Борьба за справедливость или травля? Почему нам пора учиться жить с cancel culture

Попытка восстановить справедливость В сериале "Утреннее шоу" (2019 год, главные роли исполнили Дженнифер Энистон и Риз Уизерспун) популярного телеведущего обвиняют в сексуальных домогательствах на работе. Эту информацию "сливают" в СМИ, и его тут же увольняют. Уже на следующий день его фото убирают даже из офиса телеканала, как будто его там никогда и не было. И ему открыто говорят, что работы у него в ближайшее время не будет. В апреле этого года телеведущая Регина Тодоренко дала интервью, в котором высказалась о домашнем насилии так: "Твой муж тебя бьет, а почему, ты не задумывалась? А что ты сделала для того, чтобы он тебя не бил?" После этого на нее обрушилась критика в соцсетях, затем журнал Glamour лишил ее титула "Женщина года", а некоторые бренды — рекламных контрактов. Тодоренко извинилась, выпустила фильм о домашнем насилии и перевела 2 млн рублей благотворительному фонду "Насилию.нет". Писательницу Джоан Роулинг обвиняют в нетерпимости к трансгендерным людям за высказывания в Twitter. По данным газеты Guardian, два крупнейших портала фанатов "Гарри Поттера" заявили, что больше не будут ставить ссылки на ее сайт, использовать фото Роулинг и рассказывать о ее достижениях, не связанных с волшебной вселенной. "Отменить", или "заканселить", человека — значит публично его осудить, попытаться бойкотировать его в СМИ и вообще убрать из публичного пространства, потребовать его уволить или еще как-то наказать. Не всегда попытки канселинга успешны. В ноябре прошлого года французская актриса и фотограф заявила, что в 1975 году ее изнасиловал режиссер Роман Полански (в 1977 году он уже был обвинен в изнасиловании в США, но его спасает французское гражданство — конституция Франции, где он и живет, запрещает экстрадировать собственных граждан). В феврале этого года фильм Полански "Офицер и шпион" выиграл премию "Сезар" в трех номинациях (в том числе за лучшую режиссуру). Когда об этом было объявлено, часть гостей покинули церемонию награждения в знак протеста. То есть с общественным осуждением режиссер сталкивается, но снимать кино и получать награды ему это не мешает. "С помощью канселинга люди пытаются восстановить справедливость там, где не справились правоохранительные органы", — говорит политтехнолог и феминистка, автор телеграм-канала "Росфемнадзор" Анна Федорова. Не всегда, впрочем, именно "не справились": слова Регины Тодоренко, например, — явно не дело правоохранительных органов; а изнасилование 45-летней давности вряд ли можно доказать. То есть речь о ситуациях, когда общество (или, скорее, его часть) "наказывает" за слова/поступки, за которые нельзя (или сложно) отдать под суд. Но возникает вопрос — является ли такое "восстановление справедливости" справедливым? Самым громким выступлением против сancel culture стало открытое письмо в Harper’s Magazine, подписанное журналистами, преподавателями и писателями. "Свободный обмен информацией и идеями (…) с каждым днем ​​становится все более ограниченным", — утверждается там. "Отмена" за слова… "Расцвет" cancel culture начался с приходом эпохи #MeToo — движения, в рамках которого женщины рассказывают о пережитых сексуальных домогательствах и насилии. От украино-российского #ЯНеБоюсьСказать оно отличается тем, что тогда женщины рассказывали о своем опыте, не называя имен агрессоров. И если #ЯНеБоюсьСказать было направленно прежде всего на то, чтобы поделиться, то #MeToo — в том числе и на то, чтобы наказать. А cancel culture — это уже способ такого наказания. И тут возникает проблема: за действия, например сексуальные домогательства, и за некорректные, на чей-то взгляд, высказывания часто пытаются "канселить" одинаково. И "наказание" в итоге не всегда соразмерно "проступку". "Одно дело — если человек, например, бил своих жен. Тогда я приложу все силы, чтобы с ним не сотрудничать, — говорит