Игорь Райхельсон: «Я благодарен судьбе, что мой отлаженный бизнес дает возможность погрузиться в сочинительство»
Теплым майским вечером 2016 года, когда все офисные работники заслуженно отдыхали на подмосковных дачах, проезд на Большой Никитской улице оказался запруженным дорогими авто. На пятачке у входа в Большой зал Московской консерватории вместе с типичной публикой — студентами и владельцами классических абонементов — собирались компании внушительно выглядящих бизнесменов и их красивых спутниц. В программе значились Юрий Башмет, Игорь Бутман и Сергей Корчагин. Но имя композитора, чьи произведения должны были исполнить звезды, московская публика прочитала впервые: Игорь Райхельсон. С пяти лет я готовил себя к карьере музыканта. Рос в Ленинграде, играл на рояле и не скрывал способностей к свободному музицированию и импровизации, в музыке я легко ориентировался без нот. Поступив в Музыкальное училище им. Римского-Корсакова, вместе с классическим фортепиано я освоил джазовый класс, джазовая история как-то сразу подошла моему профилю. Мои друзья, среди которых был Игорь Бутман, собрали ансамбль и довольно успешно выступали. Быстро стали известными, потому что играли много и часто — на фестивалях, вечеринках, джем-сейшенах. Мы даже немного зарабатывали, чем необыкновенно гордились. Игорь был нашим безусловным лидером: тормошил нас, находил площадки для выступлений. И сейчас он с юмором рассказывает байки о том счастливом времени. В 1979 году (мне тогда исполнилось 17 лет) родители увезли меня в Америку. В Ленинграде остались любимые друзья, дедушка с бабушкой, но не мечта стать музыкантом. Вслед за гениальным профессором и тоже эмигрантом (до переезда в США он служил в Московской, Киевской и Львовской консерваториях) Александром Эдельманом я оказался на музыкальном факультете Нью-Йоркского университета. На Западе университетское образование, даже для творческих профессий, предполагает более широкий спектр наук, не только сольфеджио и музлитературу. Некоторые спорят, что такой метод идет в ущерб музыкальному умению, но я не согласен. Экономические науки так меня захватили, что через четыре года, к огромному удивлению моего профессора и родителей, я получил два диплома. И принял твердое решение дистанцироваться от любимого дела, от музыки. Процесс эмиграции даже для меня, подростка, оказался тяжелым. Денег не было, все годы учебы я был всеядным исполнителем — давал частные уроки, играл в ресторанах, на танцах, везде, где находился заработок. И к 22 годам я оказался в моральном тупике, который потребовал резкого изменения деятельности. У меня были обязательства перед семьей, перед родителями, и я понимал, что обеспечить им достойную жизнь я смогу, только занимаясь бизнесом. Меня взяли в торговую фирму, где компания гарантировала финансирование любого выгодного бизнеса, который сотрудник должен был придумать сам. Компания имела связи с Советским Союзом, пригодился мой русский, в том числе в торговле базовыми металлами, а потом я стал серьезным специалистом в титане (наряду с молибденом и ванадием он более дорогой и используется в более сложных производствах, чем базовые алюминий или медь, например). В 1990 году я открыл собственную фирму по обеспечению американского рынка титаном. У меня никогда не было желания владеть заводами-пароходами, я работал как посредник, но с большими объемами. А вот желание поиграть, помузицировать не проходило. В 1997 году друзья из России пригласили меня на Европейский музыкальный фестиваль на Эльбе. Мы просто поехали с женой послушать хорошую музыку и там познакомились с Юрием Башметом. А ведь я продолжал дружить с Игорем Бутманом, продолжал любить и классику, и джаз и буквально в качестве шутки предложил им сыграть вместе. А так как произведения на общую тему классики и джаза найти было сложно, так уж и быть, я согласился им «что-нибудь написать». Юрий Абрамович эту идею подхватил и фактически открыл во мне талант композиторства. Я всегда мечтал применить принцип кроссовера в музыке, соединить два стиля в одном произведении. И благодаря шутке написал для Башмета джазовую симфонию — произведение для альта, саксофона, струнного оркестра и рояля. Та сюита стала моим первым опытом композиторской истории, и первый блин оказался не комом. В итоге она стала моим самым исполняемым произведением. Башмет с Бутманом объехали с ней всю Америку, Израиль, Европу, и именно эту сюиту исполнили в мае в БЗК — знаковом месте для любого музыканта, а уж тем более для композитора. Ведь, как говорит мой папа, проживающий до сих пор в Нью-Йорке, «хороший композитор становится знаменитым, не дай Бог, после смерти». Когда я начал писать, я написал сразу очень много — сонаты, квинтеты, концерты. Для Башмета самое знаменитое — «Адажио», которое он посвятил трагедии 11 сентября и исполнил в Карнеги-холле. Потом познакомился с замечательным виолончелистом Александром Князевым, у нас с ним возникла идея написания виолончельной сонаты и концерта. Затем был фортепианный концерт для Бориса Березовского, альтовый — для Башмета. Все эти произведения я посвящаю музыкальным знаменитостям и только один концерт — скрипичный — посвятил жене Кате. В нее я влюбился, женился и ради нее переехал в Россию. Так что переезд пошел на пользу не только творчеству, но и основному бизнесу. Теперь на моем рояле лежит телефон, в телефоне — сделки по титану, а я могу позволить себе сидеть по 10 часов не в офисе, а за роялем. В московской квартире я оборудовал студийный кабинет, в котором пишу музыку. Конечно, я получаю отчисления за исполнение своих произведений, и не только в России. Но с точки зрения гонораров мне это неинтересно. Для меня уже большая честь, что мои произведения исполняют Башмет или Березовский. Это огромное счастье для композитора. Более того, я не уверен, что писал бы так же хорошо и много, если бы вынужден был делать это ради зарабатывания денег. Для этого у меня есть бизнес, к которому я отношусь так же творчески, как и к музыке. Музыка моя основана на традициях русской классики и не очень вписывается в современный тренд, который характеризуется скорее словом «интеллектуальная», а не «мелодичная». Если бы мне пришлось музыкой зарабатывать, я вынужден был бы не писать, а подстраиваться. Моя музыка была бы другая. Или ее не было бы вообще. Теперь хочу написать двойной концерт для скрипки и виолончели с оркестром. Еще планирую провести концерт, на котором будет исполнен квинтет «Витебск». Я посвятил его деду — еврейскому мудрецу, оставшемуся в советские годы в СССР. Я благодарен судьбе, что мой отлаженный уже бизнес дает возможность погрузиться в сочинительство и выступать на сцене с любимыми музыкантами. Чем больше я пишу, тем дальше отдаляюсь от джаза, хотя мои сочинения все равно остаются синтезом двух музыкальных языков. Джаз продолжает быть моей любовью, но уже не главной. Записала Юлия Чайкина
