не имеет реальных шансов». Под «реальными шансами» здесь подразумеваются именно идеологические причины: то, что проходило в Польше, было неприемлемо в СССР. 1980-е годы в СССР вообще прошли без Лема. Дело в том, что автор покинул Польшу, было неясно, вернётся он в страну или нет, и перестраховщики в издательствах и журналах не рисковали иметь дело с его произведениями. Я как раз в это время перевёл «Футурологический конгресс» и «Профессора А. Доньду» и безуспешно пытался их куда-нибудь пристроить. Увы, это сделать не удалось. — Известно, что Лем был недоволен тем, как экранизировал «Солярис» Тарковский. А в чем заключались основные его претензии? — Тут проще всего дать слово самому Лему. Вот что он говорил в беседе со Станиславом Бересем: «К этой инсценировке у меня принципиальные возражения. Во-первых, я хотел бы увидеть планету Солярис, но, к сожалению, режиссёр не предоставил мне такой возможности, поскольку делал камерное произведение. А во-вторых, — я и сказал это Тарковскому во время ссоры — он вообще снял не “Солярис”, а “Преступление и наказание”. Ведь из фильма следует лишь то, что этот паскудный Кельвин доводит Хари до самоубийства, а потом его за это мучают угрызения совести, вдобавок усиливаемые её новым появлением; к тому же это появление сопровождается странными и непонятными обстоятельствами. Этот феномен очередных появлений Хари был для меня воплощением некоторой концепции, которую можно выводить чуть ли не от самого Канта. Ведь это Ding an sich, Непостижимое, Вещь в Себе, Другая Сторона, на которую нельзя перебраться. При том, однако, что в моей прозе это было проявлено и соркестрировано совершенно иначе… Однако должен вас предостеречь, что всего фильма я не видел, кроме двадцати минут второй части, но я хорошо знаю сценарий, потому что у русских есть привычка делать экземпляр для автора. И уж совершенно ужасным было то, что Тарковский ввёл в фильм родителей Кельвина и даже какую-то его тётю. Но прежде всего — маму, а мама — это мать, а мать — это Россия, Родина, Земля. Это меня уже совсем рассердило. Мы были в то время как два коня, которые тянут один воз в противоположные стороны. Впрочем, позже подобная история приключилась и со Стругацкими, когда Тарковский снял “Сталкер” на основе “Пикника на обочине” и сделал из него такой паштет, который никто не понимает, но он в самый раз печальный и понурый. Тарковский напоминает мне поручика эпохи Тургенева — он очень симпатичный и ужасно обаятельный, но в то же время всё видит по-своему и практически неуловим. Его никогда нельзя “догнать”, так как он всегда где-то в другом месте. Просто он такой есть. Когда я это понял, то успокоился. Этого режиссёра нельзя переделать, и прежде всего ему ничего нельзя втолковать, потому что он в любом случае всё переделает “по-своему”. В моей книге необычайно важной была вся сфера размышлений и познавательно-гносеологических проблем, которая крепко увязывалась с соляристической литературой и самой сущностью соляристики, но в фильме, к сожалению, все эти качества были основательно выхолощены. Судьбы людей на станции, которых в фильме мы видим лишь фрагментарно при очередных наездах камеры, — это вовсе никакой не экзистенциальный анекдот, а великий вопрос, касающийся позиции человека в космосе и т.