Одушевлённый враг. Высокая культура не помешала убивать

Например, солдата вермахта или СС, которого жена «просила прислать ей из России детские вещи, не стесняясь, если они запачканы кровью: «кровь можно отмыть». Эти строки из её письма цитирует Илья Эренбург в статье под названием «29 декабря 1942 года». Да, мы можем представлять и внешне совсем не страшных персонажей «Семнадцати мгновений весны», за чьими фигурами в чёрной форме всё равно легко увидеть Бабий Яр и Освенцим, руины Ростова и Чернигова, Минска и Севастополя. Мы привыкли думать, что этих врагов привлекла пропаганда зла, сулящая личное и расовое благо. «Гитлер ведь прямо говорил, что будет завоевывать, утверждать расу господ, уничтожать евреев, подавлять, порабощать низшие расы». Это тот же Эренбург в разговоре с Генрихом Бёллем в середине 1960-х. «Нацизм обещал немцам господство над всеми прочими неполноценными народами и, соответственно, довольство и процветание на своей и завоеванных территориях», — так писал 10 лет назад Леонид Бородин. Оба писателя, в том числе и побывавший в советских лагерях Бородин, высказывались так в контексте спора со ставшим уже официальным для ЕС и Украины тезисом о равной вине нацизма и сталинизма. Враг для нас напрочь лишен духовности. Однако я представляю его иначе. В 1938-м это подросток, который слушает с матерью впервые появившуюся на пластинках запись 9-й симфонии Брукнера. Исполняет оркестр Мюнхенской филармонии под управлением Зигмунда фон Хаузеггера, издано фирмой Preiser Records. Мать поясняет ему: «Это композитор, которого так любит наш фюрер. Первая часть misterioso, то есть «таинственно». Любой тонко чувствующий человек не может не оценить эту музыку, равно как и самое популярное произведение того же композитора, 7-ю симфонию. Скорбное адажио из неё прозвучало на радио еще не взятого союзниками Гамбурга в мае 1945-го, сопровождая весть о смерти Гитлера. Умерший задолго до появления нацистской партии Брукнер не виноват в любви к нему фюрера и рейхсканцлера. Он чуждался политики и в отличие от Вагнера не был антисемитом. Равно как не виноват и Иоганн Штраус в том, что эсэсовцы в боях под Ковелем в марте 1944-го поднимали свой дух, включив фонограф со «Сказками Венского леса» (эпизод описан в мемуарах офицера СС Петера Ноймана «Черный марш», которые изданы и на русском). Возможно, и мой персонаж, слушавший подростком Брукнера, участвовал в том бою. Уже во время войны в 1940-м он посмотрел экранизацию пушкинского «Станционного смотрителя» (Der Postmeister), снятую Густавом Учицким, который ранее прославился «Юным гитлеровцем Квексом». Der Postmeister считается не только лучшей работой Учицкого, но и одной из лучших экранизаций русской литературы на Западе. На следующий год наш персонаж мог слушать по радио или прочитать следующие слова: «Что такое Европа, мои депутаты? Нет никакого географического определения нашего континента… Граница этого континента — не по Уральским горам, но скорее между западным и восточным образом жизни. В своё время Европой были всего лишь Греческие острова, которых достигли северные племена, и где зажглось пламя просвещения и гуманизма, которые распространялись медленно, но неуклонно. И когда греки боролись с вторжением персидских завоевателей, они защищали не только свою маленькую родину, Грецию, но и концепцию сегодняшней Европы». Концепция Европы — это не географическое понятие, а пространство ценностей. Именно так трактуют понятие «Европа» сейчас и в ЕС. Приведенная цитата органично смотрелись бы в устах фон дер Ляйен, Туска и Борреля. Но эти слова произнес 11 декабря 1941-го Адольф Гитлер, выступая в рейхстаге по случаю объявления войны Соединённым Штатам. Да, в публичных речах нацисты могли скрывать многие идеи, драпировать ряд своих истинных целей. Но, с другой стороны, знакомство с вещами непубличными тоже открывает немало неожиданного, не совпадающего с привычными штампами. Так, 27 апреля 1942 г. доктор Эрхард Ветцель — начальник отдела колонизации 1-го главного политического управления министерства восточных территорий пишет «Замечания и предложения по генеральному плану «Ост» рейхсфюрера войск СС», где, в частности, говорится: «Когда Кузнецкая, Новосибирская и Карагандинская промышленные области начнут работать на полную мощность, потребуется огромное количество рабочей силы, особенно технических работников. Почему бы валлонским инженерам, чешским техникам, венгерским коммерсантам и им подобным не работать в Сибири? В таком случае можно было бы по праву говорить о резервной европейской территории для колонизации и добычи сырья. Здесь европейская идея имела бы смысл во всех отношениях». То есть европейская идея — это колонизация России. О такой колонизации много говорилось и в «Майн Кампф», но как о немецкой задаче. Здесь же видно, что Ветцель во внутреннем документе понимает Европу не как землю, покоренную