Анна Федорова. — Но призывать не печатать Роулинг за ее слова — это чудовищный абсурд". По мнению Федоровой, "на глупые и жестокие слова надо отвечать тоже словами", а не увольнениями или отказами в публикациях. В конце концов, "отписки" в соцсетях (что также можно считать "канселингом", просто личным) — это тоже наказание. Другое дело, что из-за таких "отписок" человек может лишиться контрактов с брендами: им просто становится невыгодным сотрудничество с тем, кто теряет популярность. А это — уже наказание рублем. "Тут интересно, как современные гуманистические тенденции соединяются с холодной логикой капитализма", — говорит Анна Федорова. Директор Центра молодежных исследований (Санкт-Петербургская школа социальных наук и востоковедения НИУ ВШЭ) Елена Омельченко добавляет, что внимание брендов к высказываниям — это часть общего "тренда на этику", куда входит, например, забота об окружающей среде или толерантность к меньшинствам. Ведь бренды прибавляют себе очков, когда, например, занимаются переработкой. Омельченко объясняет это тем, что продукцию таких производителей покупает молодежь, которая воспринимает этический месседж как нечто модное. Анна Федорова считает, что взрослых и сложившихся людей вряд ли переубедишь канселингом — скорее, они научатся не выражать публично свое мнение. И в каком-то смысле это действительно можно считать нарушением свободы слова. "Но если человек десять раз подумает, прежде чем написать что-то оскорбительное, — это совсем не плохо", — говорит Федорова. Кроме того, такие истории влияют не только на тех, кто в них непосредственно замешан — они еще и очень медленно, но сдвигают норму. Благодаря случаю с Тодоренко больше людей увидели, что "сама виновата" о жертве насилия уже не встречает понимания. "Когда насильник доказывает свою правоту, он опирается на некую существующую общественную норму, — говорит Елена Омельченко. — И если эта норма не сдвинется, у него останутся оправдательные ресурсы". Грубо говоря, если оправдывать насилие на словах станет неприличным, то и самого насилия со временем станет меньше. …и за поступки Самая, пожалуй, известная российская история о домогательствах — случай с депутатом Госдумы Леонидом Слуцким: в 2018 году его обвинили несколько журналисток. Жалобы рассмотрела думская комиссия по этике, но нарушений со стороны депутата не нашла. Тогда несколько СМИ объявили Слуцкому и комиссии бойкот. Резонансной была и история главного редактора издания "Медуза" Ивана Колпакова — осенью 2018 года его обвинила в домогательствах супруга сотрудника портала. Тогда он покинул свой пост, но в марте 2019-го его восстановили в должности. В июле этого года в русскоязычном Twitter произошло так называемое MeToo по-русски: девушки массово делились своими историями о домогательствах и насилии со стороны одних и тех же мужчин — среди них были сотрудники Сбербанка и "МБХ Медиа". Дело закончилось увольнениями из СМИ и проверкой с временным отстранением от работы в Сбербанке. Как мы видим, "канселинг", начинавшийся со знаменитостей, постепенно спустился к людям, которых можно назвать лишь условно публичными. В России это пока в основном журналисты и преподаватели — известные, но в своих кругах. Но похоже, что cancel culture будет распространяться и дальше. Поэтому она касается не только популярных людей и активных пользователей соцсетей. "Любой из нас может узнать, что его коллега харассер, и нам нужно принимать решение о том, как с ним теперь взаимодействовать", — говорит интернет-исследователь, преподаватель НИУ ВШЭ, координатор клуба любителей интернета и общества Полина Колозариди. В некоторых случаях те, на кого пожаловались, сами признают вину. В других — все отрицают. Чаще всего — говорят, что их не так поняли. И главный аргумент противников публичного обсуждения таких историй — это "нарушение презумпции невиновности". Они спрашивают: а справедливо ли автоматически соглашаться с