д. У меня Кельвин решает остаться на планете без малейшей надежды, а Тарковский нарисовал картину, в которой появляется какой-то остров, а на нём домик. Когда я слышу о домике и острове, то из кожи вон лезу от раздражения… В общем, эмоциональный соус, в который Тарковский поместил моих героев, не вспоминая уже о том, что он полностью ампутировал научный пейзаж и ввёл кучу странностей, — всё это для меня совершенно невыносимо…» О классиках и современниках — Какое влияние оказал Станислав Лем своим творчеством и публицистическими высказываниями на фантастику — мировую и, что особенно интересно, советскую и российскую? — Насчёт мировой мне трудно сказать, разве что своими публикациями об американской фантастике вызвал скандал, закончившийся исключением Лема из SFWA. А на советскую и российскую, думаю, оказал явное влияние. Прежде всего тем, что на него постоянно оглядывались Стругацкие, а вслед за ними и все остальные. Это могло выражаться не обязательно в том, что ему подражали, а скорее в том, что книги и статьи Лема вызывали желание поднимать проблемы, сопоставимые с тем, о чём писал Лем. К сожалению, в 1970–1980-х годах советская фантастика была искусственно кастрирована издательской политикой, которая фантастику о серьёзных проблемах до публикации скорее не допускала. Но отголоски лемовских идей слышны и поныне, например у Марии Галиной, у Марины и Сергея Дяченко, у Евгения Филенко. — А какого сам Лем называл в качестве авторов, оказавших на него наибольшее влияние? — На раннем этапе — немецкий поэт Райнер Мария Рильке: «Со временем я смог глубже войти в стилистику, фразеологию и языковые оттенки Рильке. Это сильно повлияло на мои ранние литературные опыты, а особенно на “Магелланово Облако”, где разного рода “красивости” стиля и языковые “цветы” в большой мере являются транспозицией моей любви к Рильке». Говоря о «Кибериаде», Лем обычно упоминал Яна Хризостома Пасека и Генрика Сенкевича: «Нельзя сказать, что я специально решил скрестить направление Пасека и Сенкевича с классическим каноном сказки. Было не так. Это лишь элементы стиля, который я использовал потому, что Сенкевич удачно накладывался на нужные мне традиции польского языка, это их прекраснейшие страницы». — Кого он выделял из своих современников? — Многолетняя дружба связывала Лема со Славомиром Мрожеком. Среди тех, кого он ценил, — Станислав Игнаций Виткевич (Виткацы), Витольд Гомбрович. Ещё он дружил и даже написал несколько сценариев вместе с Яном Юзефом Щепаньским. И жил в пригороде Кракова рядом с Яном Блоньским — историком литературы, критиком и переводчиком, с которым они дружили семьями. В молодости был хорошо знаком с будущим лауреатом Нобелевской премии Виславой Шимборской: «Моё финансовое состояние было незавидным, и потому я делал то, что сегодня выглядит смешным, например благодаря Виське Шимборской писал стихи для некоторых журналов». Тогда же познакомился с будущим Папой Римским Иоанном Павлом II: «С Каролем Войтылой я познакомился пятьдесят лет назад в доме моего друга Яна Юзефа Щепаньского. Был он там после колядок как обычный пастор, так как еще не имел какого-либо высокого духовного сана». В начале семидесятых кардинал Войтыла приглашал писателя в Епископский дворец, там Лем произнёс речь о цивилизации будущего. В Вене Лем познакомился с ксёндзом Станиславом Клюзом, которого связывало с Папой близкое знакомство. Именно Клюз рассказал о телефонном разговоре, в котором он просил Папу благословить семью Лемов (писателю тогда предстояло пройти несколько сложных операций), и Папа не отказал. Станислав Лем уважительно относился к Иоанну Павлу II. В октябре 1983 года он даже написал рассказ «Чёрное и белое» по мотивам покушения на жизнь Папы Римского. О «наследниках» и наследии — Можно ли сегодня говорить о «наследниках» Лема — авторах, продолжающих его линию в фантастике? — Мне на ум приходит лишь Яцек Дукай. Вот как писал он мне о том, что поразило его в творчестве Лема: «Суждение Лема, которое осталось в моей памяти: утверждение, что на определённом этапе развития каждой технологической цивилизации теоретические исследования натуры действительности заменяются практическими воздействиями. Иными словами, инженеры и художники вступают в роль Эйнштейнов и Хокингов. Наука начинает напоминать тогда скорее “нащупывание” природы, а в конечном итоге — “производство” природы. Ибо существует логическая граница познания, понимаемого