Кто задушил актера из «Адъютанта его превосходительства»

Николай Олимпиевич Гриценко навсегда остался в нашей памяти как великолепный актер – и, прежде всего, кино. Вне всякого сомнения, он являлся настоящим, непревзойденным мастером также и театральных постановок. Однако миллионам зрителей его колоритные персонажи запомнились именно по художественным фильмам: Викентий Павлович Сперанский из «Адъютанта его превосходительства», Трифон Степанович Перфильев из «Земли Санникова», Николай Антонович Татаринов из «Двух капитанов», Алексей Александрович Каренин в «Анне Карениной», немецкий генерал (попутчик Штирлица в поезде) из «Семнадцати мгновений весны», заведующий клубом Вениамин Семенович из «Большой семьи» – фильма, ставшего Лауреатом Каннского кинофестиваля за 1955 год в номинации «Лучший актерский ансамбль» («За лучший актерский состав»)… Николай Гриценко родился в Екатеринославской губернии Донецкой области. «Его детство приходится фактически на Гражданскую войну. Он родился в 1912 году. И с самого раннего детства он попадает в весь этот ад, потому что самые горячие бои как раз шли на Донбассе, – рассказывает Елена Семенова, писатель, редактор литературно-общественного журнала «Голос Эпохи» и, по совместительству, библиограф Николая Олимпиевича. – Дебальцево, Ясиноватая, это все переходило из рук в руки красных и белых. Там были всевозможные зверства и все, что угодно. И не случайно, когда должна была родиться дочь Лилия Гриценко, они всей семьей были вынуждены из Ясиноватой переехать в Горловку от всего этого кошмара». Будущее виделось исключительно рабочим. Николай окончил транспортный техникум, устроился техником-смотрителем. И все время хохмил, дурачился, балагурил. Веселил публику, одним словом. И дошутился однажды до того, что решил поступить на музыкально-драматический рабфак. И… его тут же приняли. «Вы знаете, есть такой вульгарный, но, может быть, самый лучший комплимент для артиста, когда есть артисты, которые могут входить в один кадр или выходить на сцену с собакой или с кошкой. Вот Николай Олимпиевич был той категории артист, который мог переиграть кошку и собаку, которых переиграть нельзя, – вспоминает актер Леонид Ярмольник. – Профессионалы или люди, которые имеют отношение к этой профессии, поймут, что я имею в виду и о чем я говорю. Он был уникальный». Потребность стать другим, да так, чтобы раствориться в другом без остатка, – это и есть сущность лицедея. И эту природную одаренность Николая Гриценко заметили еще в молодости. «Потому что он мог совершенно перевоплощаться, – считает историк кино Александр Шпагин. – Он мог влезать в абсолютно любую другую шкуру любого персонажа и при этом быть убедительным и органичным». Путь на столичную сцену для брата Николая и сестры Лилии нельзя назвать тернистым. Казалось, Москва приняла их с радостью, но сам переезд был неожиданным. А вот место жительства сменили не из-за любви к искусству. «Они были на каком-то приеме на Лубянке, и Николай Олимпиевич сказал, что отец его был репрессирован. Я думаю, что уехали они с Донбасса как раз после этого всей семьей, – поясняет Елена Семенова. – Отца уже с ними не было». «Он был расстрелян в 1937-м. И долгое время мне все говорили, что он был стрелочником, – вспоминает Екатерина Гриценко, дочь Николая Гриценко. – Никакой он был не стрелочник. Он был директором завода, главным инженером. То есть он был образованный человек. Занимал хорошую должность. Что уже там произошло, я не знаю. Я, конечно, дедушку не видела, даже фотографию. О нем никогда не говорили. То есть они, наверное, так были напуганы, может быть, или это был такой стресс у них». Лилии было 18, а Николаю 23, когда они перебрались в Москву всей семьей вместе с мамой, Фаиной Васильевной, и супругой Николая, Зинаидой. В 1937 году Николай учился в Щукинском театральном училище и уже играл в Театре имени Вахтангова. «Гриценко – лучший лицедей Вахтанговского театра, как его называли, – рассказывает актер Василий Лановой. – Лицедей делает лица. Некоторые актеры обижаются: "Какой я тебе лицедей?! Я Заслуженный актер". А чем актеры разнообразнее в своих характерах, которые они выносят на суд народа на сцену, тем они талантливее, гениальнее. Вот