пострадавшей? "Презумпция невиновности — это понятие уголовного кодекса, а не соцсетей, — напоминает Анна Федорова. — Если Маша говорит, что Петя ее оскорбил, мы не должны ориентироваться на презумпцию невиновности Пети". "Я склонна верить подобным историям, — говорит Елена Омельченко. — Потому что, выступая с такими заявлениями, женщина не только "топит" мужчину, но и себя подставляет под очень острую критику. Ей будут говорить: "Сама виновата, надела короткое, флиртовала, выпила". На такие рассказы идут либо от мужества, либо от отчаянья". По мнению Анны Федоровой, такое доверие к словам пострадавших — это эффект маятника: раньше от слов жертв отмахивались, а теперь им некоторое время будут верить без доказательств. "Но считать, что человек по определению виноват, если про него написали нечто подобное, — это тоже абсурд", — говорит она. И ведь дело не только в том, что человек может потерять работу, но и в том, что это разрушает репутацию — быстро и навсегда. И вне зависимости от того, что было на самом деле, для многих человек навсегда останется тем, кто (условно) хватал кого-то за попу или коленки. "Это проблема, с которой пока непонятно, что делать", — признает Полина Колозариди. Она видит здесь дисбаланс: "Сильные возможные меры с очень слабыми шансами их оспорить". Меры уголовного кодекса, конечно, куда сильнее, но там все же есть следствие, адвокаты и суд. А тут — только высказывания в соцсетях. Но, как говорит Елена Омельченко, такие истории заставляют лучше следить за своими поступками, особенно — популярных людей. "У них должна быть другая мера ответственности. Должно быть понимание, что ты имеешь власть, но не имеешь права ею пользоваться во вред кому-то, — утверждает она. — Домогательства, харассмент, унижения со стороны более властных людей надо обсуждать. Это очищает и головы, и обстановку в стране и обществе". Отмена творчества? Можно "перекрыть кислород" актеру, обвиненному в недостойном поведении, и перестать с ним сотрудничать. Это объяснимо: ведь если обвинения справедливы, то его присутствие на съемочной площадке будет небезопасным/нежеланным для других. "Человек не может быть извергом дома и толерантным, корректным, чувствительным на работе, — уверена Елена Омельченко. — Он может себя сдерживать, но это все-таки один и тот же человек". Но как быть с тем, что он уже сделал? Переснимать отснятые сцены, как это было сделано с актером Кевином Спейси? Протестовать против наград, как в случае с Романом Полански? "Взаимодействие автора и произведения — самый тонкий момент, — говорит Елена Омельченко. — Произведение всегда начинает жить своей жизнью. Человека и репутацию отменить можно, а творчество, которое может оказаться лучше и выше, чем он сам, — нельзя". Песни Майкла Джексона не стали хуже после фильма "Покидая Неверленд", где его обвинили в педофилии. Другое дело, что кто-то теперь их по-другому воспринимает и не может больше слушать "короля поп-музыки". Но это вопрос личного выбора. "Отменить" Джексона везде нельзя. Но, как говорит Анна Федорова, одно дело — когда речь идет о селебрити, которых "не жалко": "Джоан Роулинг не придется просить подаяние, даже если ее "отменят". И совсем другое — обычные люди. Федорова считает, что если применить к ним идею канселинга в полной мере, "получится мир, который вообще нам не понравится". "Представьте себе: человеку 28 лет, а мы предлагаем больше никогда не брать его на работу, — говорит Федорова. — Это же абсурд и людоедство. А как он жить будет? А на что он будет содержать своих стареньких родителей? Это исправительная система, которая никого не исправляет". Парткомы и травля? В одном эпизоде советского фильма "Осенний марафон" в издательстве решают не публиковать прекрасный перевод, потому что автор оригинала недавно выступил с расистской статьей: "Вся прогрессивная общественность возмущается, протестует, а что же мы — будем, рекламировать его, переводить?" Противники