Александр Левшин: Гурченко была особенной женщиной

Российского музыканта, солиста группы Аллы Пугачевой «Рецитал» Александра Левшина многое связывало с блистательной артисткой Людмилой Гурченко. Судьба неоднократно сводила его с Людмилой Марковной. О самых трепетных моментах их общения он рассказал нашему корреспонденту. Александр Левшин – С этой необыкновенной женщиной я общался дружески, насколько это было возможно. Иногда она надевала на себя какую-то космическую маску. Людмиле Марковне хотелось найти свой шлягер, cвою фразу, cвой припев. Я приезжал на проспект Мира, где она жила. Что меня поразило в квартире? У всех людей сначала коридор, а потом кабинет, а у нее входная дверь – и сразу садись и занимайся делом. В комнате справа стоит фортепиано. Квартира была не шикарная, видно, что у хозяев не было тяги к излишествам. – Александр, какими вам запомнились встречи с Гурченко? – Как-то я приехал показать Людмиле Марковне песню. Застолья не случилось, хотя она была любезна и общительна. Работа и поиск новых тем для сценического воплощения занимали актрису полностью. В такой момент она не думала о нотах, слушала текст. Она была очень глубокая. И может, оттого, что была такая мудрая, интуитивно точная и прозорливая, резко от себя отталкивала. – Идея пригласить Гурченко на «Рождественские встречи» принадлежала Алле Пугачевой? – Алла искала в нашей стране актрису, которую с уважением и восхищением публично могла бы назвать примадонной. И она нашла – это была Гурченко. У них было несколько встреч. Я режиссировал концерт в «Олимпийском» вместе с художником-постановщиком Борисом Красновым. Там было несколько смешных, нелепых вещей. Боря положил на авансцену искусственную траву, а, как известно, Людмила Марковна ходила на тонких высоких каблуках. Она шла грациозно, всегда держала спину. Трава была сантиметров десять, но в такой-то обуви никто не пытался по ней ходить. Людмила Марковна поднимается, я с ней. Пошла музыка, и я вдруг понимаю, что Людмила Марковна ступила на эту траву. Она, как гордая гусыня, стала изгибать в коленке ногу, но поскольку у нее было длинное красивое платье, это вышло не так заметно. С Аллой они прекрасно отработали тот концерт. Я не могу сказать, что они подружились, но общались симпатично. – Как Гурченко относилась к званию примадонны, придуманному ей Пугачевой? – С пониманием. Людмила Марковна знала, что является выдающейся актрисой. Благодаря ролям в мюзиклах, водевилях и в кино создавался со временем образ настоящей примадонны. Это вызывало у людей восхищение и строило некую дистанцию. Наверно, эта маска и послужила поводом для создания песни «Примадонна». – Гурченко легко согласилась на эту работу? – Практически сразу. В жизни Людмилы Марковны было очень много звезд, но она всегда оставалась самой собой. Даже когда ее запретили из ревности после бешеного успеха в фильме «Карнавальная ночь», где она исполнила песню «Пять минут». Спектакль "Люся" – для тех, кому не чужда ностальгия по великой актрисе «Карнавальная ночь» – Кто запретил? – Есть разные версии, по одной из них – Фурцева, которая в то время была министром культуры. В фильме «Карнавальная ночь» молодая, с осиной талией Гурченко на фоне шикарного состава мужчин выглядела как богиня. Молодая актриса поразила всех! Мне кажется, что им, «наверху», было неприятно смотреть, что родилась такая звезда. То поколение жило по законам советской номенклатурной пирамиды. У Фурцевой были любимчики – Гуляев, Ефремов, ее аж трясло от Магомаева, а женщин она не любила, у нее была очень несчастная судьба. За любимчиков Фурцева ревностно билась, а кого не любила, тот мог исчезнуть с экранов навсегда, что и случилось с Людмилой Гурченко. Ее перестали снимать в кино. Она ездила от филармонии с концертами и жила на эти деньги. – Людмила Марковна догадывалась, кто ей перекрыл кислород? – С ней трудно было говорить на тему, кто ее обидел. Она никогда не была злопамятной. Дело в том, что ее прессанули лет на десять, выкинули из кино, которое по значимости у нас занимало первое место. Людмила Марковна, сыграв только в одной киноленте, стала любимицей миллионов людей. Но «наверху» никто этого не учел. Когда потом в фильме «Вокзал для двоих» Людмила Гурченко сыграла с Олегом Басилашвили любовь официантки и музыканта, женская судьба ее героини пробрала до мурашек. Она была светлая, страстная, деликатная актриса, потом стала играть роковых дам в годах, на которых всё равно вешаются мужики. С Татьяной Васильевой в картине «Моя морячка» они создали флёр той нерадостной москонцертовской жизни начала 90-х. Архив "Собеседника". Людмила Гурченко: Стыдно, что не хочу умереть за Родину «Вокзал для двоих» – После записи «Рождественских встреч» вы общались? – Я хотел организовать с Гурченко гастроли на Дальнем Востоке, на Севере и Урале, там публика благодарная. Но, когда разговаривал с ее мужем Константином Купервейсом, который был ее директором, мы каждый раз