то, что было присуще Гриценко Николаю Олимпиевичу (мы его звали Грицук), это была фантастика! И вот с Гриценко очень многие годы мы в разных спектаклях выходили на сцену. Он был идеальный лицедей, актер Театра Вахтангова». «Я могу рассказать о своем потрясении, – вспоминает Леонид Ярмольник. – Я, по-моему, был на втором курсе. И Евгений Рубенович Симонов запускал какую-то неимоверно жуткую советскую пьесу. И репетировал с Николаем Олимпиевичем Гриценко. Какая-то дурацкая сцена. То ли он рабочего играл, то ли домоуправа. "Коль, давай еще раз попробуем!", – говорил ему Евгений Рубенович. Николай Олимпиевич уходил за кулисы и выходил. И вот эту одну проходку с какими-то двумя-тремя фразами, они репетировали примерно раз пять или шесть. Вот я вам клянусь своим здоровьем и всем, что есть в этой профессии, он выходил пять или шесть раз. И пять или шесть раз я его не узнавал. При этом он не надевал другой костюм, другой пиджак, он не менял обувь, прическу, он ничего не менял. Он просто пять раз выходил другим человеком. Это было что-то невероятное. В нашей актерской среде это, наверное, вот то, что называется, Боженька в лоб поцеловал. Вот он артист от природы». В то время, когда Гриценко пришел в Вахтанговский Театр, его как раз и возглавил Рубен Николаевич Симонов. Он и стал главным режиссером в судьбе Николая Гриценко. Их творческий союз продолжался более 30 лет. Рубен Николаевич мог спросить: «Николай Олимпиевич, расскажите, что вы думаете о роли?». «Я еще не готов, – отвечал Гриценко. – Мне надо подсмотреть персонажа». Он мог подсмотреть своего персонажа где угодно: на улице, в магазине, у знакомых, в театре. Он искал походку, выражение лица, жесты. Он как будто подглядывал чужой образ, чтобы прыгнуть в него и начать в нем жить. «Он часто ходил в магазин "Минеральные воды" на Арбате, – вспоминает его дочь Екатерина. И вот там была какая-то драка, кто-то с кем-то поспорил – какие-то двое мужчин. И вся очередь стала смотреть, что там происходит на улице. А потом кто-то его спрашивал из приятелей: "Коля, а что там произошло?". Он говорит: "Где?". "Ну, там же кто-то с кем-то подрался", – продолжает приятель. А отец говорит: "Нет, я не видел. Но там пришла такая старушка. У нее была такая странная походка…". А мне все время говорили: "Это твой папа?". А я отвечала: "Ну, да, это мой папа. А что в этом такого странного?"». Рубен Симонов ждал его на репетициях и всегда испытывал некий страх. Потому что если другие актеры имели один, реже два варианта роли, то у Гриценко их могло быть десять и более. «Он артист, который может работать и достаточно много работал без грима, – отмечает Леонид Ярмольник. – Ему не нужен был костюм для того, чтобы зритель поверил в то, кого он изображает. Это было что-то фантастическое. Для меня это было потрясение. Ну, если с кем-то сравнивать, то, наверное, мы поражались, когда работал Аркадий Исаакович Райкин. Но у Райкина были прически, беретики, и это был принцип того жанра, в котором он работал. А для Николая Олимпиевича это не было его бизнесом, его работой. Это он просто репетировал. До такой степени он был талантливым, до такой степени гениальным перевоплощенцем и "обманщиком"». И всегда даже крохотную роль он играл по-разному… «Он играл в одном спектакле солдата-революционера, который что-то не то или не у того выпил. И еще больной ходил. И его полк судит. Михаил Ульянов был главным судьей. И Гриценко играл так, что мы все хохотали до упаду, – вспоминает Василий Лановой. – Каждый раз за время репетиций он что-то привносил такое неожиданное. И, прежде всего, Рубен Николаевич Симонов сидел в зале и хохотал». «Я часто сидела в директорской ложе, где он оставлял мне пропуск, – говорит дочь Катя. – Я там сидела одна, иногда рядом со мной сидели какие-то чужие люди, которых я не знала. И вот папа опять вышел в каком-то таком страшном гриме. И я его узнала. И тут я вдруг вскакиваю, показываю пальцем на него и кричу: "Это мой папочка! Смотрите!". Меня сразу схватили и вывели в фойе. Но ему понравилось». Николая Гриценко все чаще и в шутку, и в серьез называли кратко: гений. На его спектакли всегда приходили мама, сестра Лилия и жена Зинаида. Они жили