немцами, а как разнонародный организм, который под руководством немцев колонизирует русское пространство. Да, между старшим партнером и младшим есть дистанция, но несравненно меньшая, чем между младшим партнером и рабом. В той же записке сказано: «Целью немецкой политики по отношению к населению на русской территории будет являться доведение рождаемости русских до более низкого уровня, чем у немцев. То же самое относится, между прочим, к чрезвычайно плодовитым народам Кавказа, а в будущем частично и к Украине. Пока мы заинтересованы в том, чтобы увеличить численность украинского населения в противовес русским. Но это не должно привести к тому, что место русских займут со временем украинцы». Ясно, что для Ветцеля украинцы недостойны колонизации Сибири, но вопреки расхожему мнению не все славяне оказываются неполноценными европейцами. Есть и полноценные в лице «чешских техников», кстати, не потомки ли этих несостоявшихся колонизаторов снесли памятник маршалу Коневу в Праге? Не надо думать, что Ветцель либеральничал, зайдя дальше дозволенного. Он-то как раз хорошо знал, кто расово правильный, а кто нет, ибо в 1940-41-м полтора года был начальником отдела в расово-политической службе Рейха и оттуда ушел на повышение. Но вернёмся к искусству, которое было доступно всем немцам. В 1941-м экранизация «Станционного смотрителя» была уже снята с экранов, ибо слишком симпатичными являлись там русские. Но в 1944-м фильм стали вновь прокатывать. В вышедшем в 1943-м и снятом по заказу Геббельса «Мюнхгаузене» Йозефа фон Баки русские тоже оказались весьма симпатичны, а фильм не запрещали. Главным же хитом того года стал «Иммензее» Фейта Харлана. Экранизация одноимённой лирической новеллы о любви и верности, написанной классиком XIX столетия, другом Тургенева Теодором Штормом. Фильм и сейчас можно смотреть с удовольствием, хотя его сверхзадачей было поднять боевой дух немецких солдат образом прекрасной и верной немецкой девушки. Но в нём нет ни войны, ни политики, ни расовой теории, нет вещей, которыми изобиловал снятый ранее пропагандистский фильм того же Харлана «Еврей Зюсс». Многие кинокартины Третьего рейха оказались близки и народу-победителю. Это показывает успех в прокате трофейных фильмов в первые послевоенные годы и сам факт их выпуска на экран во время самых жестких цензурных ограничений. Лишь работы Учицкого и Харлана не показывали, поскольку авторы слишком тесно запятнали себя сотрудничеством с режимом. Я пишу это совсем не для того, чтобы сделать врага привлекательным благодаря его любви к хорошему кино и музыке. Просто надо обратить внимание на две вещи. Во-первых, усвоение духовных и эстетических ценностей совсем не мешало ему и другим убивать русских, евреев и украинцев. Во-вторых, нацистские ценности были куда лучше и красивее упакованы, чем принято думать. И «Мюнхгаузен», и «Иммензее» являлись такой же частью официально санкционированного германского мира, как расовые теории. И Штраус, и Брукнер были частью того же официоза. К нему же относился и Бетховен, чья 9-я симфония в исполнении Берлинского симфонического оркестра звучала 19 апреля 1942-го на концерте в честь дня рождения Гитлера, конечно, вместе с самым известным своим фрагментом «Одой к радости», которая много позже станет гимном Евросоюза. Концепция примитивного неодушевленного врага была хороша во время военного противостояния, когда была необходима в принципе нехитрая «наука ненависти». Но сейчас стоит видеть тех, кого мы победили, более многогранными. И не столько для того, чтобы лучше понимать то время, сколько для того, чтобы лучше ориентироваться в нынешнем мире. Ведь в этом мире зло еще лучше упаковано в обличье добра, чем восемь десятилетий назад: рекламные технологии не стоят на месте. Мы не знаем, есть ли на самом деле новые Ветцели с аналогичными записками, или это выдумки конспирологов. Мы видим многие привлекательные стороны этого мира. В нём, например, творят такие режиссеры, как Педро Альмодовар, Вим Вендерс, Фолькер Шлёндорф, Бела Тарр, Агнешка Холланд и многие другие — достаточно посмотреть на впечатляющие списки подписантов писем в поддержку Олега Сенцова, начиная с 2014-го. Думаю, эти лица парадной стороны Европы не менее талантливы, чем Учицкий и Харлан. И уж точно никто из них не разменивался на гадкие агитки вроде «Зюсса» и «Квекса». Ну, а с их подписями за Сенцова проблема не в корпоративной солидарности и вообще не в факте этих писем. Понятно, что люди профессии, предполагающей тонкие чувства, должны переживать, когда страдают другие. За сирийских беженцев они тоже переживали. Проблема в избирательности страданий, которые вызывают их эмоции. Может, их молчание по поводу других страданий не надо равнять с «Зюссом» и «Квексом». Но стоит знать: никто из именитых участников этих списков ни слова не сказал по поводу трагедии 2 мая в Одессе. И уверен — не скажет.