культуры отмены часто говорят: мы все это уже видели в советское время, когда парткомы разбирали "аморалку". "Профессиональная репутация никогда не складывалась только из того, как человек владеет инструментом, — говорит Полина Колозариди. — Мы знаем это по советскому опыту, но там был важен "моральный облик", а сейчас говорят об "этичном поведении". По мнению Колозариди, новизна cancel culture не в том, что происходит, а в том как. "В ХХ веке харассмент или превышение полномочий могли стать либо корпоративным делом, либо делом суда, со строго регламентированной процедурой", — говорит она. Сейчас это смогут обсудить все ваши знакомые и все мимопроходящие в Twitter, в том числе потенциальные работодатели. "Социальные сети создают специфические условия для дискуссии: быстрое распространение информации, сложность с опровержением и информированием об этом опровержении", — считает интернет-исследовательница. Колозариди уверена, что cancel culture часто приводит к травле — и не только в сети. "Facebook здесь — просто инструмент, — говорит она. — Да, благодаря ему все происходит интенсивнее и быстрее. Но результат не в том, что в Facebook сидеть некомфортно, а в том, что с работы увольняют". "От того, что этот буллинг — за правое дело, он не перестает быть буллингом, — соглашается Анна Федорова. — С одной стороны, это плохо, с другой — неизбежно. Но если человек — насильник, кто сказал, что ему должно быть приятно читать комментарии о себе?" Полина Колозариди добавляет, что каждый, кто пытается говорить о недостатках и сложностях cancel culture, как будто автоматически выступает адвокатом харассеров/авторов неэтичных высказываний. "И это мне кажется проблемой, — говорит она. — Так из сложной множественности возникают альтернативные, а на деле — почти безальтернативные представления о правильном и неправильном". Будущее Анна Федорова считает, что в России тренд на cancel culture пока только начинается, но будущее у него большое: "Как мы видим, на нашу почву это ложится благодатно. Но в мире после прохождения пиковой точки будет неизбежный откат назад". По мнению Елены Омельченко, решить вопрос с некорректными высказываниями/действиями помогут этические кодексы (недавно такой приняли в Высшей школе экономики). Правда, они регламентируют прежде всего отношения внутри организации. А вот можно ли будет по такому кодексу наказать мужчину, который, например, поднял руку на жену? "Я думаю, что если это вопрос семейной и личной жизни, то его все же стоит обсуждать в своем приватном кругу, — считает Омельченко. — Если, конечно, действия не выходят за рамки УК. Но сложность в том, что тогда много плохого останется в тени". "Я за культурой отмены вижу создание новых институтов репутации. В связи с ними существующие институции меняются, и это больно и неприятно для миллионов людей, — говорит Полина Колозариди. — Но если сопротивляться изменениям, они не перестанут происходить". Колозариди считает, что в "новых институциях" тоже будут происходить изменения. "Возможно, это произойдет, когда найдется кто-то несправедливо обвиненный, и это станет громкой историей, — говорит она. — Но что это будет — я пока не знаю. Кто мог десять лет назад сказать, что сегодня харассеры будут уходить с работы после тредов в Twitter?" Но интернет-исследовательница уверена, что об этом стоит думать и присматриваться к каждому конкретному случаю — даже когда информационный шум стихает. В рассказе Хулио Кортасара "Мы так любим Гленду", опубликованном в 1980 году, фан-клуб актрисы находит записи ее фильмов и исправляет их — чтобы они соответствовали их представлениям о том, какой должна быть Гленда. Когда они исправили все копии ее фильмов, актриса снова стала сниматься — и фанаты поняли, что в мире опять появятся ленты с "неправильным" образом Гленды. И они ее убили. Можно сказать, "заканселили" до предела. Правда, молча. Бэлла Волкова, Габриэла Чалабова