дружно, радовались успехам друг друга. В 1963 году Рубен Симонов восстановил знаменитый спектакль Вахтангова «Принцесса Турандот». Василий Лановой и Юлия Борисова играли главных героев. Гриценко играл Тарталью. «"Коля, вы Тарталью играете! Импровизировать надо! – возмущенно говорил Рубен Николаевич. – А вы одно и то же талдычите. Это Василий и Юля могут талдычить один и тот же текст. А вы должны импровизировать каждый раз". "Хорошо, я попробую", – отвечал Гриценко, – со смехом вспоминает Василий Лановой. Юля на это сказала: "Ой-ой-ой! Я боюсь его импровизации". Через три дня спектакль. Мы все выходим, выстраиваемся. И он объявляет. Волнуется. Мы видим, как напряжен Гриценко. А он произносит: "Роль принцессы Турандот исполняет Юлия Борисова!". У Юлечки на лице была такая сетка-вуаль. И Гриценко говорит: "Под этой масочкой скрывается депутат Верховного Совета РСФСР". Хохот в зале. Она хохочет. Отступает и говорит: "О, Господи, слава Богу, меня пронесло". А следующий я иду. Вижу – опять напрягся, красный стал, а потом вдруг говорит: "Следующую роль исполняет Лановой Вася!". Я весь во фраке. Выхожу вперед, кланяюсь. Отступаю. А он продолжает: "Про него один поэт сочинил вирш!". А сочинил его не поэт, а один из наших актеров, которого Гриценко попросил об этом. И далее он читает стих: "Семен Михайлович Буденный, Василий Семенович Лановой! Один рожден для жизни конной, второй для жизни половой». «Как жахнул! Что было с залом! Юля начинает хохотать, и я тоже, – продолжает со смехом Лановой. – Это невозможно. А Рубен Николаевич, сидевший в зале, в это время сделал так: "А-а-а!". И выскочил из зала. Обежал сцену и из-за кулис кричит ему: "Я вам запрещаю импровизировать раз и навсегда! Лановой-половой! С ума сошел!". Так что всякие бывали случаи невероятные. Вот талант! Но он один из тех, кто наибольшим количеством актерских красок пользовался. Это, помимо таланта, еще и физическое умение владеть собою, своей физикой. Зрители бегали, ходили специально смотреть на Гриценко. Тем более, что он играл невероятные роли и по масштабу, и по классу литературы, и по характерам главным образом. Он все умел. Ему все Богом было дозволено». Даже сами актеры, которые встречались вместе с Гриценко на сцене в разных спектаклях, поражались тому, как он мог легко и, казалось бы, без всяких усилий, невероятно далеко отходить от себя, от своей человеческой сущности, создавая характеры других людей. А вот это уже другой вопрос: а каким же он был на самом деле? Каково его нутро? Все знали его образы, но никто не знал его самого. Говорили, что вообще-то он странный. Ребенок. Большой ребенок – так называли его коллеги по театру. Ему многое прощали, на него не обижались. Кто же обижается на детей? Ему было за 50, когда он начал терять память. Вначале это было не очень заметно. Он всегда мог обыграть на сцене забывчивость своего героя. Однако частенько, когда он в кино забывал тексты ролей, ему писали крупным шрифтом на плакатах, которые за кадром показывали Гриценко – так он и играл роли – по плакатам: в «Семнадцати мгновениях весны», «Двух капитанах» и других картинах. В психиатрическую клинику его определила молодая жена. Выпивал, забывался… Жить в одной квартире с ним было трудно – это была ее версия. Его забрали из театра и увезли. И при полном попустительстве всех властей. Какой бы он ни был гений, кто бы его любил или не любил, но у него был статус Народного артиста. Он не должен был попасть туда, куда он попал. И он там быстро ушел из жизни – в течение года. Это ужасно. Произошло это из-за нелепой случайности: Николай Олимпиевич по ошибке съел какие-то продукты из общего холодильника в больнице. А народ в таком специфическом заведении, как известно, незатейливый, непритязательный и недалекий – людям из психушки имя Гриценко ни о чем не говорило. И хозяин съеденной колбасы в отместку просто задушил «вора, который украл чужую еду». Когда разобрались, что к чему, – было уже поздно. Случилось это 8 декабря 1979 года… Однако актер, покоривший миллионы зрителей своим талантом, остается с нами и продолжает радовать нас гениальными образами и ролями, вошедшими в историю советского кинематографа и театра – в ее Золотой фонд.