упирались в то, что у актрисы не было времени. «Посмотри там у него», – она говорила. Костя открывал тетрадь, где ее гастроли были расписаны на четыре-пять месяцев вперед. В то время вопрос величины гонорара вообще не стоял. Людмила Марковна попала в тот золотой век, когда не в деньгах было дело. – Она была манкой женщиной? – Гурченко была особенной. Между нами возникла симпатия, скрывать не буду. Она на меня смотрела внимательно, многозначительно раз восемь. Но никогда не брала на себя роль обольстительницы. Не показывала, что она предмет любви. Сейчас более раскрепощенный женский мир. – Если она не выказывала своего естества, как вы заметили, что она на вас смотрит? – Глаза, улыбка, смех другой... Она давала внутренний посыл, но в целом всегда была закрытой. Даже когда общалась с мужем. Несколько раз я заезжал во Дворец молодежи, где она выступала. Муж Людмилы Марковны всегда стоял рядом с гримеркой. Она переодевалась, потом выходила: привет – привет. Смотрит на меня, на мужа. Вижу, ее глаз не меняется – она находилась в интровертном состоянии. – Великая Люся была капризна? – Она была требовательна. К ней боялись подойти. Многие концертные директора общались с ней через мужа. – Но вы подходили... – Я подходил. Ей было со мной легко, потому что я от нее ничего не хотел, она это чувствовала. Когда она видела, что человек начинал к ней подлизываться, она либо молчала, либо резко уходила, не любила фальши в отношениях. К мужскому миру она была очень избирательна. «В мужчине главное – порядочность и верность», – говорила Людмила Марковна. Она выбирала мужчин и надеялась, что они ее не оскорбят не только как человека, но и как женщину. Она была подозрительна, отслеживала фальшь и складывала в какую-то часть души. И если критическая масса начинала ее беспокоить, она разрывала отношения. Мне кажется, что смены ее семейных уз и говорили о том, что в какой-то момент она понимала, что бесполезно вкладываться в этот союз как женщине и как человеку. – Людмила Марковна любила, когда на нее смотрели как на звезду? – Она это ценила. Умела себя подать как королева. Ведь недаром Алла решила создать этот союз на сцене, назвав ее примадонной. Когда она в возрасте ходила больная на ходунках, не дала ни одного интервью. Никому не пожаловалась в публичном мире. Нигде не светилась. В больном состоянии она попала лишь в одну светскую хронику, когда ее подловили. Она хотела скрыть свой уход. "Зрителю, глядя на спину, должно быть понятно, что у актера на лице" – Александр, хочется узнать ваше мнение о дуэте Гурченко — Моисеев, когда они исполнили песню «Ленинград — Петербург». – Мне понравилось, что они сыграли не натурально, а водевильно. Мужчины там нет, а есть известная актриса и модный эпатажный персонаж, которого вытащили из ларца. Таким Боря и оставался многие годы. Почему этот клип стал популярен? Во-первых, хорошая музыка, во-вторых, хороший текст, в-третьих, Гурченко сыграла как драматическая актриса с крупными планами, а Боря создал перпендикуляр антигероя. Визуальная драматургическая завязка по типажу и жанру этих двух людей сыграла огромным плюсом. Дело в том, что Моисеев, если говорить по-обывательски, очень сложная фигура. Но он, несмотря на свою сексуальную ориентацию, свою cложную судьбу, на свой эпатаж, — глубокий артист и умный парень. Он был у нас рукводителем трио «Экспрессия», когда приехал к нам из Прибалтики перед съёмками фильма «Пришла и говорю». Он был нужен Пугачёвой как точный зоркий глаз на современную кабарьетерскую хореографию. В то время в Прибалтике была неповторимая Лайма, был великолепный джазовый пианист Раймонд Паулс, который стал писать хорошие песни, были совершенно непохожие ни на кого Тынис Мяги, Йак Йоала. Вся эта публика создавала модный флёр. Для советского менталитета эти исполнители были необычны. Так вот Боря, который танцевал в кабаке Вильнюса, вдохнул в «Пришла и говорю» что-то неповторимое, а танцы в его исполнении стали модными. Сегодня это смотрится архаично. Так Борис Моисеев через Пугачёву вошёл в нашу тусовку и мы все на него смотрели, но не как на эпатажного странного человека, каким он был на сцене, а как на творческого отзывчивого парня, он был таким в личном общении. Когда мы стали записывать его фонограммы пения, все страшно удивились, что выходило хорошо, он же никогда не пел. Под фонограмму получалось нормально, он совмещал это с танцами, придумывал сюжеты под каждую свою песню. Благодаря своей сексуальной ориентации он создавал какие-то страстные, острые моменты, а в то время это здорово работало. И когда он стал петь, он своими программами, потому что у него был режиссёрский дар явно, стал собирать публику и стал собирать залы, и, конечно, он стал одним из кассовых артистов. Гурченко оценила его как актёра и как режиссёра, и как привлекающего внимание эстрадного персонажа. Она шла на любые эксперименты, была очень смелая и поняла, что с Моисеевым будет выстрел в десятку.