как построение всё более адекватных моделей действительности, после пересечения которой нет практической пользы от дальнейшего приближения модели к оригиналу. Остаётся исключительно ТВОРЕНИЕ. Этот тезис, даже не сразу до конца понятый мной со всеми его последствиями и предпосылками, сильно повлиял на направление моих собственных рассуждений и размышлений об эволюции разума». Книги Дукая часто напоминают мне Лема именно смелостью придумывания необычных гипотез и смелостью идти в рассуждениях об этих гипотезах до логического конца. — Авторы фантастики нередко излагают свои гипотезы и прогнозы не в художественных текстах, а в футурологических книгах. Какое место в ряду таких опытов занимает «Сумма технологии» Лема? — На мой взгляд, особое. Во-первых, за прошедшие 50 с лишним лет эта книга практически не устарела и по-прежнему актуальна. В отличие от подавляющего большинства футурологических изданий того и более позднего времени, «пророчества» которых безнадёжно проиграли соревнование с реальностью. Во-вторых, «Сумма технологии» для самого Лема была своеобразной научно-технологической основой для его дальнейших художественных книг, в которых он беллетристически развивал те или иные положения, подходил к ним с новых позиций, искал новые решения. Очень интересно исследовать художественные вещи Лема, имея за спиной этот технологический скелет. — В работе «Философия случая» писатель представил свои рассуждения о литературе. Можно сказать, создал собственную теорию литературы. Как его изыскания были восприняты в профессиональном, академическом сообществе? — Прямо скажем, почти не были восприняты. Если по «Сумме технологии» ещё были какие-то дискуссии, обсуждения, то «Философия случая» практически не была прочитана и никаких явных откликов в польском академическом сообществе не нашла. Что весьма огорчало Станислава Лема, о чём он неоднократно писал. В Германии труд был издан впервые в 1983 году, то есть через 15 лет после написания, а в России — вообще в 2005 году. — Каково же главное наследие Станислава Лема? — Главное у Лема, на мой взгляд, смелость в постановке проблем и попытке разобраться в этих проблемах, ни перед чем не останавливаясь. Ведь очень часто авторы вроде и объявляют интересную тему, но им чего-то не хватает для полнейшей её разработки. И не только эрудиции — именно смелости рассказать о возможных последствиях, чёткости в понимании самых разных последствий. Чего у Лема не отнимешь: он всегда пытался достичь хотя бы для себя глубины поднятой им проблемы. Не всегда у него это получалось. Иногда он заходил в тупик. Но упрямо снова и снова долбил, казалось бы, непреодолимый барьер. Такой для него оказалась тема фелицитологии — счастья для всех. Окончательно он её не добил, но туннель прорыл глубокий. Именно эти качества автора наделяют его произведения долголетием. Книга о технологических прогнозах, написанная в 1967 году, остаётся актуальной спустя пятьдесят лет! Именно актуальной, а не просто исторически ценной. Именно потому не перестают быть читаемыми и многие художественные книги писателя. — А какое для вас лично самое значимое произведение Лема? — Я очень люблю те вещи, которые сам переводил. Долго, трудно, выискивая подходящие слова, чтобы передать игру слов. Это «Футурологический конгресс» и «Профессор А. Доньда». Но наиболее значимым я считаю всё-таки роман «Солярис». Более того, я неоднократно задумывался, не сесть ли мне за перевод этого романа. Существующие варианты перевода мне представляются не совсем удачными. Хотя бы потому, что «Солярис» — это женское имя и оно не должно склоняться! А вообще, это очень глубокое произведение, и каждое новое прочтение даёт мне новую пищу для ума. Беседовал Сергей Шикарев Ранее «Инвест-Форсайт» также публиковал материалы «Будущее по Ивану Ефремову» и «Будущее по братьям Стругацким»